смешанное население.
Освобождение бразильских рабов ознаменовало собой огромный прогресс. Оно было достигнуто во многом благодаря активности населения, сопротивлению рабов и их бегству. Рабы представляли постоянную угрозу для либеральной Бразилии, но рабы не могли освободиться сами. Им нужна была поддержка. Она пришла от хорошо поставленных аболиционистов, которые создали параллельное движение, опиравшееся на международную антирабовладельческую активность. Окончательный удар был нанесен, когда рабство оказалось нерентабельным в крупных регионах страны. Какими бы частичными ни были права, полученные неграми в 1888 году, они, по крайней мере, получили самое основное право - быть признанными свободными людьми.
Идеология и практика расовой принадлежности в Бразилии и многих других странах мира, как ни что другое, разрушила универсалистские претензии либерализма, резко разграничив круг тех, кто имеет право обладать правами. Вера в наследственную неполноценность чернокожих, заложенная в идеях эпохи Просвещения, а затем усиленная так называемой расовой наукой, надолго пережила отмену рабства. Тесная связь расы и класса привела к тому, что многие чернокожие и мулаты стали жертвами укоренившихся предрассудков и рыночной экономики, которая иногда оказывалась почти такой же жестокой, как и само рабство, особенно когда в XIX - начале XX в. и в последнее время, с развитием неолиберализма, классическая либеральная точка зрения отказывалась принимать какие-либо меры социальной политики, которые могли бы смягчить действие рынка.
Отмена рабства была великим достижением, но грань между рабством и свободой не всегда была такой четкой и твердой, как надеялись аболиционисты и сами рабы. И наследие рабства остается. Формальные, юридически закрепленные права имеют фундаментальное значение. Но они также требуют социальных возможностей - аргументы Марты Нуссбаум и Амартия Сена - и социально эгалитарного порядка, чтобы люди могли в полной мере пользоваться правами, закрепленными за ними в конституциях и законах.
История гораздо более противоречива и сложна, чем это допускает Стивен Пинкер. В области Просвещения и прав человека были достигнуты определенные успехи. Они критически важны и нуждаются в защите. Но эти достижения отнюдь не были равномерными и устойчивыми, и вряд ли их можно назвать линейными. Для того чтобы создать более мирный, эгалитарный и гуманный мир, нам необходимо понять все сложности и не предполагать, что жизнь всегда идет по восходящей траектории.
Глава 5. Технократический неолибарилзм Пинкера, и почему он имеет значение
Дэвид А. Белл
Природа, видимо, мудро распорядилась так, что глупости людей мимолетны, а книги их увековечивают.
Монтескье
Катастрофа иногда может выступать в качестве особо остроумной формы рецензии на книгу. Например, в 1710 г. философ Готфрид Вильгельм Лейбниц опубликовал книгу "Теодицея", в которой утверждал, что человечество живет в "лучшем из всех возможных миров". Когда в 1755 г. землетрясение разрушило город Лиссабон, унеся не менее 10 тыс. жизней, комментаторы (прежде всего Вольтер в "Кандиде") представили это событие как решающее опровержение тезиса Лейбница. Ровно через 200 лет после Лейбница англо-американский журналист Норман Энджелл опубликовал бестселлер "Великая иллюзия", в котором утверждал, что военная мощь стала "социально и экономически бесполезной", и предсказывал скорое наступление вечного мира. Четыре года спустя разразилась самая разрушительная война за всю историю человечества. А в 2018 г. гарвардский психолог Стивен Пинкер опубликовал книгу "Просвещение сейчас", в которой утверждал, что "общество стало более здоровым, богатым, свободным, счастливым и образованным", чем когда-либо прежде, и что эти тенденции сохранятся. Два года спустя разразилась глобальная пандемия, которая всего за год унесла более 2 500 000 жизней и вынудила правительства ввести драконовские ограничения, разрушившие экономику по всему миру. В главе, посвященной "экзистенциальным угрозам" человечеству, Пинкер уделил угрозе пандемии менее одного абзаца, хотя и привел список "ложно предсказанных пандемий", которые были "остановлены медицинскими и общественными мерами".
Однако книги удивительным образом выдерживают такого рода рецензии. Лейбниц, чьи аргументы были гораздо более тонкими и продуманными, чем широкая сатира на них Вольтера, остается столпом западного философского канона. Норман Энджелл в 1931 году получил рыцарское звание, а два года спустя - Нобелевскую премию мира. Что касается Стивена Пинкера, то пандемия не заставила его отказаться ни от одного из утверждений, изложенных в книге "Просвещение сегодня". У читателей теперь как никогда много причин сомневаться в его солнечных прогнозах относительно будущего человечества, но его вера в силу науки и осуждение того, что он неловко назвал "одурманиванием науки в политическом дискурсе", вполне возможно, выглядели как никогда привлекательно.
Действительно, есть основания полагать, что в мире после 2020 г. политическое видение, лежащее в основе работы Пинкера, - то, что я назвал бы "технократическим неолиберализмом", - может стать еще более привлекательным, чем когда-либо. Это, как я покажу, видение мира, в котором социальные движения и грязные, неуправляемые аспекты демократической политики держатся в максимально жестких рамках (Пинкер сам называет это "минималистской концепцией" демократии). Решения о социальной организации и распределении товаров вместо этого в максимально возможной степени определяются автономным, безличным действием свободных рынков и рациональными решениями хорошо информированных экспертов. Пандемия 2020 года не только напомнила всему миру о важности научных экспертов. Она также высветила недостатки демократии, поскольку популистские демагоги осудили сложившуюся науку и тем самым способствовали распространению смертельного вируса Covid-19. Однако современные демократические государства сталкиваются с самыми разными проблемами, и было бы грубой ошибкой некритически применять уроки, извлеченные из этой пандемии, к другим, совершенно иным проблемам.
По этим причинам политическое видение Пинкера все же стоит подвергнуть тщательному анализу. Это не то видение, которое он сам когда-либо излагал в систематической форме. Он не политический философ и не претендует на это . Он - психолог, который хочет исправить то, что он считает ошибками в восприятии и интерпретации окружающего мира большинством людей. Как он пишет: «Сегодня люди полагаются на когнитивные способности, которые достаточно хорошо работали в традиционных обществах, но которые, как мы теперь видим, заражены ошибками». Его работа - это работа по отладке. Но, тем не менее, в его книгах содержатся сильные предположения о том, как на самом деле выглядит мир, как он устроен, и какая политика сделает больше всего для того, чтобы положительные тенденции, которые обнаруживает Пинкер, продолжались. Другими словами, эта работа, по сути, неизбежно носит политический характер. В то же время она противоречива, так как технократия и неолиберализм на самом деле не очень хорошо сочетаются друг с другом. У них есть важные общие элементы, но они также отражают совершенно разные видения социальной и экономической организации, возникшие в совершенно разные моменты недавней истории. Пинкер, представляя себя в роли психолога, исправляющего когнитивные предубеждения человечества, и не излагая систематически политические
