Потеряет он у Мамая буйну голову;
А если Дуная послать, – Дунай он задорливый,
Позадорится заехать во рать – силу великую;
Есть во рати три переката глубокиих,
А наставлены в перекатах копья вострые:
Во-первых, он потеряет добра коня,
А во-вторых, потеряет буйну голову;
Не приехать ко мне Дунаю с весточкой.
Если Добрыню мне послать,
Добрыня все не высмотрит,
И не узнать Добрыне силы Мамаевой;
Если Василия послать, – не сосчитает он силу,
И не пересмотрит ее со краю на край,
Потеряет Василий буйну голову долой;
Больше мне послать и некого.
Будет мне-ко, старому, самому идти.
Вы гуляйте-ко суточки теперь первые,
И гуляйте вы други сутки,
На третьи сутки соряжайтеся
И к ратному делу поезжайте, -
Как зазвенит палица боевая,
И зачивкает моя сабля вострая,
И затрублю я во турий рог,
И во середку в силу не ездите,
А рубите силу со краю на край,
И не оставляйте силы ни старого, ни малого,
И никого не оставляйте Мамаю на семя».
И все стали удалы добры молодцы на резвы ноги,
И поклонилися все низко старому.
И поехал стар во рать – силу великую,
И пробивался старый до бела шатра до Мамаева,
Соскакивал тут старыи со добра коня,
И заходил старый во шатер белополотняный;
Идет старый казак, низко не кланяется.
Увидал тут Мамай в шатре человека странного,
Говорил же Мамай таково слово:
«Уж ты гой еси, Личарда, слуга верная!
И зачем ты ходишь, и что тебе надобно,
И откуль ты идешь, и откуль путь держишь,
Из Киева идешь али из Чернигова?» -
«Иду же я из города из Киева». -
«А и что же ноне во Киеве-то деется,
Не знаешь ли ты то, добрый молодец,
И не слыхал ли ты да про старого?
Расскажи-ка ты мне, какой он ростом
И сколь широк он плечьми?»
Отвечает тут калика переходная:
«Уж ты гой еси, Мамай, богатый царь!
Довольно видел я Илью Муромца.
Ты гляди на его всё равно как на меня же,
Ростом он умеренный, в плечах не широк был,
Лицо у него постное, пиво пьет он по стаканчику,
А вино-то пьет он всего по рюмочке,
А закусывает да по калачику.
У старого-то бородушка сивая,
Сивая бородушка да красивая».
А и тут Мамай да прирасхонулся:
«Напрасно же шла славушка великая про старого,
От востоку шла и до запада,
До той орды до великой,
До меня ли, Мамая грозного;
Лучше меньше гонить бы силы-войска.
Еще есть-ка при мне Рославней Рославнеевич, -
Приготовь-ка для него говядины – быка зараз,
А зелена вина – пивной котел;
А промеж глаз у него калена стрела,
А промеж плечами две сажени печатных».
Ответ держит тут старый казак:
«Ты, безумный богатый царь!
Как у нас-то во городе во Киеве
Собирался у князя Владимира почестен пир,
А была у Владимира собака обжорлива,
По подстолью собака водилася,
Костьем та собака подавилася,
Тут собаке и смерть пришла
Не уехать тебе, Мамай, от города от Киева,
Срубит у тебя стар казак буйну голову».
Тут Мамаю за беду стало,
За великую досаду показалося,
И хватил-то Мамай чинжалище – вострый нож,
И шиб в старого вострым ножом,
А на то старый увертлив был, ухватку знал,
И ухватил старый вострый нож в белы руки,
И обратил старыи вострый нож,
И заколол старый Мамая, и срубил ему буйну голову,
И разбил палачей много множество,
И добрался до своего добра коня.
Скоро старый на коня вскочил,
И затрубил старый во турий рог,
И сомутилися у старого очи ясные,
И разгорелось у старого ретиво сердце;
Не увидел старый свету белого,
Не узнал старый ночи темные,
И расходились у него плечи могучие,
И размахнулись руки белые,
И засвистела у него палица боевая,
И зачивкала его сабелька вострая,
И наехали удалы добры молодцы,
Те же во поле быки кормленые,
Те же сильные могучие богатыри,
И начали силу рубить со краю на край,
Не оставляли они ни старого, ни малого,
И рубили они силу сутки пятеро,
И не оставили они ни единого на семена,
И протекала тут кровь горячая,
И пар шел от трупья по облака.
Оставалися только во лагерях у старого
Два брата – два Суздальца,
Чтобы встретить с приезду богатырей кому быть.
Не утерпели тут два брата Суздальца
И поехали во ту рать – силу великую.
А и приехал тут стар казак со другом,
А встретить-то у лагерей и некому.
И ехали от рать – силы великия
Те два брата, два Суздальца, и сами они похваляются:
«Кабы была теперь сила небесная,
И все бы мы побили ею по полю».
Вдруг от их слова сделалось чудо великое:
Восстала сила Мамаева, и стало силы больше впятеро,
И приехали они ко старому
И ко тем дружинушкам хоробрыим,
И начали они рассказывать,
Что мы ехали дорогой, похвалялися,
И восстало силы впятеро.
И сами им во всем повинилися.
Тут поехала дружинушка хоробрая
Во ту рать – силу великую,
И начали бить с краю на край,
И рубили они сутки шестеро,
А встават силы больше прежнего.
Узнал старый пред собой вину,
И покаялся старый Спасу Пречистому:
«Ты прости нас в первой вине,
За те же слова глупые,
За тех же братов Суздальцей».
И повалилась тут сила кроволитная,
И начали копать мать сыру землю
И хоронить тело да во сыру землю,
И протекала река кровью горячею.
Садились тут удалы на добрых коней,
Поехали удалы ко городу ко Киеву,
Заехали они в красен Киев-град,
Во те же во честны монастыри,
Во те же пещеры во Киевски;
Там все они и преставилися.
Тут старому славу поют.
Поединок Ильи Муромца и Добрыни Никитича
Ай во том во городи во Рязанюшки,
Доселева Рязань-то слободой слыла,
Нонече Рязань-то словё городом.
В той-то Рязанюшке во городе
Жил-был Никитушка Романович.
Живучись, братцы, Никитушка состарился,
Состарился Никитушка, сам преставился.
Еще жил-то Никита шестьдесят годов,
Снес-де Никита шестьдесят боев,
Еще срывочных, урывочных числа-смету нет.
Оставалась у Никиты любима семья,
Ай любима семья-та – молода жена,
Молодыя Амельфа Тимофеевна;
Оставалось у Никиты чадо милое,
Милое чадушко, любимое,
Молодыя Добрынюшка Никитич сын.
Остался Добрыня не на возрасте,
Ка-быть ясный-от сокол не на возлете,
И остался Добрынюшка пяти-шти лет.
Да возрос-де Добрыня-та двенадцать лет,
Изучился Добрынюшка вострой грамоте,
Научился Добрынюшка да боротися,
Еще мастер Никитич а крутой метать,
На белы-ти ручки не прихватывать.
Что пошла про ёго слава великая,
Великая эта славушка немалая
По всим городам, по всим украинам,
По тем-то ордам по татаровям;
Доходила эта славушка великая
Ай до славного города до Мурома,
До стары казака-та Ильи Муромца, -
Что мастер Добрынюшка боротися,
А крутой-де метать на сыру землю;
Еще нету такова борца по всей земли.
Стал тогды Илеюшка собиратися,
Еще стал тогды Илеюшка собронятися
Ай на ту-эту на славушку великую,
На того же на борца на приудалого.
Он седлал, уздал тогда коня доброго,
Ай накладывал уздицу-ту тесмяную,
Ай наметывал седелышко черкасское,
Да застегивал двенадцать вси подпружины,
Застегивал двенадцать вси спенёчики:
Ай подпружины-ти были чиста серебра,
Да спенёчки-ти были красного золота.
И сам тогды стал сбруе приговаривать:
«Булат-железо не погнется,
Самохинский-о шелк сам не порвется,
Еще красно-то золото в грязи не ржавеет».
Только видели Илеюшку собираючись,
