Бывало-живало — в некотором царстве, в некотором государстве, у царя Ефимьяна было три сына: первый сын — Павел, второй сын — Федор и третий сын — Иван Запечный. Царь Ефимьян стал стариться и, собрав свою силу, спросил: «Кто бы съездил за молодою и живою водою? Я бы тому добро сделал». И удумали ба'ра: «Опрично твоего сына, Павла-царевича, некому ехать». Царь дает ему тысячу рублей и своего доброго коня. Павел-царевич садится на того доброго коня и стежит29 ; немало времени ехал, попал на росстань — на росстани стоит дуб, на дубу подписано: вправо ехать — мертвому быть, а влево ехать — к Ирине мягкой перине попадешь, спать мягко и хлебать кисель! Ирина мягкая перина встречает Павла-царевича: «Поди-тко ты, Павел-царевич, разболокайся и разувайся, клади свое цветное платье — хоть тысяча рублей или две будь, ничто твое не утеряется!» Напоила-накормила, на пуховик спать повалила: «Ложись к стенке, а я лягу на крайчик!» Она его под середку подхватила, пришибла им пол, и улетел он в погреб, а погреб тридцать сажо'н глубины; бросила к нему кудельки: «Когда научишься прясть, в ту пору дам тебе есть!»
Царь Ефимьян не мог своего сына дождаться и стал собирать опять свою силу; спрашивает: «Кто бы съездил по живую и моло'дую воду? Я бы тому добро сделал». Думали-подумали ба'ра и возговорили: «Опрично твоего сына, Федора-царевича, некому ехать». Царь Ефимьян дает ему две тысячи рублей и своего доброго коня; Федор-царевич садился на того коня, немало времени ехал; когда попал на ту же росстань — на росстани стоит дуб, на дубу подписано: вправо ехать — дак мертву быть, а влево ехать — дак попасть к Ирине мягкой перине, спать мягко и хлебать кисель. Ирина мягкая перина, встречая, мурлычет: «Поди-тко ты, Федор-царевич, и куды ты, родимый, поехал? Куды тя бог понес?» Накормила-напоила, на пуховик спать повалила: «Ложися к стенке, а я лягу на край!» Подхватила его под середку и прошибла сквозь пол; он свалился в тот же демонский погреб.
Царь Ефимьян не мог дождаться своего сын Федора, стал собирать свою силу: «Кто бы съездил по живую, по молодую воду? Я бы тому сделал добро». И собран был большой совет, на котором тоже положили, что опрично твоего сына Ивана-царевича некому ехать. Иван-царевич затужился и запечалился, приходит по вечеру к бабушке-задворенке. Бабушка-задворенка говорит: «Что, Иван-царевич, затужился и запечалился?» — «Как мне не тужить и не печалиться? Бачка посылает по живую, по молодую воду, за тридевять земель, в тридесятую землю, за белое море — в дивье царство, а нет у моего батюшки доброго коня». — «Как нет у твоего батюшки доброго коня? Есть добрый конь, заперт за тремя дверьми, третьи двери уже копытом пробивает! Этот конь будет тебе служить верою и правдою. А караулит коня плехатый30 старик; приди, старика по плеши больно хлопни — отдаст тебе доброго коня». По сказанному, как по писаному, схватил Иван-царевич коня под повод и троижды около себя обернул; конь взмолился человечьим гласом Ивану-царевичу, что я буду тебе служить верою и правдою. У коня этого из ушей дым валит, из ноздрей искры сыплются, из рота пламя пышет. Иван-царевич садится на добра коня, стежит его по толстым ребрам, и скачет конь выше лесу стоячего, ниже облака ходячего, горы, реки и озера меж ног пропускает, поля-луга хвостом устилает.
Немало времени ехал царевич и доехал до того ж дубу — стоит дуб на росстани, и подписано на дубу: вправо ехать — мертву быть, а влево ехать — к Ирине мягкой перине попасть, спать мягко и хлебать кисель. Он и говорит: «Видно, мои братья уехали киселя хлебать!» Сам поезжает вправо по живую и по молодую воду; ехал немало времени, доехал до бабушки-задворенки. Бабушка-задворенка встречает Ивана-царевича: «Куды ты, бажоный31 , поехал?» — «Бабушка-задворенка! Напой-накорми, на пуховик спать повали, в головушки сядешь и спрашивать станешь». Она его накормила-напоила, спать положила. «Я, — говорит царевич, — поехал по живую и по молодую воду за тридевять земель, в тридесятую землю — в дивье царство». — «Иван-царевич! Не быть тебе живому». — «Авось бог и пособит!»
Иван-царевич поутру встает ранехонько, умывается белехонько; бабушка-задворенка накормила его завтраком и дает ему коня еще лучше того и говорит: «Полтора часа только караулы спят в дивьем царстве; не зевай!» Приехал он в то царство; конь разбежался и перескочил чрез каменную стену; царевич поставил коня к столбу — к золочену кольцу, и набрал воды живыя и молодыя, и подумал умом: «Времени еще четверть часа нет, схожу-ка я к девице — посмотреть». И видит: спят двенадцать девиц, все как одна; царь-девицу по тому мог узнать — спит, пышет, будто с дубу лист бруснет32 . И удумал сменяться с нею именными перстенями: ее перстень к себе взял, а свой перстень ей отдал, и приходит к коню. Конь говорит человечьим языком: «Ой, Иван-царевич! Мне тебя не увезти; поди на росе выкатайся, самоцветное платье выхлопай33 ». Сделал то Иван-царевич и садился на своего доброго коня; конь разбежался, перескочил чрез городскую стену, да задней ногой за струну задел; струны запели, колокола загудели, караулы сбунтовались34 , что за муха в городу была?
По времени царь-девица пробуждается и своих караулов посылает: «Подите состижите!»35 , а он впромеж приезжает к бабушке-задворенке; «Что, Иван-царевич, долго призамешкался?» Дает ему щетку, кремешок, площадку36 : «Станут тебя состигать, ты брось щетку и проговори троижды: стань, чаща, от земли до неба, чтобы конному проезда, пешему прохода и птице пролета не было!» Караулы, наехав на чащу, взад воротилися к кузнецу, топоров наковали, прискакали и хотели было эту чащу рассекать, смотрят — нет ничего. «Морочит, видно!» — и всё тут покинули. Стали опять состигать; царевич кинул кремешок и проговорил троижды: «Стань, гора кременная, от земли до неба, от востоку до западу!» Караулы, наехав на гору', взад воротились к кузнецу, молотов наковали, прискакали — нет ничего: «Морочит окаянный!» Тут и молоты пометали. В третий раз, когда стали состигать, бросил он площадку и проговорил троижды: «Расплывись, река огненная!» — и сделалась река, за кою караулы мост смостили.
В ту пору царевич далеко уехал. Не догнав за тою промешкою, караулы воротились назад; а Иван-царевич приехал к дубу на росстани: «Съездить мне-ка к братьям, живы они или нет?» Приезжает к Ирине мягкой перине, и встречает Ирина мягкая перина Ивана-царевича. «Куды, — говорит, — поехал? Куды тебя бог понес? Раздевайся, разболокайся, свое цветное платье на стол клади — хоть тысяча, хоть две будь, ничто твое не утеряется!» Напоила-накормила, на пуховик спать повалила. «Ложись к стенке!» Он говорит: «Я не сплю у стенки, а сплю на крайчику». Нужно было ей самой у стенки лечь; царевич ее подхватил под середку и прошиб сквозь пол, и улетела Ирина мягкая перина в погреб, а он опустил конец веревки, вытащил своего брата и сказал: «Волочите друг по дружке всех и отправляйтесь по домам!»
Сам садится на своего доброго коня; доехав до старого дубу, спускает коня в чистое поле кормиться и ложится спать. Приходит к нему старичок и говорит: «Ой, Иван-царевич, тебя убьют!» — «Врешь, старый; сгинь с глаз!» Старшие братья, идучи домой, согласились между собою и убили Ивана-царевича, живую и молодую воду отобрали; приходят к своему отцу и дали ему той воды живыя и молодыя. Он испил и стал лучше старины37 . Вот приходит старичок к Ивану-царевичу — только оставалась одна хребетная кость; садится он под хребетную кость, прилетел ворон клевать, он ворона захватил за' ногу и сказал: «Черное вороньё! К этой туше соберите косьё; буде не соберете, то весь род ваш выведу». Черное вороньё заревело, стали со всех сторон косьё снашивать; старичок стал складывать косточку к косточке, косьё склал, дунул — стало тело, другожды дунул — зашевелился, троижды дунул — вскочил добрый мо'лодец: «Ну, старичок! Как я призаспался». — «Кабы да не я, ты бы все еще спал!» Очнулся царевич — что нагой, и говорит старичку: «Одень меня!» Старичок дунул — он и оделся. Приходит Иван-царевич в Ефимьянское царство, нанялся в цареве кружале38 сороковки39 катать; рядил за работу себе два ведра в сутки вина зеленого, и живет так больно весело немало времени.
Царь-девица приходит под Ефимьянское царство на корабле, состроила мосты калиновые — на три грани испротесанные, по три гвоздя заколоченные; на концах были гульбища, по гульбищам были пташицы, пели-выпевали всякими словесами, разными голосами; поверх моста красным сукном устлано. И пишет она царю Ефимьяну: «Подай виноватого человека!» Царь посылает своего сына Павла: «Поди с ответом». Он разулся и пошел босиком — надо сукна не замарать; идет по'д гору. У царь-девицы было два сына — от Ивана-царевича народилися; говорят они: «Вот тот царевич идет, что живую воду взял!» — «Нет, не тот! Накормите его морскою кашею: не виноват — дак не ходи!» Взяли его о корабль хлопонули; Павел-царевич едва с корабля ушел. Вторично пишет к царю Ефимьяну: «Подай виноватого человека!» Царь Ефимьян посылает другого сына, Федора; этот, пойдя, черевички с ног снял. «Надеть, — говорит, — красного сукна не замарать!» Завидя его, царь-девица тот же приказ отдала: накормить морскою кашею. «Не виноват — дак не ходи!» Едва с корабля живой ушел.
