моей жизни. Она до сих пор тот человек, которого я хочу видеть больше всего. Отношения для меня – не приоритет.
Он сделал большой глоток пива.
– Что ж, возможно, это как раз ненормально, – сказал он тихо.
Прошло еще полтора года, прежде чем Фэйрли, Эй Джей и я наконец покинули пригородные дома наших родителей и заселились в лондонскую квартиру. Я только что рассталась с академиком, Эй Джей тоже была свободна. Фэйрли все еще встречалась с Дунканом.
Часть меня надеялась, что, распробовав жизнь с двумя одинокими женщинами, Фэйрли осознает, сколько всего упускает в свои «двадцать с небольшим», и бросит Дункана. Но на самом деле жизнь со мной и Эй Джей только заставила ее ценить их отношения еще больше. Однажды она смотрела, как я в спешке собираюсь на очередное первое свидание, обрезаю новые накладные ресницы, приклеиваю их – и вою в агонии, потому что воспользовалась кухонными ножницами, которыми до этого открывала чили. Она нашла пакет замороженной картошки в форме смайликов, приложила его к моему глазу, пока я пыталась написать парню, что не приду, и вздохнула: «Слава богу, это все больше не про меня».
Как-то вечером Фэйрли, Эй Джей и я сразу по возвращении из нашего любимого низкопробного бара в Кэмдене открыли бутылку Tia Maria. Атмосфера располагала к задушевным беседам, как это часто бывает после танцев.
– Я скучаю по Дункану, – произнесла Фэйрли, хлопнув последнюю рюмашку.
– Почему? – проскулила я.
Эй Джей уставилась на меня.
– В смысле… он же просто уехал по работе на пару дней.
– Знаю, но я всегда скучаю, если его нет дома. И я всегда рада его видеть. Даже если он ушел в магазин за углом, я жду не дождусь, когда снова откроется дверь, – она увидела мое выражение лица. – Знаю, звучит пошло, но это правда.
– Похоже, она и впрямь его любит, – сказала я на следующий день.
– Естественно, она его любит, – пробурчала Эй Джей с дивана, не до конца прожевав сэндвич. – А почему, ты думаешь, они уже три года вместе?
– Ну, не знаю, я всегда думала, что ей просто хочется знать, каково это – иметь парня.
Эй Джей с изумлением покачала головой.
– Ну даешь, подруга.
После своего откровения я наконец стала замечать повсюду знаки. Родители Дункана познакомились с ее родителями. Фэйрли проводила все больше и больше выходных с его взрослыми друзьями, участвуя в их взрослых делах типа тридцатого дня рождения в Котсуолде и дегустации вин по вечерам. Дункан почти все время крутился где-то рядом, что меня бесило. Но бесило меня и его отсутствие. Дункан просто не мог не облажаться: если он был рядом, значит, он тиран, который не дает Фэйрли иметь свою жизнь. Если его рядом не было, значит, ему насрать на нее и ее друзей.
Одной из самых ужасных для меня вещей в отношениях Фэйрли и Дункана стало то, что я больше не виделась с ее семьей. Я скучала по ее маме и папе, по мачехе, брату и сестре. Годами я проводила с ними почти все выходные и праздники, была членом их семьи. Но с тех пор как на сцене появился Дункан, я больше не получала телефонных приглашений от Фэйрли и виделась со всеми ними в лучшем случае пару раз в год. Дункан занял мое место за их обеденным столом на днях рождения и воскресных барбекю; теперь он присоединялся к ним во время уютных осенних праздников в Корнуолле, а я могла лишь наблюдать за ними в Инстаграме.
После нескольких месяцев нашей совместной жизни в лондонской квартире Фэйрли пригласила меня погулять с ее семьей. Мы остановились в пабе на ланч, и я наслаждалась привычными мелочами – прозвища, шутки, истории обо мне и Фэйрли, о тех временах, когда мы были детьми. Я была счастлива: Дункан, очевидно, занял какое-то место в этой семье, но точно не мое. Между нами ничего не изменилось.
К концу прогулки мы с Фэйрли плелись позади всех, как часто делали подростками после поединков «кто больше съест» за ланчем.
– Дункан предложил мне переехать к нему.
– Что ты сказала? – спросила я.
– Я собираюсь переехать, – сказала она виновато; ее робкие слова повисли в холодном воздухе. – Мне кажется, так будет лучше.
– Когда?
– Как только закончится этот год, что я провела с вами в Кэмдене, ребята, – ответила она.
Меня задело это «год, что я провела с вами, ребята»: прозвучало так, будто жить с нами все равно что съездить в отпуск на горнолыжный курорт или отучиться семестр по обмену в Японии; что-то такое, что делается только затем, чтобы потом травить анекдоты.
– Ладно, – ответила я.
– Мне так жаль, я знаю, это трудно.
– Нет-нет, я рада за тебя, – сказала я.
Остаток пути мы провели в молчании.
– Хочешь испечь шоколадные печеньки? – спросила Фэйрли, когда мы пришли домой.
– Ага.
– Отлично. Составь список того, что нам нужно, и я куплю ингредиенты. И почему бы нам не посмотреть ту документалку про Джони Митчелл, которая стоит на полке уже лет сто?
– Да, конечно, – сказала я.
Это напомнило мне поход с мамой в «Макдональдс», когда умерла моя золотая рыбка Герцогиня.
Мы сели на диван, уплетая печенье, переплели ноги и выпустили раздутые животы из пижам на волю. Грэм Нэш[23] вещал о душещипательных стихах в альбоме Blue.
– Я знаю каждую строчку из этого альбома, – сказала я.
Это был единственный альбом, который мы взяли с собой в трехнедельное дорожное путешествие, когда Фэйрли сдала экзамен на права в семнадцать лет.
– Я тоже. Моя любимая – Carey.
– А моя – All I Want, – я сделала паузу, чтобы доесть последнее печенье. – Видимо, больше таких приключений у нас не будет.
– Почему?
– Потому что ты переезжаешь к своему парню и будешь путешествовать с ним.
– Не глупи, – сказала она. – Все будет по-прежнему.
А вот и та самая фраза, на которой я хочу остановиться подробнее: «все будет по-прежнему». Я много раз слышала ее от разных любимых мною женщин. Они говорили это, когда переезжали к своим парням, обручались с ними, уезжали за границу, выходили замуж, заводили детей. «Все будет по-прежнему». Меня это бесит. Да, все изменится. Все изменится! Мы по-прежнему будем любить друг друга, да, но форма, тон и близость нашей дружбы изменятся навсегда.
Знаете, когда вы подросток, вы смотрите на отношения своих родителей с их друзьями и думаете: как странно, что они не так близки, как вы и ваши друзья. Есть какая-то излишняя формальность и странное напряжение между ними. Мама прибирает дом перед встречей, весь вечер они говорят о детском кашле и своих волосах. Когда мы с Фэйрли были детьми, то поклялись друг другу, что никогда такими не станем. Она сказала: «Обещай, что даже когда нам будет пятьдесят, мы будем дружить так же, как сейчас. Я хочу сидеть на диване, есть печенье и обсуждать всяких сучек. Я не хочу становиться одной
