число не включает в себя все насильственные перемещения или непоправимый ущерб, нанесенный членам семей.
Но опять же, контроль не сводился только к принуждению. Как только Сталин принял решение о коллективизации сельского хозяйства, коммунистическая пропагандистская машина пришла в действие и начала рекламировать эту стратегию как прогресс. Самой важной аудиторией были члены партии, которых нужно было убедить, чтобы сохранить власть и реализовать планы руководства. Сталин использовал все доступные ему средства пропаганды и, как для внутреннего, так и для внешнего потребления, представлял коллективизацию как триумф: "Успехи нашей колхозной политики объясняются, в частности, тем, что она опирается на добровольный характер колхозного движения и на учет разнообразия условий в различных районах СССР. Колхозы нельзя создавать силой. Это было бы глупо и реакционно" (курсив автора).
Эпизод с советской коллективизацией еще раз наглядно показывает, что конкретный способ применения технологии в сельском хозяйстве был не только предвзятым, но и выбором. Существовало много способов организации сельского хозяйства, и сами Советы с некоторым успехом экспериментировали с моделью мелкого фермерства во время Новой экономической политики при Ленине.
Как и в предыдущих эпизодах, рассмотренных в этой главе, элита выбрала путь развития сельскохозяйственных технологий, основываясь на собственном видении. За это заплатили миллионы простых людей.
Социальная предвзятость модернизации
Мы живем в эпоху, одержимые технологиями и прогрессом, который они принесут. Как мы видели, некоторые выдающиеся провидцы считают, что сегодня наступили лучшие времена, в то время как другие утверждают, что не за горами еще более впечатляющие достижения: безграничное изобилие, увеличение продолжительности жизни или даже колонизация новых планет.
Технологические изменения всегда были с нами, наряду с влиятельными людьми, принимающими решения о том, что и кем должно быть сделано. За последние двенадцать тысяч лет сельскохозяйственные технологии развивались неоднократно и иногда драматическим образом. Бывали времена, когда с ростом производительности труда выигрывали и простые люди. Но не было ничего автоматического в том, что эти улучшения просачивались вниз и приносили пользу большему числу людей. Общие выгоды появлялись только тогда, когда землевладельческие и религиозные элиты не были достаточно доминирующими, чтобы навязать свое видение и извлечь все излишки из новых технологий.
Во многих определяющих эпизодах сельскохозяйственных преобразований выгоды распределялись гораздо более узко. Это были времена , когда элиты инициировали процесс быстрых преобразований, часто во имя прогресса. Однако быстрые изменения, как правило, совпадали не с каким-либо очевидным понятием общего блага, а с выгодой для тех, кто стоял во главе новых технологий. Эти преобразования часто приносили мало пользы остальным.
То, как именно формулировалось общее благо, отличалось в разные эпохи. В средневековые времена целью было упорядоченное общество. В Англии конца XVIII века растущее население нужно было накормить и при этом снизить цены на продукты питания. В Советском Союзе в 1920-х годах лидеры большевиков спорили о том, как лучше построить свою версию социализма.
Во все эти периоды рост производительности сельского хозяйства приносил выгоду в первую очередь элите. Ответственные люди, будь то землевладельцы или государственные чиновники, решали, какие машины использовать и как организовать посадку, сбор урожая и другие задачи. Более того, несмотря на очевидный рост производительности, большинство людей постоянно оставалось позади. Труженики полей не выиграли от модернизации сельского хозяйства; они продолжали трудиться дольше, жили в более суровых условиях и в лучшем случае не испытывали никакого улучшения материального благосостояния.
Для тех, кто верит, что преимущества производительности обязательно просачиваются через общество и улучшают заработную плату и условия труда, эти эпизоды становления трудно объяснить. Но как только вы признаете, что технологический прогресс заботится об интересах тех, кто обладает властью и чье видение направляет его траекторию, все становится гораздо более логичным.
Крупномасштабное зерновое сельское хозяйство, мельницы, монополизированные лордами и аббатами, хлопковый джин, усиливающий рабство, и советская коллективизация были конкретными технологическими выборами, в каждом случае явно отвечающими интересам доминирующей элиты. Предсказуемо, то, что последовало за этим, совсем не походило на повозку производительности: по мере роста производительности влиятельные люди извлекали больше усилий из сельскохозяйственного труда, заставляя их работать больше часов и передавать больше своей продукции. Это общая картина для средневековой Англии, Юга США и Советской России. Ситуация во время огораживаний в Великобритании конца XVIII века была несколько иной, но сельская беднота снова проиграла, на этот раз потому, что их лишили их обычных прав, включая возможность собирать дрова, охотиться и пасти животных на общей земле.
Мы знаем меньше о том, что происходило в течение тысячелетий, последовавших за неолитической революцией. Но к моменту появления полностью оседлого сельского хозяйства, около семи тысяч лет назад, картина выглядит весьма похожей на то, что мы наблюдаем в более недавней истории. Во всех известных древних цивилизациях, ориентированных на зерно, большая часть населения, по-видимому, жила хуже, чем их предки, занимавшиеся фуражировкой. Напротив, при оседлом земледелии люди жили лучше.
Все это нельзя считать неумолимыми последствиями прогресса. Централизованные, деспотические государства возникли не везде, а сельское хозяйство не требовало, чтобы элита, специализирующаяся на принуждении и религиозном убеждении, извлекала большую часть прибавочного продукта. Новые технологии, такие как мельницы, не должны были находиться в жесткой монополии местных элит. Модернизация сельского хозяйства также не требовала экспроприации земли у и без того бедных крестьян. Почти во всех случаях существовали альтернативные пути, и некоторые общества сделали иной выбор.
Несмотря на эти альтернативные пути, долгая история сельскохозяйственных технологий демонстрирует явный перекос в пользу элит, особенно когда они могли сочетать принуждение и религиозное убеждение. Эта история говорит о том, что мы всегда должны тщательно изучать идеи о том, что является или не является прогрессом, особенно когда влиятельные люди стремятся продать нам конкретное видение.
Естественно, сельское хозяйство сильно отличается от производства, а производство физических товаров - от цифровых технологий или потенциального будущего искусственного интеллекта. Возможно, сегодня мы можем быть более оптимистичными? Возможно, технологии нашего времени по своей природе более инклюзивны? Наверняка люди, стоящие у руля сегодня, более просвещены, чем любой фараон, южный плантатор или большевик?
В следующих двух главах мы увидим, что опыт индустриализации действительно был другим, но не потому, что паровые машины или люди, стоявшие у руля, имели более естественную тенденцию к всеохватности. Скорее, индустриализация объединила большое количество людей на заводах и в городских центрах, породила новые устремления среди рабочих и стала допускать развитие уравновешивающих сил такого рода, с которыми не сталкивалось сельскохозяйственное общество.
Первая фаза индустриализации была, пожалуй, еще более социально предвзятой и создала еще более драматическое неравенство, чем сельскохозяйственная модернизация. Лишь позднее рост противодействующих сил вызвал резкую коррекцию курса,
