Древние истории. 3-е предосуждение рассуждающих, якобы мы древних историй довольно имеем, переправлять оные нет нужды. Другие рассуждают, якобы древних времен историй вновь лучше и полнее прежних сочинить невозможно, разве от себя что вымышлять, из-за чего якобы все новосочиненное о древности правым назвать невозможно, но на это отвечает сама сия собранная История. Когда благосклонный читатель увидит дополнения, изъяснения и доказательства от таких древних писателей, о которых он прежде не думал, чтоб в таком от нас отдалении о нас или наших предках писали, да может не только книг тех не читал, но имен их не слыхал, то он подлинно поверит, что прилежному рачителю и в других потребных к тому языках искусному еще более сего обрести, изъяснить и дополнить возможно, следственно, сей мой труд, познав причину моего начала, в крайнюю дерзость мне не поставит.
VII. О причине начатия. Причина начатию сего моего труда хотя была от графа Брюса, как ниже показано, но в продолжении столь многих разысканий и долгого написания главнейшим желанием было воздать должное благодарение вечной славы и памяти достойному государю его императорскому величеству Петру Великому за его высокую ко мне оказанную милость, а также к славе и чести моего любезного отечества.
Что же относительно милости его величества ко мне, то не место здесь подробно мне это описывать, а скорее горесть от лишения того воспоминать возбраняет, но кратко скажу: все, что имею, чины, честь, имение и, главное над всем, разум, единственно все по милости его величества имею, ибо если бы он меня в чужие края не посылал, к делам знатным не употреблял, а милостию не ободрял, то бы я не мог ничего того получить. И хотя мое желание проявить благодарность славы и чести его величества не более умножить может, как две лепты сокровище храма Соломонова или капля воды, капнутая в море, но мое желание к тому неизмеримо, больше всех сокровищ Соломона и вод многоводной реки Оби.
Хвалить предков лучше, чем себя. Скажет ли кто, что из того, что я выше сказал, и что преславные дела его величества описывать смелости не имею, следует, что сии древние деяния к славе его не касаются; и затем, что я историю сию более уже по кончине его величества сочинял. Но я вот что возражаю: всякий, а особенно благоразумный, это ощущает, что нам достохвальные дела предков наших слышать гораздо приятнее, нежели хвалу собственную, ибо в последней многократно лесть лицемерная скрытно заключается. И поскольку сей государь был премудрый, а при том великое желание к знанию древности имел, для чего несколько древних иностранных историй перевести повелел и часто с охотою читал, то надеюсь, что отечества древности гораздо приятнее ему быть могли, нежели египетские, греческие и римские. На второе: я его величества высоким наследникам, равно как ему самому, должен и верен, их так, как его самого, почитаю и благодарю. Первое же еще изъясню складом самого оного великого монарха, о котором, чаю, еще многие в памяти имеют.
От министров слава государем. Князь Яков Долгорукий. Сравнение дел государей. Экономия. Военные дела. Флот. Иностранные. В 1717-м году его величество, будучи на пиру за столом со многими знатными, разговаривал о делах отца своего, бывших в Польше, и препятствии великом от Никона патриарха, тогда граф Мусин, как человек великого лицемерства и коварства исполненный, стал дела отца его величества уничижать, а его выхвалять, изъясняя тем, что у отца его Морозов и другие были великие министры, которые более, нежели он, делали. Государь так сим огорчился, что, встав от стола, сказал: «Ты хулою дел отца моего, а лицемерною мне похвалою более меня бранишь, нежели я терпеть могу». И подошел к князю Иакову Долгорукову и, став у него за стулом, говорил: «Ты меня больше всех бранишь и так тяжко спорами досаждаешь, что я часто едва могу стерпеть, но как рассужу, то я вижу, что ты меня и государство верно любишь и правду говоришь, потому я тебя внутренне благодарю. Ныне же тебя спрошу и верю, что ты о делах отца моего и моих нелицемерно правду скажешь». Оный ответствовал: «Государь, изволь сесть, а я подумаю». И как государь возле него сел, то он, недолго по повадке великие свои усы разглаживая и думая, на что все смотрели, слышать желая, начал так: «Государь, сей вопрос нельзя кратко изъяснить из-за того, что дела разные, в ином отец твой, в ином ты больше хвалы и благодарения от нас достойны. Главные дела государей три: Первое, разбирательство внутренних дел и главное дело ваше есть управление. В сем отец твой более времени свободного имел, а тебе еще и думать времени о том не достало, и потому отец твой более, нежели ты, сделал; но когда и ты о сем прилежать будешь, то, может, превзойдешь, и пора тебе о том думать. Другое, военные дела. Отец твой много чрез оные хвалы удостоился и пользу великую государству принес, тебе устроением регулярных войск путь показал, да после него несмышленые все его учреждении разорили, что ты, почитай, все вновь сделал и в лучшее состояние привел. Однако ж я, много думая о том, еще не знаю, кого более похвалить, но конец войны твоей прямо нам покажет. 3-е, в устроении флота, в союзах и поступках с иностранными ты далеко больше пользы государству, а себе чести приобрел, нежели отец твой, и это все сам, надеюсь, за правое примешь. Что же рассуждения, что якобы государи каковых министров умных или глупых имеют, таковы их и дела, на то я противно разумею, что мудрый государь умеет мудрых советников избрать и верность их наблюдать, итак, у мудрого не могут быть глупые министры, поскольку он о достоинстве каждого рассудить и правые советы от неправых и вредных различить может».
Его величество, выслушав все терпеливо, выцеловав его, сказал: «Благий раб, верный раб, коль в малости был верен, над многими тебя поставлю». Но это Меншикову и другим весьма было прискорбно и всеми мерами прилежали на него государя озлобить, но не успели ничего. Я же, оставив то, скажу о вышеупомянутом.
Граф Брюс начинатель. Вражда вельмож. Покойный генерал-фельдмаршал граф Брюс человек елико высокого ума, острого рассуждения и твердой памяти, в науках физики и математики довольно искусный, а к пользе российской во всех обстоятельствах ревнительный рачитель и трудолюбивый того сыскатель был, в чем многие обстоятельства свидетельствуют, так как он, будучи с младых лет при его императорском величестве Петре Великом, многие нужные к знанию и пользе государя и государства книги с английского и немецкого на российский язык перевел и собственную для употребления его величества геометрию с изрядными украшениями сочинил; но оную свою к России ревность и после себя желая в памяти оставить, имея немалой цены собранную коллекцию древних медалей, монет, руд и других природных и хитросочиненных диковинок математических, а особенно астрономических инструментов, и в немалом числе книг библиотеку, мимо родного племянника, для пользы общей в императорскую Академию наук подарил и другие многие государю и государству знатные услуги оказал. Будучи же у государя в великой милости, никого ни малейшим чем не обидел, но всякому старался любовь и благодеяние изъявить и о страждущих великий был ходатай и помощник, но в том себя никогда не демонстрировал. И когда между знатнейшими или первейшими в правлении государственном учинилась великая вражда и злоба, которая чрез несколько лет не без беды для многих продолжалась, он ни к которой стороне не пристал и к обоим в любви и верности пребывал.
Географии потребность. Ландкарты. Трудность сочинения географии. Книги иностранные. Летопись Кабинетная. Езда в Сибирь. Раскольничий манускрипт. Он, будучи как-то в Сенате, с великим сожалением приметил, что за недостатком обстоятельной Российской географии и ландкарт немалое к правильным рассуждениям и определениям препятствие являлось, а из того и немалый государству вред приключался, представил его величеству, чтобы чрез геодезистов ландкарты всех уездов изготовить и от всех городов потребные известии для сочинения обстоятельной географии собрать, что и решено было. А он между тем в 1718-м году был на конгрессе Аландском главным полномочным послом, и хотя оным, а также Берг– и Мануфактур-коллегией, Монетной, Артиллерийской и Инженерной канцелярией немало отягощен, однако по ревности своей к отечеству, между оными уделяя время, прилежал обстоятельную русскую географию сочинить, в чем я ему по возможности спомоществовал. Но прибыв в Санкт-Петербург, видя, что ему после присутствия в Сенате, в тайных советах и объявленных канцеляриях на оное времени нисколько не достает, прилежно меня к сочинению оного поохочивал и наставлял; и хотя я из-за скудости во мне способствующих к тому наук и необходимо нужных знаний осмелиться не находил себя в состоянии, но ему, как начальнику и благодетелю, отказаться не мог, и оное в 1719-м от него принял и полагая, что это из сообщенных мне от него знаний сочинить нетрудно, немедленно по предписанному от него плану (оную) начал. Однако в самом начале увидел, что оную в ее древней части без достаточной древней истории и в новой части без совершенных со всеми обстоятельствами описаний начать и делать невозможно, ибо надлежало вначале знать об имени, какого оное языка, что значит и от какой причины произошло. К тому ж надлежит знать, какой народ в том пределе издревле обитал, как далеко границы в какое время распростирались, кто владетели были, когда и каким случаем к России приобщено. Для этого требовалась обстоятельная русская древняя история, а за недостатком к тому на русском языке, крайне необходимо от иностранных и едва ли не всех известных языков, как из Азии арапского, турецкого, персидского, татарского и калмыцкого, потому что сии народы в древние времена многие с Россиею и принадлежащих ей пределами и народами дела их, достаточные известия имея, описали, а из европейских греческого, латинского, венгерского, немецкого, шведского и сарматского, или финского, языков книги весьма нужны были. И хотя поляки, богемы и другие славяне истории писали, но, видимо, что не только о глубокой древности, но и о настоящей порядочной, а наименее всего о географии прилежали, и что писали, то польские более от русских оснований брали. Из-за того его превосходительство рассудил, что наиболее следует искать к изъяснению русской древней, именуемой Несторовой летописи, которую, из библиотеки его императорского величества взяв, мне отдал. Сию я, взяв, скоро списал и чаял, что лучше оной было не потребно, а поскольку тогда в начале 1720 года послан я был в Сибирь для устроения заводов горных, где, прибыв, вскоре нашел другую того же Нестора летопись, которая великие различия с бывшим у меня списком имела, но к сочинению географии в обоих многого недоставало или так тёмно за упущениями переписчиков понималась, что подлинно о положении мест дознаться было нельзя. И сия их разность понудила меня искать другие такие манускрипты и сводить вместе, а что в них неясно, то более следовало от иноязычных изъясниться, и посему я, оставив географию совсем, стал более о собрании этой Истории прилежать. И поскольку мне рассудилось, что оную всю сразу целиком сочинять и с собою возить неудобно и небезопасно, потому я рассудил разделить и по частям сочинять.
