сопротивления агрессии со стороны ряда государств, в котором хотя бы один из постоянных членов Совета Безопасности не участвовал бы на той или иной стороне. Однако при таких обстоятельствах требование единогласия постоянных членов в соответствии с пунктом 3 статьи 27 либо не позволяет Совету Безопасности предпринимать какие-либо действия, и в этом случае децентрализованные меры самообороны будут иметь преимущественную силу, как если бы Организации Объединенных Наций не существовало, либо же гарантирует одобрение Советом Безопасности принятых децентрализованных мер. В любом случае, угроза или реальность вето сделает невозможным для Совета Безопасности самостоятельное принятие централизованных мер принуждения при наличии уже принятых децентрализованных мер.
Таким образом, картина, которую представляет нам Устав Организации Объединенных Наций, отличается от общего международного права только своими юридическими возможностями, которые вряд ли могут быть реализованы в современных мировых условиях, но на фактическом функционировании ее системы правоприменения. Важнейшей задачей любой такой системы является наложение эффективных ограничений на борьбу за власть. Эту задачу ООН не в состоянии выполнить там, где необходимость в ее выполнении наиболее велика, то есть в отношении великих держав. Ибо пункт 3 статьи 27 Устава ставит великие державы вне пределов досягаемости любых принудительных мер, которые могут быть приняты в соответствии с Уставом. Что касается других государств. Статьи 51 и 106 Хартии действуют как далеко идущие оговорки в отношении общих обязательств по статьям 39, 41 и 42. Общая политическая ситуация, влияющая на отношения между постоянными членами Совета Безопасности, в сочетании с пунктом 3 статьи 3, лишает его в настоящее время возможности предпринимать какие-либо действия в области правоприменения. .
Не было предпринято никаких согласованных усилий по реформированию законодательной функции международного права. Но были предприняты последовательные попытки реформировать судебную и исполнительную функции. Против каждой такой попытки децентрализованный характер международного права вновь заявлял о себе. Таким образом, децентрализация, похоже, является сутью самого международного права. И основной принцип, который делает децентрализацию неизбежной, можно найти в принципе любвеобильности.
Суверенитет
ОБЩАЯ ПРИРОДА СУВЕРЕНИТЕТА
Отрицание принципа суверенитета теми, кто осознает тесную связь между этим принципом и слабостью децентрализованной системы международного права, встречается гораздо чаще, чем серьезное стремление понять его природу и функцию, которую он выполняет для современной государственной системы. В результате, несмотря на блестящие усилия нескольких выдающихся ученых, существует большая путаница в понимании значения этого термина, в том, что совместимо и что не совместимо с суверенитетом конкретного государства.
Современная концепция суверенитета была впервые сформулирована во второй половине XVI века применительно к новому явлению - территориальному государству. В юридических терминах она относилась к элементарному политическому факту той эпохи^ - появлению централизованной власти, которая осуществляла свою законотворческую и правоприменительную власть на определенной территории. Эта власть, принадлежавшая в то время прежде всего, но не обязательно, абсолютному монарху, была сверхъестественной по отношению к другим силам, которые проявляли себя на этой территории. В течение одного столетия она стала неоспоримой ни внутри территории, ни извне. Другими словами, он был верховным.
То, что справедливо для законодательной функции, только с оговоркой, только что упомянутой, абсолютно применимо к судебной и исполнительной функциям. Отдельное государство остается верховной властью в решении вопроса о том, передавать ли спор на международное разбирательство и при каких условиях, и никакое другое государство не может вызвать его в международный суд без его согласия. Если такое согласие дается в общей форме, то оговорки делают вообще возможным уклонение от юрисдикции международного суда в конкретном случае без нарушения международного права. И в этом случае децентрализация международного судопроизводства является лишь другим термином для обозначения национального суверенитета в отношении судебной функции.
Что касается суверенитета в сфере правоприменения, необходимо различать две ситуации. Суверенитет государства как правоприменителя идентичен суверенитету в судебной сфере, то есть окончательное решение о том, участвовать ли в правоприменительных действиях и каким образом, остается за отдельным государством. С другой стороны, суверенитет государства как предполагаемого объекта правоприменительного действия проявляется в том, что называется "непроницаемостью" государства. Это еще один способ сказать, что на данной территории только одно государство может обладать суверенитетом, то есть верховной властью, и что никакое другое государство не имеет права совершать государственные акты на его территории без его согласия. Следовательно, все принудительные действия, предусмотренные международным правом, за исключением войны, ограничиваются оказанием давления на непокорное правительство - такими как дипломатические протесты, интервенция, репрессалии, блокада - все они оставляют нетронутым территориальный суверенитет государства-нарушителя. Война как крайняя форма применения закона в рамках международного права является единственным исключением из этого правила; ведь суть войны заключается в проникновении на территорию противника при сохранении "непроницаемости" собственной территории, а международное право позволяет оккупирующему государству осуществлять суверенные права на территории, занятой его военными силами.
Она вольна иметь любое военное учреждение, которое она считает необходимым для целей своей внешней политики, которую, в свою очередь, она вольна определять по своему усмотрению.
Поскольку независимость является, в отсутствие договорных положений об обратном, необходимым качеством всех государств, обязанность уважать эту независимость является необходимой нормой международного права. Если оно не отменено договорами, это правило, запрещающее вмешательство, относится ко всем государствам. Так, когда в последние годы США и Великобритания вмешивались во внутренние дела ряда восточноевропейских стран, протестуя против некоторых видов их конституционной и судебной практики, они могли делать это, только ссылаясь на определенные международные договоры, которые, по их утверждению, давали им право на вмешательство. Эти восточноевропейские государства отвергли интервенции как противоречащие международному праву. Они сделали это, отрицая влияние договорных положений на их конституционную и судебную практику и ссылаясь на общее правило международного права, которое запрещает вмешательство в эту практику со стороны других государств.
В 1931 году Лига Наций выступила против договора между Германией и Австрией о создании таможенного союза. Это вмешательство могло быть оправдано только определенными условиями договора, в котором Австрия взяла на себя обязательство не предпринимать ничего, что могло бы поставить под угрозу ее независимость. В отсутствие таких специальных обязательств, которыми Австрия сама ограничила свою свободу действий, она могла бы свободно заключать любые договоры, какие ей заблагорассудится, с любыми сторонами по своему усмотрению. В свете целей нашего обсуждения важно признать не только отсутствие в общем международном праве каких-либо ограничений внешней политики отдельных государств, но и позитивную обязанность, налагаемую на все государства общим международным правом, не вмешиваться в дела других государств при решении их внешних вопросов.
Будучи суверенными, государства не могут иметь ни правотворческой, ни правоприменительной власти, действующей на их территории.
Если бы было иначе, то большое и сильное государство могло бы на
