как свидетельствуют археологические раскопки [43], широко распространенный у удмуртов в древности). Незнание таких хозяйственных вещей оказывается губительным для водяного или великана. Он или умирает, придавленный их тяжестью, или тонет, поскольку борона и жернов, которые в таких случаях оказываются у него на ногах, тянут его ко дну.
Сам спор с мифическим персонажем, детали состязания (кто выше забросит палицу, причем мужик собирается бросить ее в тучу) и другие моменты этих сюжетов живо напоминают эпизод пушкинской «Сказки о попе и о работнике его Балде». В известной мере здесь правомерно говорить об исключительной популярности среди удмуртов произведений гения русской поэзии.
Заметим, кстати, что еще до революции Максим Прокопьев, один из первых удмуртских писателей-революционеров, а после Октября крупный политический деятель, работал над поэтическим переводом на удмуртский язык пушкинской «Сказки о попе и о работнике его Балде». С 1918 по 1922 гг. этот перевод вышел в свет тремя изданиями. Удмуртскому поэту на родном языке удалось передать верное звучание сказки Пушкина. Фольклорно-лингвистические экспедиции УдНИИ обнаружили несколько вариантов устного бытования прокопьевского перевода пушкинской сказки.
Разумеется, «Сказка о попе и о работнике его Балде» широко известна в Удмуртии не только по переводу М. Прокопьева, она вошла в хрестоматии национальной школы и, можно сказать, известна удмуртам в неповторимом пушкинском звучании.
Однако, думается, есть основание считать сюжет тяжбы мужика с мифическим персонажем самобытным, оригинальным, если можно так выразиться, даже местным по отношению к Приуралью. Эпизод тяжбы черта у Пушкина кончается тем, что Балда получил с черта оброк для попа. Местный же сюжет развивает этот эпизод. Так появляется описание того, как победитель возвращается домой, используя в своих интересах физическую силу побежденного. В известных нам русских народных сказках такое писание отсутствует. Этот путь очень важен для обрисовки характеров сказочных персонажей. Во время тяжбы герой, обладающий сверхъестественной силой, был в более выгодном положении. Только хитрость и сообразительность помогли мужику одолеть своего противника. Зато после победы в неравном состязании мужик — полновластный хозяин и добродушный повелитель побежденного. Водяной, палэсмурт, черт в такой ситуации лишены каких бы то ни было моментов злопамятства. Они на горе себе любопытны и глупы. Это и приводит их к гибели.
Следовательно, можно сказать, что сюжет национальной сказки полнее, он дополняет и развивает эпизод пушкинской сказки и подобный же сюжет русских народных сказок. В этом национальном сюжете имеются мотивы, детали, характерные именно для местных условий.
Герои бытовой сказки и сказки-анекдота отличаются от героев волшебной сказки своей обыкновенностью: они не обладают чудесной силой или знанием, у них нет волшебных помощников или предметов, да и противники их не имеют никаких волшебных свойств. Тем не менее в реалистической сказке ясно чувствуется сказочное начало, сказочный элемент. Это не быль, не повествование о конкретном жизненном факте. Реалистическая или бытовая сказка представляет собою обобщение, типическое отражение жизненных явлений, своеобразие ее в том, что она при этом широко пользуется методом сатирического заострения образов. Именно в реалистической сказке наши писатели могут найти замечательные образцы народной сатиры. Удмуртский народ, следуя за русским народом, в своих сказках подвергал и подвергает беспощадному осмеянию все разлагающееся, паразитствующее, омертвевшее, одним словом, все то, что тормозит движение вперед.
Сатирическое заострение иногда сочетается в сказке с противопоставлением внутри самой сказки, т. е. сатирическому образу в сказке противопоставляется положительной образ героя. Образ ловкого, смелого, сообразительного работника дает возможность более выпукло обрисовать тупого, самодовольного, ненасытного хозяина — попа или купца. Батрак Иван («Поп и батрак») ловко околпачивает попа, заставив его убедиться, что масло из погреба воруют иконы святых во главе с Исусом Христом, они то и подвергаются жестокой расправе. Другой батрак («Узкий кувшин») проучил жадного попа, заставив его пережить муки голода и подвел его под заслуженную кару. Алдар Иван, сообразительный и ловкий бедняк, противопоставляется глупому, но богатому Зио.
В некоторых сказках такой положительный герой не выведен, в них действуют лишь герои, отрицательные черты которых даются в гротескном, сатирическом плане. Но и в этих сказках всегда присутствует «кто-то», кто хорошо видел и видит все глупое, злое, смешное, кто-то, чужой богам, чертям, царям, попам, кто-то очень умный и смелый» (Горький). Этот «кто-то» — творец сказочного богатства, отстаивающий в сказках высокогуманную идею справедливого устройства жизни на земле, когда не будет неравенства, угнетения, зла.
В удмуртских сказках народ всегда играет решающую роль. Положительный герой потому одерживает победу над своим врагом, что он выражает интересы трудящейся массы общества. Сенька-удмурт («Мурза, воевода и Сенька») сумел прогнать мурзу, затем более сильного воеводу лишь потому, что его поддержал народ. Но вот Сенька сам захотел властвовать над народом — и народ вынес ему свой беспощадный приговор, от которого ему пришлось удирать, что есть духу. Та же идея и в сказке «Ловкий вор». Лентяй Ванька ловко перехитрил разбойников, затем воеводу. Описывая его проделки, о которых можно сказать поговоркой «вор у вора дубинку украл», сказочник сохраняет некоторую долю симпатии к его ловкости и остроумию именно потому, что Ванька оставляет в дураках притеснителей народа — воеводу и попа. Интересно отметить, что удмуртская сказка не признает компромисса с социальной верхушкой: женитьба героя на воеводской дочери рассматривается в ней, как акт полного отхода от народа. Отсюда следует и конец сказки: «и ловкий вор Ванька, и воевода, и поп стали жить между собой в мире и согласии и вместе обманывать народ». В этом заключении сказки звучит явное осуждение героя, презревшего интересы народа.
Содержание, идейный смысл сказки всегда обусловливается социальной жизнью общества. Типично, что большинство сказок, записанных до революции, относится к сюжетам «случайного счастья», кладоискательства и т. п. Мечтая о счастливой, богатой жизни, удмурты не знали точных путей, откуда она придет, потому-то и возлагали надежды на случай. Дорога к счастью, открытая Октябрем, заставила удмуртский народ по-иному выражать свои мечты о счастливой жизни. Характерно, что сюжеты о случайном счастье, о кладах после революции постепенно отмирают. В записях последних экспедиций, например, их заметно меньше по сравнению с первыми. В этом отношении представляется знаменательной эволюция известного сюжета «Знахарь-Жучок», относящегося к «счастью по случаю». Во всех известных нам на русском языке вариантах этого сюжета роль удачливого ворожца выполняет бедняк, старик, маломощный хозяин. Вариант удмуртской сказки ворожцом делает попа, жадного до того, что все доходы ему казались недостаточны. В этом варианте оригинально то, что счастливый случай изменяет герою. Поп находит истинных воров, но, не сумев преодолеть своей неистощимой жадности, гибнет от этого «счастливого» случая. Так, новые жизненные условия, обеспеченные
