в новую эру конфликтов, важно, чтобы они начали думать о том, как они организуют свою деятельность для продвижения инноваций - технологий, систем и оперативных концепций, - которые потребуются для успешного перехода. . . .
В такой обстановке способность к инновациям и быстрой адаптации логически приобретает гораздо больший приоритет, чем во времена холодной войны. Судьба военных предприятий, а также государств и коалиций, вполне может зависеть от военных и приобретательских структур, способных внедрять инновации быстрее, чем их конкуренты или враги.
Русские были правы, назвав эти скачкообразные изменения в характере войны "революциями". Соревнование между военными, особенно со времен промышленной революции, - это история соперников, постоянно ищущих способы воплотить появляющиеся технологии в новые источники преимущества на поле боя. Временами эти усилия приводили к значительному повышению военной эффективности за счет инноваций. Такие инновации могут быть результатом технологического прогресса, как, например, бесконтактный взрыватель, изобретенный британцами и разработанный совместно с американцами во время Второй мировой войны. Или же она может возникнуть в результате новой формы тактики, такой как "плетение Тхача", которое противостояло превосходящему японскому истребителю "Зеро" во время войны на Тихом океане, или в результате нового способа организации или структурирования своих сил, как, например, концентрация большого количества вертолетов в аэромобильной дивизии армии США в начале 1960-х годов. Некоторые инновации, реализованные в гораздо большем масштабе и объеме - разрушительные инновации - приводят военные организации к квантовому скачку в военной эффективности, совершая военную революцию.
Военная революция - это изменение характера военных действий, которое приводит к разрушительному повышению военной эффективности - возможно, на порядок или более. Это определение, конечно, поднимает несколько важных вопросов, таких как "Что квалифицируется как "разрушительный рост" военной эффективности?" и, в более широком смысле, "Как мы измеряем "военную эффективность"?". Увы, любая попытка разработать всеобъемлющую теорию по вопросу о том, что представляет собой военная революция, означает спуск в кроличью нору в мир, где вы никогда не сможете достичь искомого пункта назначения. Действительно, на тему того, что такое "военная эффективность" и как ее измерить, написаны целые книги, но так и не пришли к окончательному выводу.
Задача разработки всеобъемлющего определения того, что представляет собой "революция", оказалась трудной как для "жестких", так и для "мягких" наук. Возьмем "революцию" в ее политическом смысле. Политическая революция" может быть определена как вызов установленному политическому порядку, ведущий к его замене новым порядком, радикально отличающимся от предыдущего. Она также определяется как крупное, внезапное и, как правило, насильственное изменение в правительстве и связанных с ним ассоциациях и структурах. Но что подразумевается под "внезапным"? Изменение, которое происходит в течение нескольких дней? Недели? Месяцев? Года? И что подразумевается под "радикально иным" политическим порядком? Что означает "радикальный"?
Политическая революция также определяется как «резкое, внезапное изменение или попытка изменения местоположения политической власти, которая связана с применением или угрозой применения насилия и, в случае успеха, выражается в явной и, возможно, радикальной трансформации процесса управления, принятых основ суверенитета или легитимности, а также концепции политического и/или социального порядка». Французские революции 1830 и 1848 годов можно определить как перевороты, в ходе которых сменилось правительство или изменилась форма правления, но отношения собственности остались в целом нетронутыми. Но у нас также есть Французская революция 1789 года, которая привела к созданию принципиально нового правительства, радикально отличающегося от предшествующего, где имущественные и социальные отношения были кардинально изменены. Еще более поразительной является русская революция 1917 года. Она радикально изменила не только систему правления в России, но и ее экономическую систему, социальную структуру и, как утверждают некоторые, культурные ценности.
Затем произошла Американская революция, которая привела к смене формы правления, от монархии к республике, причем последняя была настолько новой формой правления, что Авраам Линкольн, более чем восемьдесят лет спустя, открыто размышлял о том, сможет ли "какая-либо нация, задуманная и посвященная таким образом, долго просуществовать". Однако во многих отношениях американская революция, как и французские революции 1830 и 1848 годов, оставила отношения собственности относительно нетронутыми. Более того, большая часть сложившегося местного политического руководства и государственных структур (например, законодательные органы штатов) остались на своих местах и после революции.
Политология называет все только что описанные изменения "революциями", однако каждая из них обладает существенно различными характеристиками. Если свести определение к резкому изменению формы правления, то, вероятно, военный переворот представляет собой революцию. Большевики, небольшая (но высокоорганизованная) политическая фракция, захватили власть в России в ноябре 1917 года в результате того, что можно описать как переворот, хотя это и называется революцией.
Даже в естественных науках с трудом удается выработать железобетонные определения, например, законов, которые действуют во всех случаях. Ричард Фейнман, лауреат Нобелевской премии по физике, заметил, что многие "законы" физики на самом деле являются приближениями, которые хорошо работают для решения повседневных задач. Например, один из "приблизительных" законов гласит, что масса постоянна и не зависит от скорости. Вращающаяся вершина имеет ту же массу (вес), что и вершина в состоянии покоя. Этот закон неверен. Если объект движется со скоростью менее 100 миль в секунду, то масса постоянна с точностью до одной части на миллион. Как отмечает Фейнман, "для обычных скоростей мы, конечно, можем забыть его [истинный закон] и использовать простой закон постоянной массы как хорошее приближение. Но для высоких скоростей мы ошибаемся, и чем выше скорость, тем больше мы ошибаемся". Наконец, Фейнман отмечает, что, хотя "приближенные законы" работают почти для всех повседневных задач, «с философской точки зрения мы совершенно неправы». Он излагает проблему в общих чертах: «Каждый фрагмент или часть всей природы всегда является лишь приближением к полной истине, или полной истиной в той мере, в какой мы ее знаем. Фактически, все, что мы знаем, является лишь неким приближением, потому что мы знаем, что еще не знаем всех законов. Поэтому вещи должны быть изучены только для того, чтобы быть снова неусвоенными или, что более вероятно, для того, чтобы быть исправленными».
Чтобы прийти к "истинному закону", который будет действовать при определении военных революций, необходимо иметь полную информацию о каждом случае разрушительных военных инноваций, признавая при этом, что в какой-то момент дальнейшие исследования могут выявить способ, с помощью которого "исключительный" случай может быть подведен под общее определение.
Представители бизнеса в странах со свободной рыночной экономикой сталкиваются с аналогичными проблемами при определении прерывистых, или разрушительных, изменений в конкурентной среде. Например, в середине 1990-х годов Джозеф Боуэр и Клейтон Кристенсен представили новаторское исследование, посвященное проблемам, с которыми сталкиваются лица, принимающие корпоративные решения, пытаясь осуществить подрывные инновации.
