вселенной; новое торжество ночи или зимы и окончательная победа светила дня – такова канва, по которой вышивало узоры бессознательное воображение».
Сент-Ив, соглашаясь с этим толкованием сказки, особенно подчеркивает ритуальный момент в ней, а именно – запрещение прясть под Новый год. Однако запрещения прясть в сказке, собственно, нет: сказка говорит о неизбежности судьбы, а не о том, что пострадает тот, кто будет прясть в не подобающее для этого время. Нам кажется поэтому, что объяснение Сент-Ива здесь является особенно натянутым.
Возможно допустить, что сказка действительно связана с олицетворением засыпающей и вновь возрождающейся природы.
Вторая часть сказки Перро – о преследовании красавицы и её детей свекровью – имеется не во всех вариантах; с другой стороны, нередко она встречается в сказках иного содержания.
Сюжет «Красной Шапочки» не принадлежит к числу особенно распространённых; в русском и украинском материале, например, подобные сказки нам неизвестны. Устные варианты этой сказки известны в Португалии, Франции, Италии, Германии, Бельгии, Венгрии, Трансильвании и Латвии; очень сомнительны и далеки отдельные тексты в других странах (шведские, финские, эстонские). Текст Перро является древнейшим из известных нам; вероятно, в ряде случаев он оказал влияние и на фольклорные тексты, где окончание нередко благополучное: волка убивают, бабушка и Красная Шапочка выходят из него живыми (так, например, в варианте, помещённом в сборнике братьев Гримм); в некоторых вариантах (французских и итальянских) волк заставляет Красную Шапочку есть тело её бабушки и пить её кровь (в качестве вина). Известны голландские картины с изображением истории Красной Шапочки по Перро; Л. Тик [66] дал немецкую обработку сказки Перро в 1800 г.
Представители мифологической школы видели в сказке изображение небесных явлений. Так, Гиацинт Гюссон видит в Красной Шапочке олицетворение зари, а в волке – олицетворение солнца, поглощающего эту зарю, хотя в других случаях волк оказывается олицетворением темноты или зимы.
Лефевр так формулирует смысл сказки: «Заря, вестница жизни, внезапно настигнута и уничтожена солнцем» или: «Свет в его движении преграждён облаком или ночью».
Иначе ставит вопрос Сент-Ив. Он видит в Красной Шапочке «майскую королеву», главным признаком которой является головной убор из цветов; бабушка – также «майская королева», но прошлогодняя. Подарки Красной Шапочки бабушке – типичные майские ритуальные кушанья.
Волк – обрядовое олицетворение зимы, которая пытается ещё побороть лето; спасение Красной Шапочки естественно, так как лето всё же торжествует победу. Во Франции последний эпизод отсутствует, так как и сам обряд упрощается в более мягком климате, и у более добродушного населения; волк мог быть заменён в обрядовом действе молодым человеком, преследующим девушку, а в таком случае понятно становится и нравоучение Перро.
Не отрицая вообще значения обрядовых моментов для возникновения сказок, мы считаем и это объяснение в данном случае натяжкой. Крайне трудно связать сложный рассказ с теми данными, какие приводит Сент-Ив: вся история с волком в обряде не находит себе параллели и разъяснения. Нечего уже и говорить о том, что совершенно невозможно выводить непосредственно сказку Перро и даже её нравоучение из обряда: Перро взял сказку из устной традиции, а нравоучение придумал сам.
Но в сказке можно всё же отметить элементы, восходящие к очень древним представлениям анимистического характера: показательны в этом отношении разговоры волка с девочкой и с бабушкой, и оживление девочки и бабушки в ряде вариантов.
Однако сказка в целом, вероятно, принадлежит уже значительно более позднему времени; поэтому, в частности, и параллели к ней сравнительно немногочисленны.
Сказка эта известна по всей Европе, в Палестине, в Индии, в Центральной Африке, в США и в Гренландии у эскимосов; древнейший известный текст принадлежит именно Перро.
Обычно сказка является в более сложном виде, чем у Перро: две сестры нарушают запрещение мужа и входят в запретную комнату; они погибают; третья сестра благодаря своей хитрости избегает опасности; она находит и оживляет трупы своих сестёр, а затем поручает самому убийце отнести их в корзине в дом родителей; сама она убегает, обратившись птицей, и т. п.; убийца подвергается наказанию (таково изложение сказки, например, в сборнике братьев Гримм).
Героем сказки оказывается колдун, сам дьявол, иногда разбойник (нередко наблюдается контаминация со сказкой о невесте разбойника), в скандинавских и русских вариантах – волк и медведь (см., например, Д. К. Зеленин. Великорусские сказки Вятской губернии. П., 1915). В ряде случаев фольклорные варианты создавались на основе сказки Перро.
В Синей Бороде Перро видели иногда историческое лицо, а именно бретонского дворянина Жиля де Лаваля, маршала Рецкого, носившего прозвище Синяя Борода и казнённого в 1440 г. за убийство детей.
Сент-Ив оспаривает это предположение, Больте Поливка – также. Возможно, что имя Синей Бороды вошло в сказки действительно в связи с этим историческим лицом, но дальнейшей связи сказки и истории нет, и, конечно, сказка древнее по своему происхождению. К тому же имя Синей Бороды могло войти в сказку и иначе: в XVI веке это имя означало человека с иссиня-чёрной бородой, и такие люди считались соблазнителями девушек.
В сказках, кроме Перро, имя это встречается сравнительно редко.
Мифологи видели в герое сказки солнце, преследующее зарю (героиню), или день, гонящийся с острой саблей за ночью; при этом указывают на синие бороды у некоторых божеств, например, у Индры в Индии или у Беса в Египте; заря изображается любопытной, так как она всюду проникает и все хочет видеть; золотой ключик отождествляется с солнечным лучом или молнией.
Кречмер [67], указывая на то, что в ряде вариантов муж заставляет жену есть человеческое мясо, видит в нем аналогию с греческими богами мёртвых питающимися телами своих жертв.
Сент-Ив видит в сказке отражение ритуала инициаций, посвящения (в частности, для женщин – брака), сближая целый ряд различных сказок с мотивом запретной комнаты. Характер сказки в этом отношении весьма отчётлив, и можно согласиться с тем, что в основе своей сказка связана с определёнными запретами, относящимися к поведению новобрачной: чтобы внушить новобрачной необходимость подчиняться этим запретам, могли рассказывать подобные истории. Но опять-таки, как и в предшествовавших случаях, для Перро эта прежняя цель сказки не имела уже актуального значения.
Сказка известна по всей Европе, на Кавказе, в Центральной Азии, на Филиппинских островах и на острове святого Маврикия, в Аравии, в Африке, у индейцев Северной Америки. Древнейший известный текст – в сборнике Страпаролы, соответствующий сюжет имеется также и у Базиле. Ни тот, ни другой текст не совпадают с текстом Перро, очевидно взятым из устной традиции.
У Страпаролы
