Была и более явная экономическая причина для заинтересованности интеллектуального класса в новой этатистской коалиции. В конце XIX в. произошло огромное расширение и профессиональная специализация различных групп интеллектуалов и технократов. Внезапно обычные технические и конторские работники стали дипломированными инженерами; джентльмены со степенью бакалавра получили степени докторов наук в различных специализированных областях; врачи, социальные работники, психиатры объединялись в гильдии и профессиональные ассоциации. От государства они хотели получить непыльную и престижную работу и гранты, чтобы (а) помогать управлять новой государственной системой и планировать ее деятельность; и (б) отстаивать новый порядок. Эти гильдии также были заинтересованы в том, чтобы государство лицензировало или как-либо иначе ограничивало вход на рынок профессиональных услуг с целью повышения доходов каждого члена гильдии.
Таким образом, новый альянс государства и творца общественного мнения, старый союз трона и алтаря был преобразован в партнерство государства, деловых лидеров, интеллектуалов и экспертов. Во время прогрессивной эры, пожалуй, наиболее важным форумом, созданным большим бизнесом и финансами, который объединил всех лидеров перечисленных выше групп, выработал общую идеологию и политическую программу, спроектировал и пролоббировал новые прогрессистские методы государственного и федерального вмешательства, была Национальная гражданская федерация, за которой последовали подобные и более специализированные группы[31].
Однако недостаточно было просто организовать новый этатистский альянс большого бизнеса и больших интеллектуалов. Они должны были согласовать, вынести на обсуждение и проводить общую идеологическую линию, которая убедила бы большинство граждан принять новую программу и даже с энтузиазмом ее приветствовать. Новая политика была чрезвычайно успешной, хотя и лживой. Суть ее состояла в том, что новые прогрессистские меры и государственное регулирование были необходимы, чтобы защитить интересы общественности от зловещей и эксплуататорской монополии большого бизнеса, которой он добился на свободном рынке. Государственная политика, проводимая интеллектуалами, учеными и беспристрастными экспертами ради общественного блага, должна была «спасти» капитализм, исправить ошибки и промахи свободного рынка, установив правительственный контроль и планирование в интересах общества.
На всем протяжении этого успешного «корпоративно-либерального»[32] надувательства, начавшегося в прогрессивную эру и продолжающегося по сей день, над коалицией большого бизнеса и интеллектуалов дамокловым мечом висит одна вроде бы неразрешимая пропагандистская проблема. Если эта политика направлена на то, чтобы сдерживать и укрощать ненасытный большой бизнес, то как получилось, что так много крупных бизнесменов, так много партнеров Моргана, Рокфеллеров и Гарриманов было замечено в продвижении этих программ? Ответ, хотя и наивный на первый взгляд, смог без труда убедить общественность: эти люди - просвещенные, образованные, проникшиеся общественными целями бизнесмены, движимые аристократическим убеждением noblesse oblige (положение обязывает); их кажущиеся почти самоубийственными действия и программы исполнены благородным духом жертвенности во благо человечества. Воспитанные в духе служения обществу они смогли подняться над эгоистичным и ограниченным стремлением к наживе, которое было присуще их предкам. И теперь стоит только появиться какому-нибудь скептику, который отказывается поддаваться очарованию этой сентиментальной чуши и пытается докопаться до действительных экономических мотивов, как на него тут же, не особенно церемонясь, навешивают ярлык «экстремиста» (левого или правого), мятежника и — самый убойный — «сторонника теории заговора в истории». Но вопрос, однако, не в «теории истории», а в желании обратиться к здравому смыслу. Аналитику или историку всего-то и нужно — предположить в качестве гипотезы что люди, работающие в правительстве, или те, кто лоббирует ту или иную экономическую политику, могут по меньшей мере точно так же руководствоваться эгоистическими мотивами и стремлением к прибыли, как и люди, занимающиеся бизнесом, или обычные люди в своей повседневной жизни, а затем исследовать показательные и изобличающие примеры, которые откроются его взору. Если говорить коротко, то центральный банк был задуман для того, чтобы «сделать для» банков то, что Комиссия по междуштатной торговле «сделала» для железных дорог, Закон об инспекции мяса — для упаковщиков мяса и т.д. В случае с центральным банком во время прогрессивной эры в интересах большого бизнеса был разыгран один из вариантов шулерской игры «Укротим большой бизнес». Центральный банк был якобы необходим для того, чтобы обуздать инфляционные крайности, в которые склонны впадать банки на нерегулируемом рынке. И если крупные банкиры с самого начала весьма активно поддерживали эту меру, то только потому, что они были более образованными, просвещенными и исполненными духом общественной пользы, чем их собратья по банковской деятельности.
Навязывание центрального банка: манипулирование движением, 1897 - 1902 гг
Около 1900 г. на финансовой и, что еще более важно, на политической арене разворачивалось ожесточенное противостояние двух могущественных финансово-промышленных групп, включающих в свой состав инвестиционные и коммерческие банки и промышленные предприятия. Это были коалиции, с одной стороны, деловых кругов, сгруппировавшихся вокруг банка Моргана, и, с другой — альянс Рокфеллера-Гарримана и Kuhn, Loeb & Со. Начиная с 1900 г. этим двум финансовым элитам стало гораздо проще оказывать влияние на политиков и управлять политической жизнью, чем прежде. Дело в том, что «система третьей партии», существовавшая в Америке с 1856 по 1896 г., состояла из в высшей степени идеологизированных политических партий, непримиримо противостоящих друг другу. Несмотря на то, что каждая политическая партия — в данном случае демократическая, республиканская и различные малочисленные партии — представляла собой коалицию интересов и сил, она имела четкую идеологию, которой неуклонно придерживалась. Поэтому граждане нередко оставались лояльными одной партии на протяжении всей жизни, вырастали в партийном окружении, воспитывались на партийных принципах и ополчались против любого кандидата от партии, который предавал партийное дело или колебался. По различным причинам после 1900 г. демократическая и республиканская партии в системе четвертой и т.д. партии перестали быть идеологическими партиями, мало чем отличались одна от другой и в результате не вызывали такой лояльности, как прежде. В частности, демократическая партия после захвата Брайаном в 1896 г. уже не была партией, придерживающейся политики свободного предпринимательства и твердых денег. С этого момента обе партии стали прогрессистскими и умеренно этатистскими[33].
