городами и правительствами, начиная примерно пять тысяч лет назад". Его основное внимание сосредоточено на обществах охотников-собирателей/садоводов и далее, но это означает разные вещи для разных регионов в разное время. Например, в Европе письменная история начинается с Древней Греции на юго-востоке, а в более северных регионах викинги все еще были частью доисторического железного века в Средние века. Переход к сельскому хозяйству, как еще один пример, конечно, не был равен всеобщему появлению городов и правительств, как утверждает Пинкер, подчеркивая, что закономерности, а также исключения являются ведущей чертой (до)исторического дискурса. Это бросает довольно слабый свет на грамотность и понимание Пинкером того периода человеческой истории, который является краеугольным камнем его аргументации в пользу снижения уровня насилия.
Возьмем, к примеру, таблицу, иллюстрирующую процентное соотношение смертей в военных действиях в негосударственных и государственных обществах, которую Пинкер приводит (на с. 49) для того, чтобы продемонстрировать, насколько жестокими были доисторические общества и общества охотников-собирателей по сравнению с государственными обществами. В таблице перечислены 22 места, где в доисторические времена происходили военные действия. В целом они представляют собой довольно противоречивую выборку. Одним из таких объектов является Ведбек, небольшое датское кладбище, где из двадцати одного человека только у двух были обнаружены скелетные изменения, свидетельствующие о насилии. В процентном отношении это означает, что доля насильственных смертей составляет 9,5% (хотя в таблице Пинкера она почему-то равна 12 или 13%). Люди были захоронены на этом участке в пятом тысячелетии до н.э., что для данного региона означает их принадлежность к мезолитическому (т.е. с преобладанием охотников-собирателей) горизонту Эртебёлле (названному по его типовой стоянке в Ютландии), представляющему сложные группы охотников-собирателей-рыболовов с поселениями (некоторые из которых, вероятно, были заняты круглогодично).
Одиночный объект из Дании не является репрезентативным для негосударственного доисторического горизонта в североевропейском контексте, и, конечно, весьма проблематично сравнивать или даже группировать его с географически и временно удаленными объектами из Индии, Африки и Северной Америки, которые присоединяются к Ведбеку в таблице Пинкера. Все эти объекты были выбраны, как можно предположить, только потому, что их результаты были опубликованы на английском языке. Действительно, все упоминания о негосударственных объектах можно почерпнуть из двух работ - уже упоминавшегося Кили и Азар Гата, которые представляют собой англоязычные сводки; первичные данные полностью отсутствуют.
Что касается изменчивости доисторической летописи, то совершенно иная картина для мезолита открывается, когда мы пересекаем Северное море и попадаем в Британию. В Британии до сих пор не было раскопано ни одного мезолитического кладбища; человеческие останки обычно находят в разобранном виде и в различных, в основном не фунеральных контекстах, так что полная скелетная летопись за весь период (ок. 4000-2300 гг. до н.э.) состоит из меньшего числа скелетных останков, чем на единственной стоянке Ведбэк. Скелетные останки являются наиболее прямым свидетельством насилия в доисторический период, особенно в те времена и в тех местах, где, возможно, не существовало специализированного оружия или отсутствовала фортификационная архитектура. Конечно, мы можем анализировать их только там, где мы их находим, но было бы трудно сделать широкое заявление о межрегиональных или континентальных тенденциях насильственного взаимодействия в доисторический период на основании останков двадцати одного человека, найденных на небольшом кладбище. В качестве примера можно привести биоархеологическое исследование насилия в неолитической Европе, проведенное этим автором, в ходе которого было проанализировано более 1000 человек из более чем 150 стоянок за период более 3 тыс. лет. Даже в таком масштабе эти данные отражают лишь распространенность и значимость насилия в конкретном регионе, охваченном исследованием, где наблюдался эндемический уровень насильственного взаимодействия, включавший как смертельные, так и несмертельные случаи. Это противоречит смелым заявлениям Пинкера о целых континентах, основанным на весьма ограниченных данных, которые фокусируются исключительно на смертельных случаях как показателе насилия. О том, как такой подход Пинкера неверно трактует влияние и значение насилия, будет сказано далее в этой главе.
Определение насилия и войны
Подобные цифры поднимают и другие интересные вопросы, например, что такое насилие, как его определить, распознать и измерить? Термин "насилие" в его первичном, словарном значении - это "применение физической силы с целью нанесения телесных повреждений или ущерба людям или имуществу". Это соответствует многим современным антропологическим определениям насилия. Существуют, конечно, и другие формы насилия, которые подразумевают "эмоциональный, психологический, сексуальный или материальный ущерб", а не телесные повреждения. Физическая травма часто может привести к эмоциональному и психологическому ущербу, и существуют различные культурные нормы в отношении того, что на самом деле представляет собой насилие, включая эмоциональное и психологическое плохое обращение или структурное насилие. В данном контексте измерение насилия Пинкером только в терминах смертельных случаев, то есть смертей в результате видимых насильственных травм, является довольно ограниченным.
Хотя скелетный маркер травмы, нанесенной определенным оружием и с определенной силой, может быть одинаковым как в доисторические времена, так и в наши дни, его значение как "насильственного" не может считаться универсальным и, скорее всего, в доисторическом прошлом интерпретировалось и определялось иначе, чем в наши дни. При этом не оспаривается влияние боли, страданий и потенциальных долгосрочных последствий нанесения травм (другим) человеком (людьми), но ставится вопрос о том, как определялся бы этот конкретный тип взаимодействия в конкретном контексте. Как мы определяем насилие, особенно когда смотрим на предысторию через призму нашего современного наблюдателя?
В подзаголовке книги Пинкера говорится об истории насилия, но именно война занимает важное место в его повествовании и универсально применяется к разнообразных контекстов и наборов данных, начиная от данных о скелетных травмах, связанных с насилием, в доисторических захоронениях и заканчивая статистикой смертности во время мировых войн. Он поднимает вопросы о концепции войны, о том, что на самом деле представляет собой истинное свидетельство ее наличия и как оно может меняться в зависимости от контекста и периода. Это недостаточно разработанный, но важный аспект в аргументации Пинкера.
Имеющиеся определения войны вытекают из антропологических, археологических, исторических и военных исследований и делают акцент на социальных, тактических и физических аспектах, различной степени специфичности и сложности, а также различных масштабах конфликта. Физическая сила и доминирование являются повторяющимися чертами в существующих характеристиках войны, как и ее связь с группами или определенными подразделениями. Дополнительными идентифицирующими чертами, которые часто рассматриваются, являются летальность, территориальность и продолжительность. В других случаях война определяется исключительно как государственная деятельность. Все эти признаки являются обоснованными и важными соображениями, но они разнообразны и не всегда присутствуют в выборке данных Пинкера.
Масштабы междоусобиц и набегов, обычных проявлений конфликтов в доиндустриальных, дограмотных малых обществах, подобных тем, что существовали в ранние доисторические периоды, вполне могут
