Б) Австрийцам не следует критиковать неоклассиков за использование упрощенных допущений, делающих реальность более легко постижимой.
В ответ на этот часто используемый аргумент австрийские экономисты возражают, что одно дело — упрощенное предположение и совсем другое — совершенно нереалистичное. Допущения неоклассиков не годятся именно потому, что противоречат эмпирической реальности, тому, как люди действуют и выражают себя (динамически и творчески). Не упрощенность, а фундаментальная нереалистичность неоклассических предпосылок ставит под сомнение, с точки зрения австрийцев, обоснованность теоретических выводов, к которым приходят неоклассики в результате анализа изучаемых ими проблем прикладной экономики.
В) Австрийцы не смогли формализовать свои теоретические построения.
Это единственный аргумент, выдвинутый Стиглицем в недавнем критическом анализе моделей общего равновесия (Stiglitz 1994, 24—26). Мы уже объяснили, почему большинство австрийских экономистов с самого начала очень скептически относятся к использованию математического языка в нашей науке. Австрийцы рассматривают использование математики, скорее, как порок, а не достоинство, потому что этот символический язык был разработан для нужд логики, естественных наук и инженерного дела. Во всех этих областях нет ничего похожего на субъективное время и творческую предприимчивость, а потому в математических построениях отсутствуют самые главные особенности людей, являющихся главными фигурантами изучаемых экономикой социальных процессов.
Более того, нет никакой уверенности в том, что математики когда-либо справятся с задачей разработки совершенно новой «математики», которая позволит анализировать творческую способность человека во всем ее разнообразии. Для этого им пришлось бы отказаться от заимствованных ими в физическом мире постулатов постоянства, лежащих в основе всех известных математических языков. С нашей точки зрения, идеальным научным языком для анализа этой творческой способности является именно тот язык, который люди стихийно и постепенно развили в своей повседневной предприимчивой деятельности и который нам известен в форме различных вербальных языков, используемых сегодня в мире.
Г) Австрийцы проводят очень мало эмпирических исследований.
Чаще всего австрийскую школу критикуют именно за это. Хотя австрийцы очень внимательны к истории, они признают, что их научная деятельность разворачивается в другой области, в области теории, и что, с их точки зрения, сначала нужна теория, а уж потом ее можно применять к реальности или иллюстрировать историческими событиями. По сути дела, австрийцы считают, что имеет место перепроизводство эмпирических данных и сравнительная нехватка теоретических исследований, облегчающих понимание и истолкование реальности. Более того, хотя методологические предположения неоклассической школы (равновесие, максимизация и постоянство предпочтений) вроде бы полезны для эмпирических исследований и сопоставления теорий, они часто маскируют истинные теоретические взаимосвязи, так что могут привести к серьезным ошибкам в теории и истолковании того, что происходит на деле в данный момент или в данных исторических обстоятельствах.
Д) Австрийцы пренебрегают экономическим прогнозированием.
Мы уже видели, что австрийские теоретики весьма сдержанны и осторожны в отношении возможности научного предсказания будущих событий в экономической и социальной области. Они предпочитают заниматься разработкой концепций и теоретических законов, позволяющих истолковывать реальность и помогающих действующим людям (предпринимателям) принимать решения с бо́льшими шансами на успех. Австрийцы делают только качественные «предсказания» и формулируют их в строго теоретических терминах, но, как ни парадоксально, на практике именно реализм их допущений (динамические процессы предпринимательского творчества) позволяет делать значительно более точные «предсказания» в области человеческой деятельности, чем получается у их неоклассических коллег. Примерами могут служить предсказание краха реального социализма, неявно содержавшееся в данном Мизесом анализе невозможности социализма, и предсказание краха 1929 г. Любопытно, что неоклассические экономисты не предвидели этих грандиозных исторических событий.
Е) У австрийцев нет эмпирических критериев для проверки истинности своих теорий.
Согласно этой критике, часто звучащей со стороны эмпириков, страдающих комплексом Фомы Неверующего («поверю, когда увижу»), только эмпирическая проверка позволяет надежно выявлять несостоятельные экономические теории. Как мы уже знаем, этот подход пренебрегает тем фактом, что в экономической науке эмпирические свидетельства всегда противоречивы, потому что относятся к сложным историческим явлениям, не поддающимся проверке в лабораторных условиях, в которых значимые явления можно было бы изолировать, а все остальные факторы оставались постоянными. Иными словами, законы экономики — это всегда законы при прочих равных условиях (ceteris paribus), потому что в реальной жизни предположение о постоянстве всегда оказывается ложным. Австрийцы утверждают, что для проверки истинности теорий совершенно достаточно непрерывного устранения ошибок в цепочке логически-дедуктивных аргументов путем анализа и исследования различных шагов в формулировании теорий и чрезвычайной тщательности, когда, в случае применения теории к реальным ситуациям, оказывается необходимым определить, верны ли стоящие за ними допущения в рассматриваемом историческом контексте. В силу единообразия логической структуры человеческого мышления предлагаемого австрийцами непрерывного процесса проверки истинности более чем достаточно для достижения интерсубъективного согласия между учеными, чего, в случае эмпирических явлений, достичь достаточно трудно, потому что последние в силу своей сложности неизменно допускают самые разные и взаимоисключающие истолкования.
Ж) Австрийцы догматичны.
К счастью, благодаря поразительному возрождению австрийской школы в последние годы и распространению более точного знания о ней среди экономистов это обвинение звучит все реже. Но в прошлом многие неоклассические экономисты поддавались искушению отмести австрийскую парадигму, обвинив ее в догматичности и даже не сделав попытки как следует с ней ознакомиться или ответить на выдвигаемую австрийцами критику.
Брюс Колдуэлл относится к числу тех, кто подверг резкой критике это отношение неоклассиков, с порога отвергавших методологическую позицию австрийцев, даже не попытавшись в ней разобраться. Колдуэлл утверждает, что это отношение само по себе догматично и совершенно неприемлемо с научной точки зрения. Критикуя отношение Самуэльсона к австрийской школе, он задается вопросом: «Каковы причины такой почти антинаучной реакции на праксиологию? В этом есть, конечно, элемент практической заинтересованности: в случае принятия праксиологии профессиональным сообществом, человеческий капитал большинства экономистов резко уменьшится (или устареет). Но главная причина отторжения предложенной Мизесом методологии не в своекорыстии. Попросту говоря, сосредоточенность праксиологов на «конечных основаниях» экономической теории должна казаться если не извращением, то глупостью тем экономистам, которые прилежно изучали методологию по Фридмену, а потому совершенно уверены, что допущения не имеют значения, а ключевой вопрос — это предсказание. ...Независимо от причин такая реакция сама по себе догматична и, в сущности, антинаучна» (Caldwell 1994, 118—119).
Парадоксально, но настоящая заносчивость и догматизм присущи тому, как неоклассические экономисты обычно предъявляют свой подход, который они считают наиболее типичным для экономической науки, — подход, основанный на принципах равновесия, максимизации и постоянстве предпочтений. Тем самым неоклассики монополизируют понимание того, что они считают экономической наукой, и пытаются заткнуть рты теоретикам, которые, подобно австрийцам, представляющим альтернативную точку зрения, привержены более богатой и реалистичной парадигме и конкурируют с неоклассиками в области научных исследований. Мы надеемся, что в интересах будущего развития нашей дисциплины этот замаскированный догматизм (например, Becker 1995) окончательно исчезнет.
7.5. Заключение: сравнительная оценка австрийской парадигмы
То, как неоклассические экономисты обычно оценивают успех различных парадигм, соответствует их общей методологической позиции — все оценки строго эмпиричны и количественны. Например, главным доказательством своего «успеха» они обычно считают число ученых, разделяющих конкретную методологическую позицию. Часто ссылаются также на число конкретных проблем, которые удалось «разрешить» с помощью рассматриваемого подхода. Но «демократический» аргумент о числе ученых, разделяющих ту или иную парадигму, вряд ли убедителен (Yeager 1997, 153, 165). Дело не только в том, что, как свидетельствует история мысли, даже в естественных науках большинство ученых нередко заблуждалось; в экономической науке возникает дополнительная проблема: эмпирические свидетельства никогда не бывают бесспорными, а потому ошибочные доктрины не удается немедленно выявить и отвергнуть.
