бы. Я никогда не винил его за это. Мы все делали все возможное, чтобы как-то выжить. Моя мама не могла защитить никого из нас. Ее били по заднице так же, как и нас. Как будто из одного дома одновременно транслировались четыре разных версии одного и того же реалити-шоу. Этот диссонанс невозможно было не почувствовать и не впитать.
Когда мне было девять лет, мой брат решил оставить нас и нашу новую жизнь в Индиане, чтобы жить с нашим отцом, и после этого мы никогда не были близки. Однако он всегда будет моим единственным братом, поэтому, когда я узнал, что Кайла убита, я бросил все дела, чтобы быть с ним. Он всегда будет мне дорог, и я восхищаюсь им за то, что он пережил наше поганое детство, стал прекрасным отцом и получил докторскую степень. Тем не менее, у нас слишком много общего и мы пережили слишком по-разному, чтобы это не вызывало ничего, кроме неловкости, когда мы оказываемся вместе. Поэтому, когда после завтрака он рассказал мне о своих планах, я ничуть не удивилась.
"Мы едем в Буффало, - сказал он с ухмылкой, - чтобы показать детям окрестности и отдать дань уважения старику". Я взглянул на маму, которая должна была сопровождать его и его семью в их поездке по аллее памяти. Она не могла смотреть мне в глаза. Хотя мы с ней тоже не всегда помним все мелочи одинаково, мы знаем, что пережили ад. Как любой хороший историк-ревизионист, Труннис-младший все еще пытается убедить себя в обратном. Именно поэтому Буффало остается его любимым городом. Он ездит туда как можно чаще и всякий раз посещает могилу нашего мучителя.
Для людей, переживших травму, отрицание - это манящее средство оцепенения. Оно позволяет вам переписать свое прошлое и продать себе какую-нибудь выдумку. В рассказе моего брата Буффало был счастливым местом, а наш отец - опорой общества. Когда мы были детьми, он простил нашего отца быстрее, чем священник на исповеди, а во взрослом возрасте его избирательная память придает детству более яркий блеск, что позволяет ему чувствовать себя менее ущербным. Но хочет он это признавать или нет, ущерб был нанесен. Если бы он пережил все так, как пережили мы с мамой, он не стал бы устраивать ей прогулку по своей личной стране фантазий, как будто Баффало - это не камера пыток, из которой ей пришлось бежать много лет назад.
К 2018 году я овладела своими детскими демонами. Я был кукловодом, и все скелеты в моем шкафу висели на ниточках, которыми я управлял. Моя мать тоже не отрицала того, что с нами произошло, но, как и мой брат, она предпочитала избегать своей боли. Она ненавидела обсуждать с моим отцом свой опыт или даже думать о нем, а позже, когда она рассказывала о той поездке в Буффало с Труннисом-младшим, она говорила, что чувствовала себя ошеломленной. Все вокруг казалось незнакомым. Даже дом на Парадайз-роуд. Она не узнала ни одного здания, ни одного названия улицы. Как будто ее память была стерта, как жесткий диск, и она видела все это - дом, Скейтленд, все свои старые знакомые места - впервые.
Травма сделает это. Она стирает места, имена и происшествия, если вы не делаете тяжелую работу по переработке сложного дерьма. Если, как мой брат, вы спрячете это в глубине своего сознания - настолько глубоко, что до него невозможно будет добраться, - или, как моя мама, будете стараться игнорировать это, потому что это слишком тяжело, чтобы с этим столкнуться, то однажды подавленными окажутся не только плохие воспоминания. Целые куски вашей жизни будут ускользать от вас.
Моя мать могла бы поехать в Буффало с планом игры. Это должен был быть ее победный круг. Когда мы уезжали, Труннис сказал ей, что она станет проституткой, а я - гангстером. Вместо этого она стала старшим помощником вице-президента в медицинском колледже в Нэшвилле, зарабатывая шестизначную сумму. Труннис-младший - профессор колледжа и семьянин. Я - отставной морской котик, которого только что наградили в VFW и который был автором новой книги. Но она не пошла на могилу Трунниса, чтобы рассказать ему обо всем этом. Она парила над моментом в пузыре, который создала, чтобы пережить еще один уик-энд в Буффало, штат Нью-Йорк. Как и большинство из нас, она не хотела чувствовать свою боль, поэтому не смогла найти в ней силы.
Многие из нас застряли в собственном мозгу, скованные давно ушедшими демонами, которые, возможно, даже мертвы. Мы отказываемся обсуждать или признавать случившееся, поэтому, когда мы преодолеваем все это, мы не осознаем и даже не чувствуем этого. Моя мама, оставив Буффало, стала успешной, профессиональной женщиной, но она все еще трусила перед демоном, укравшим ее душу. Она должна была написать Труннису письмо, в котором рассказала бы ему, что он упустил и кого высвободил. Она должна была прочесть его вслух на его могиле. Не для того, чтобы он знал, кем она стала, а для того, чтобы она знала это! Ей нужно было вернуть свою душу и представить себя самой себе!
Отрицание - это самозащита, но это также и самоограничение. Принятие всей своей правды, включая все недостатки, несовершенства и ошибки, позволяет вам развиваться, расширять свои возможности, искать искупления и исследовать свой истинный потенциал. А пока вы не распакуете свой багаж, невозможно узнать, каков ваш потенциал на самом деле. Вся правда не может преследовать вас, если она служит вам.
В тот вечер мы с Киш должны были лететь во Флориду, чтобы отпраздновать запоздалое Рождество в кругу ее дружной семьи. Рождество всегда имело для Киш большое значение, и, хотя уютный дом для отдыха казался мне чертовски мягким, она - самая лучшая женщина, которую я когда-либо встречал. Мы стали партнерами в жизни и в бизнесе, и я хотел, чтобы она была счастлива. Если это означало поездку на рождество во Флориду в стиле Нормана Роквелла, то пусть так и будет. Но там не будет ни одной чертовой фотографии в одинаковых пижамах, это я вам обещаю!
У нас было несколько часов до вылета, и Киш провел их, копаясь в цифрах продаж моей первой книги "Не могу причинить боль". Она вышла меньше месяца назад, а уже продано больше экземпляров, чем я мог себе представить. После более чем пяти лет и многочисленных неудач книга, которую я себе представлял, наконец-то вышла в свет, и это был хит.
Возможно, кто-то
