многозначительно косится в сторону Воронова. Тот окидывает его незаинтересованным взглядом.
— Вот и купишь себе пару штук на ту сумму, что я тебе заплачу. Сделаешь удачные вложения в пенсию.
Щавель слегка грустнеет, ну а Воронов, когда хочет, умеет поднять настроение. Вернее, показать, что предыдущий повод для грусти — это пустяк.
— Хотя, — добавляет он, — будут ли эти вложения удачными, зависит от того, как именно ты сейчас поработаешь.
Щавель качает возмущенно головой, переводит взгляд на меня.
— Жаль, не предупредили, что у вас пижамная вечеринка: я бы тоже переоделся, было бы проще работать, так сказать, на одной волне.
Я многозначительно смотрю на Воронова. Тот только хмыкает, делая вид, что намеков не понимает. Ну ладно, не придираюсь, я бы свою одежду тоже никому не дала. Просто был реальный шанс посмотреть.
— Так, — продолжает Щавель. — Ну, с моделью проблем не будет. Интересные черты. Более того, она меня вдохновляет. Думаю, получится круто!
Воронов кивает, подходит ко мне и садится рядом со мной на диван.
— Вы… хотите вдвоем? — не очень восторженно интересуется гость. — Я уже представил ее одну… Вдвоем может получиться не так замечательно. Слишком резкий контраст. Нежность и груб… эм, жесткость.
Усмехнувшись, Воронов притягивает меня к себе за плечо, а фотографу советует. На первый взгляд советует, хотя голос звучит как приказ:
— А ты постарайся. Растяни свое вдохновение на двоих.
Пока фотограф пытается смириться с новой задачей, Воронов задерживает на мне долгий взгляд и на этот раз на самом деле советует:
— Постарайся просто расслабиться, отдохнуть и получить удовольствие.
Я улыбаюсь и согласно киваю. Почему бы и нет? Теперь, когда можно не мучиться угрызением совести, что у меня муж голодает, можно и правда расслабиться.
Процесс неожиданно увлекает. Может быть, дело в том, что у фотографа действительно получилось растянуть вдохновение на двоих. Может быть, дело в вине. А может быть, в нашей подготовке с Вороновым, но между нами нет напряжения или зажимов. Все получается просто, легко.
— Отлично, — раздается довольный голос фотографа. — Взгляд… главное — взгляд, видишь, он им буквально пожирает тебя.
— А ты говорил, что через объектив видно лучше, — жалуюсь Воронову, пока мы принимаем с ним новую позу. — Судя по тому, что твои пальцы под моей майкой и активно мнут мое тело, ты из тех, кто ест руками.
— Не наговаривай, — отмахивается беспечно он. — Приборы я тоже использую. Просто они настолько мне дороги, что обычно я их гостям не показываю. Только если сами напросятся1
Да уж, представление в моей квартире вряд ли скоро забудется. Не хотелось бы, чтобы еще один человек оброс комплексами, поэтому я не возражаю, когда руки Воронова ведут себя так… по-хозяйски.
То зарываются в мои волосы, то приподнимают мой подбородок, заставляя выдержать взгляд и приоткрыть губы. Или же тянут меня к себе, ближе… еще чуточку ближе… А еще они часто задевают на моем пальце кольцо. Иногда легко, иногда вдавливая его в мою кожу, заставляя его играть гранями, а меня понять, что оно мне ничуть не мешало.
Не было привыкания. Я ощущала кольцо так, как будто носила его давно. А действия Воронова походили на попытку не просто напомнить, а вдавить в меня осознание, что я замужем.
— Отличный кадр, — хвалит фотограф, заметив эти манипуляции. — Кольцо как метка. Знак, что она принадлежит только вам.
Я смеюсь, а Воронов, поглаживая мои пальцы, вкрадчиво интересуется:
— Хочешь, я куплю тебе еще парочку?
Я качаю головой.
— Кольцо и так очень приметное и безумно красивое, а еще рядом с ним другие кольца не смотрятся.
— Тогда, может быть, — пальцы Воронова нежно поглаживают мою шею, — оставить какую-то метку здесь?
Он склоняется и задевает мою кожу губами. Получается нежно, я чувствую непривычный трепет и желание, чтобы он повторил. Но он уже отстраняется.
— Или здесь? — поступает новое предложение, и его пальцы поглаживают мою щиколотку.
Щекотно. Приятно. И странно — без понятия, в какой момент получилось так, что я не рядом, а восседаю на нем.
Попытка слезть пресекается жесткой ладонью, которая тут же, будто извиняясь, принимается рисовать на моей коже узоры. Это вновь расслабляет. Причем настолько, что я склоняюсь вперед. Рассматриваю его лицо, удивленно слежу за ресницами, которые прячут, а затем заставляют встретить пристальный, действительно пожирающий взгляд.
— Или здесь… — Его палец очерчивает мои губы и слегка надавливает на них.
— Ты разоришься…
Он задумывается. Все это время его палец продолжает исследовать мои губы.
— Значит, метки из драгоценностей ты больше не хочешь… И причина у тебя убедительная… А как насчет поцелуев?
Я склоняюсь над ним еще ниже и, прикрыв глаза из-за яркой вспышки, честно ему отвечаю, раз он забыл:
— А поцелуи бесплатны.
Я вижу, как губы Воронова трогает улыбка, а потом… Потом перестаю что-либо видеть. Глаза закрываются сами собой, когда он зарывается пятерней в мои волосы, надавливает на шею, заставляя склониться еще ниже и потянуться к его губам. Это происходит непроизвольно. Но да, этот шаг делаю я.
Рука — единственный контроль с его стороны, а так у меня полный доступ. И я делаю, что хочу. Касаюсь его губами своими. Пробую их языком. Слегка кусаю нижнюю, чтобы его рот приоткрылся. Ловлю его выдох. Переплетаю его со своим.
Хочется ближе. И глубже. Хочется больше распробовать вкус. А еще хочется трогать, касаться, потому что так его дыхание становится нетерпеливей и глубже.
Пропасть. Воронка, которая меня засасывает. Я не могу понять, что именно ощущаю. Но сейчас мне этого и не хочется. Мне просто нравится. Нравится чувствовать. Нравится дышать в унисон. Нравится, когда его губы из податливых становятся жесткими и уже не я — ведет он.
Его рука на моей шее, большой палец, который поглаживает кожу, будто уговаривая еще больше расслабиться. И жажда, которая во мне пробуждается. Да, это мне нравится тоже. Когда мало, становится слишком мало всего, и, качнувшись вперед, я буквально распластываюсь на нем.
Вдыхать. Принимать. Чувствовать. Наслаждаться…
