что международный консорциум стран будет разрабатывать и распространять вакцины Covid на благо всех, причем дозы в первую очередь достанутся самым нуждающимся. Но этого и близко не произошло. Так называемый "вакцинный национализм" быстро разгорелся, причем Америка Дональда Трампа оказалась самым страшным нарушителем, а Великобритания Бориса Джонсона не отставала. В итоге вакцины в первую очередь достались не тем людям, которые больше всего в них нуждались, а скорее тем, кому посчастливилось жить в странах, где они были разработаны, - или, в случае таких стран, как Израиль, кому посчастливилось жить в маленьких богатых государствах, которые были рады заплатить за них сверху, чтобы проскочить очередь. COVAX превратился в благотворительный повод, в средство заглаживания вины путем пожертвования доз и долларов, а не в настоящий глобальный механизм распределения вакцин.
Внутри стран разногласия порой были еще более серьезными. По всему миру проходили громкие и жестокие протесты против мер в области общественного здравоохранения. Самоправедность бурлила с обеих сторон, и весь яд и враждебность политических обвинений обрушивались, часто самими политиками, на тех, кто занимал другую сторону. Где бы вы ни стояли, можно было найти ярых союзников, а также идентифицируемого врага, которого можно было обвинить в том, что вас расстраивало.
В самом начале пандемии я дал себе обещание постараться умерить сочувствие и изо всех сил стараться не осуждать других за решения, которые я бы не принял. Несмотря на несколько экстремистов, мне это в основном удалось: Я кивал родителям маленьких детей, которые говорили мне, что они находятся в особенно тяжелом положении, потому что не могут сделать прививку, а затем кивал родителям других маленьких детей, которые говорили мне, что им не о чем беспокоиться, потому что вирус практически не причиняет вреда детям этого возраста.
Я также понял, что большинство людей не просчитывают риски гиперсознательно, как это делал я и большинство моих друзей. В конце 2021 года я обнаружил, что ежедневно езжу в лондонском метро в разгар всплеска Омикрона. Правила были четкими: все старше одиннадцати лет должны были носить маску, закрывающую рот и нос, - и все же большая часть людей в метро на сайте, иногда больше половины, либо вообще не надевали маску, либо делали это очень вяло, с открытым носом. И это в стране, которая славится своими упорядоченными очередями и покладистым отношением к правилам по принципу "не ропщи".
Я вспомнил статью, которую прочитал в газете Guardian пару месяцев назад, где была опубликована фотография четырех молодых продавцов в масках, сияющих для фотографа газеты в метро, на которых не было ни намека на гнев или агрессию (или, если уж на то пошло, на маску). Скорее, они сами были уязвлены грубостью, которую, по их мнению, проявили по отношению к ним пассажиры в масках. "У меня нет Ковида, и это не ваше дело", - объяснил Чарли, один из группы.
Затем его подруга Джулия вступила в разговор, чтобы занять промежуточное положение: Люди в общественном транспорте должны носить маски, сказала она. Этот аргумент не был особенно эффективным, учитывая тот факт, что она в это время ехала в общественном транспорте и не носила маску. Когда на это указали, все просто рассмеялись.
Четырем друзьям по работе было около двадцати лет, они создавали свою личность в городе, работая на плохо оплачиваемой и неблагодарной работе в разгар пандемии. Сообщения от властей были путаными: правительство страны недавно объявило "День свободы", когда все мандаты и ограничения должны были быть сняты, но это не распространялось на лондонское метро, которое управлялось другими, более осторожными властями. Молодые люди не имели никакого злого умысла, у них просто была усталость от пандемии. Вакцины уже прибыли, и, как говорили другие пассажиры, это должно было положить конец всему.
Я знаю, каково это - верить во что-то только потому, что хочу, чтобы это было правдой. В первые недели пандемии у меня было два друга, которые заболели Ковидом, и после их выздоровления я понял, что у меня была странная глубокая эмоциональная инвестиция в то, что у них внезапно появились суперспособности против Ковида и полный предположительный иммунитет. Я чувствовал себя странно обиженным тем, что они все еще носили маски на улице, общались с людьми и были так же осторожны, как и те из нас, кто не заразился. Разве они не читали о медсестрах-героях в Либерии, которые оправились от Эболы и могли ходить по палатам, которые были запретными для всех остальных?
Конечно, они были правы, а я ошибался. Я хотел, чтобы "Ковид" стал своего рода завершением, если не для меня, то хотя бы для тех людей, у которых он был - серебряная полоса, которая, в сочетании с обещанием будущих вакцин, еще больше приблизит нас к долго обсуждаемой мечте о "стадном иммунитете".
В итоге я стал следить за фактами на местах и быстро понял, что вакцины, хотя и очень эффективные, не дают волшебного иммунитета, а предшествующая инфекция - еще более слабая защита от болезни. Но это буквально моя работа - пить из множества информационных шлангов и синтезировать то, что я узнаю, в постоянно развивающееся мировоззрение. Для молодых людей, которые не обязательно являются потребителями новостей, столкнувшихся с некомпетентным правительством с ужасной стратегией распространения информации, с быстро меняющейся эпидемиологической эпистемией, в стране, которая политически поляризована и раздираема недоверием, в отсутствие какого-либо центрального авторитета, чьи сообщения можно принимать за чистую монету, что ж, для этих людей нетрудно понять, как определенное количество магического мышления может в конечном итоге пробиться в их жизненные решения.
В Америке иногда было труднее разглядеть такое магическое мышление, потому что два племени довольно хорошо держались на географическом расстоянии друг от друга. Были города, где все должны были маскироваться в помещениях, и в подавляющем большинстве они так и делали; были штаты, где никто не должен был маскироваться в помещениях, и мало кто это делал, но было удивительно мало районов, где большая часть населения не соглашалась с предписаниями местных властей. Отчасти это было функцией выборных должностных лиц, которые достаточно хорошо отражали желания своих избирателей, а отчасти - простым фактом, что в большинстве случаев большинству людей всегда будет удобно делать то, что делает большинство их соседей.
Тем не менее, беспечные и напуганные сосуществовали повсюду - по крайней мере, для последних это было некомфортно. У нетерпимых к риску пандемия была особенно опасной, и им было оказано относительно мало общественного сочувствия или даже видимости. Одна из причин, по которой процент
