обучавшиеся в колледже, включают в себя и процветающих строительных подрядчиков, так же как и тех, кто оставил среднюю школу и работают дворниками или рабочими, нанимаемыми транспортными компаниями.
Но даже и с этими оговорками, политическую модель современных западных демократий в лучшем случае можно описать как трёхстороннюю борьбу — надкласс и два сегмента разделённого рабочего класса. Иммигранты-рабочие и некоторые местные меньшинства, чьи личные условия жизни улучшаются, конкурируют с многими представителями местного рабочего класса, преимущественно, но не целиком белыми, которые обнаружили, что их экономический статус, политическая власть и культурное достоинство находится под угрозой снизу в той же степени, что и сверху. Единственным победителем выходит третья группа: преимущественно местный и белый элитарный надкласс, который извлекает выгоду из раскола рабочего класса.
«Вся политика — местная политика», гласит старая американская присказка. В современных западных демократиях разделение национальной территории на федеральные субъединицы и избирательные округа означает, что классовый конфликт проявляется в географических различиях в партийной принадлежности и мировоззрении. В следующей главе я покажу географические поля брани современной политики по обе стороны Атлантики — хабы и глубинку.
Глава II. Хабы и глубинка: поля битвы новой классовой войны
Если закрасить карту США в цвета основных партий, то крупные города, университетские городки и несколько регионов со значительной долей иммигрантов и расовых меньшинств являются архипелагом демократических островов в республиканском океане. Аналогичные тенденции проявились и во время голосования на референдуме за выход Великобритании из ЕС и на выборах в странах континентальной Европе.
Глядя на такие карты, легко понять, почему учёные говорят о «расколе между городом и деревней». Но такое объяснение сбивает с толку. Владельцы ферм и аграрные рабочие составляют лишь крошечную долю населения в типичной западной демократии. Большинство избирателей в нынешней Европе и Северной Америке сегодня живут либо в нечётко определённых мегаполисах, либо в маленьких сообществах на периферии этих мегаполисов. В случае с партийной принадлежностью самой важной границей является не граница между городом и селом, но между дорогими городскими деловыми кварталами и внутренними пригородами с высокой плотностью населения с одной стороны и, с другой стороны, пригородами и пригородными посёлками с низкой плотностью населения.
Вместо того, чтобы использовать термины «город» и «село» мы можем описать регионы с высокой плотностью населения как «хабы», а регионы с низкой плотностью населения вокруг хабов и между ними как «глубинку».
Хабы и глубинка отличаются между собой не только плотностью населения, но также и тем, что принадлежат к разным секторам экономики. В хабах, доме менеджерского надкласса, мы видим два основных сегмента: высококлассные деловые и профессиональные услуги и услуги класса «люкс». В глубинке мы видим два других сегмента: производство товаров и то, что мы можем назвать «услугами для масс».
Высококлассными деловыми и профессиональными услугами, сосредоточенными в хабах, которые Саския Сассен называет «глобальными городами», вроде Нью-Йорка и Лондона, включают в себя разработку программного обеспечения, финансы, страховое дело, бухгалтерские услуги, маркетинг, рекламу, консультации и т. д., их часто потребляют корпорации, включая глобальные корпорации, которые занимаются цепочками поставок во многих странах. Не имеет значения, где родились эти профессионалы и менеджеры, они часто переезжают, чтобы делать карьеру в мегаполисах-хабах, что специализируются в отдельных отраслях — будь то разработка программного обеспечения, как в Сан-Франциско и регионе Залива, или финансы в Лондоне, Нью-Йорке и Франкфурте.
Большая часть дискреционного дохода проживающих в хабах профессионалов и менеджеров, принадлежащих к элите, идёт на услуги класса «люкс». В Европе и Северной Америке эти удобства обеспечивают те сектора экономики, которые экономист Дэвид Отор назвал «работой с богатством», в эту категорию попадают такие профессии, как упаковщик подарков, маникюрщица, тайный покупатель и бариста. Сочетание низких зарплат и высокой стоимости жизни для многих рабочих в хабах вроде Нью-Йорка, Лондона и Парижа делает эти профессии малопривлекательными для многих местных рабочих всех рас, а также и для более процветающих эмигрантов, которые часто переезжают в пригороды или пригородные посёлки как только могут себе это позволить. Городские работы в секторе услуг непропорционально заняты недавними иммигрантами, для которых ничтожные зарплаты и переполненные места проживания в хабах более предпочтительны чем те ограниченные возможности, что существовали в странах, откуда они уехали.
Социальный либерализм этих мекк высококлассных деловых услуг не может скрыть исключительно высокого уровня неравенства в них. Разрыв между богатыми и бедными в Нью-Йорке сравним с таковым в Свазиленде; Лос-Анджелес и Чикаго несколько более эгалитарны, уровен неравенства там сравним с Доминиканской Республикой и Сальвадором.
Меж тем на огромных пространствах жилых и коммерческих зон с низкой плотностью населения вокруг и между иерархических хабов появлялось радикально иное общество. В национальной глубинке, за исключением дорогих загородных курортных районов, меньше богатых домохозяйств и, следовательно, меньше работающих бедняков, которых богатые нанимают как слуг и работников сектора услуг «люкс».
В США и Европе население глубинки в большей степени является белым и родившимся в этих странах. Но глубинка становится более разнородной в расовом и этническом отношении, что превращает знакомое отождествление «городского» и «небелого» в анахронизм. Например, большинство афроамериканцев и испаноговорящих в США не относится ни к беднякам, ни к жителям городов, наоборот, они вместе с большинством белых американцев, принадлежат к пригородному рабочему классу. Со временем доля небелого населения глубинки и населения смешанного этнического происхождения растёт, поскольку как небелые иммигранты, так и представители местных этнических меньшинств выдавливаются из хабов растущими ценами на недвижимость, и эти хабы становятся более белыми и более богатыми благодаря джентрификации. В США иммигранты из латиноамериканских стран ассимилируются в языковом и культурном отношении, и вступают в браки за пределами своей этнической группы в масштабах, сравнимыми с европейскими иммигрантами ранее. Следовательно, ошибкой является предположение, что нынешние этнические диаспоры городов-хабов сохранятся, а не повторят судьбу «маленьких Италий» и «маленьких Богемий».
В глубинке находятся почти все производящие товары отрасли, которые не были вынесены в другие страны — фабрики, фермы, шахты, месторождения нефти и газа. Вдобавок к тому, что они являются землёй производства товаров, территории глубинки являются также территориями массовых услуг. В несколько идеализированную эру промышленного фордизма середины двадцатого века рабочие, занятые в отраслях массового производства, зарабатывали достаточно, чтобы покупать товары, которые они делали — такие, как машины, радио и телевизоры. В двадцать первом веке рабочие в секторах услуг для масс — например, официанты в недорогой сети ресторанов с рабочей клиентелой на пересечении пригородных шоссе (но не официанты в престижных ресторанах в центре города) — часто могут позволить себе покупать услуги, которые они производят, в
