Трудно сказать сегодня, возможен ли синтез двух указанных подходов на основе компромисса. Слишком полярны оба. Здесь, пожалуй, уместны еще несколько замечаний.
Нет никаких сомнений, что в современных условиях никакая экономическая система не может обойтись без серьезного государственного вмешательства. И даже Хайек этого не требовал. Давно прошли времена, когда для создания предприятия довольно было иметь деньги и рабочую силу, когда, например, плавку чугуна можно было устроить у себя в сарае за огородом. Нынешнее производство — это прежде всего дорогостоящее специализированное оборудование, а также весьма квалифицированный и специально обученный персонал. Разделение труда в наше время дошло до того, что есть целью заводы, которые выпускают только приводные ремни для сельхозтехники или только подшипники. Два стоящих рядом химических завода могут быть не в состоянии освоить продукцию друг друга из-за специализации оборудования на каждом из них.
Все это означает качественное изменение условий по сравнению с временами Адама Смита. Тогда естественным явлением была свободная конкуренция, а всякая монополия требовала государственной охраны. Сегодня естественным явлением оказывается монополия, а обеспечение конкуренции требует государственного вмешательства (антимонопольная политика). Да ведь и традиционные функции государства, о которых писал Смит, тоже остаются.
Однако говоря о государстве как о действующем лице экономической системы, мы нередко наделяем это лицо свойствами некоего супермозга из фантастических фильмов. Мы фетишизируем государство, забывая две вещи. Одна — это то, что любой государственный орган состоит из людей. Люди те, в общем, по своим данным редко превосходят нас по уму и еще реже — по порядочности. Зато они превосходят нас по своему положению, которое дает им в руки информацию и ресурсы, недоступные для нас с вами. Обладание информацией и возможностью распределять ресурсы обеспечивает реальную власть. И люди, занимающие соответствующее положение, всегда будут стараться оставить за собой то и другое в максимально возможной степени. Чего бы мы ни ждали от них, с какой бы целью ни создавался тот или иной орган государства, эти люди склонны прежде всего решать собственные проблемы и использовать этот орган для достижения своих целей.
Заслуга Хайека и его единомышленников состоит в том, что они напомнили нам о таких вещах. Этим нас еще раз предупредили об опасности излишних упований на государство. И подсказали способы борьбы с такой опасностью. Общество никогда не может позволить себе расслабиться в благодушной убежденности, что оно обеспечило себе свободу информации и контроль над государством. Свобода, как сказано давно, есть ежедневный бой за свободу. Вторая вещь, о которой поведал нам Фридрих Хайек, а еще раньше Джон Коммонс и Бент Хансен (см. главу 30), — существование коалиций организованных интересов. Здесь можно говорить об открытии, потому что дотоле подобные явления экономической наукой не рассматривались. Организованная группа ведет себя в обществе и на рынке не так, как ведет себя отдельный человек. Экономическая наука, однако, умеет оперировать либо микроэкономическими величинами, характеризующими поведение индивидуумов, либо макроэкономическими величинами, характеризующими поведение экономической системы как единой машины. У нее нет теории, которая описывала бы поведение таких объектов, которые занимают уровень между "микро" и "макро". У нее нет еще даже названия для этого промежуточного уровня. Между тем поведение организации, или организованных групп, таит большую опасность для общества. Отсутствие же соответствующих теорий эту опасность еще усугубляет.
Начавшись с попыток осмысления насущных вопросов и достигнув высот математических абстракций, экономическая наука снова оказалась на земле. И снова она стоит перед лицом жгучих вопросов своего времени. Но суть этих вопросов сводится к вечной проблеме принуждения и свободы. Будем же, каждый из нас, делать свое дело, и да поможет нам Бог!
Вы спросите: а медицина или, скажем, алхимия — в какую "философию" входили такие науки? Но дело в том, что подобные занятия тогда не считались наукой, их называли "искусствами".
Индульгенция (“снисхождение”, “прощение”) — кусочек пергамента, удостоверяющий, что его владельцу церковь простила (“отпустила”) грехи. На исходе средних веков торговля индульгенциями была превращена католической церковью в регулярный источник дохода.
От греческого слова "топос" (место). Приставка "у" означает "нет". Все вместе получается: место, которого нет.
Алюминий тогда еще не был известен людям, как и нержавеющая сталь.
Талант — в древности в районах Средиземноморья весовая единица серебра. Равнялся приблизительно 25 кг. Тогда деньги измерялись на вес. Серебро могло быть и в монете, и в слитках.
Эту историю передал евангелист Матфей со слов Иисуса-Назареянина. Отсюда произошло известное выражение "зарыть в землю свой талант".
От английского слова liquid— текучий, жидкий.
По-английски оборотный капитал назван у Смита словом circulating (крутящийся, обращающийся), а основной — fixed (закрепленный, неподвижный). Сегодня оборотный капитал называют иногда словом current (текущий) или working (работающий).
Лихва (в смысле "лишнее", "излишек") — добавка, которую дающий деньги взаймы требует от должника при возврате долга. Другие названия: рост (отсюда — ростовщик) или процент (если размер надбавки устанавливается в процентах от суммы долга). По-английски называется interest.
В античной (и средневековой) Европе люди еще не проводили четкой границы между искусством и ремеслом, как мы это понимаем. Ремесло называлось тем же словом, что и искусство, — "арт" (УМЕНИЕ), откуда произошло слово "артист", первоначально означавшее: УМЕЛЕЦ. Действительно, многие ремесленные изделия древности сегодня украшают витрины музеев.
Слово "Христос" по-гречески означает "помазанник", и ему соответствует еврейское слово "машиах" ("мессия", "спаситель").
Еще и поныне на Западе ценные бумаги, приносящие проценты, иногда называют рентой. Слово "рента" по-французски звучит примерно как "рант". Поэтому человека, имеющего такой вид дохода, называют рантье.
