Мизес и Хайек смогли предсказать кризис 1929-1933 годов за много лет до того, как он случился. Это заняло много времени, потому что люди не знали ни их предсказания, ни их экономической теории. Если бы общая масса и люди, формирующие мнения, были последователями Мизеса и Хайека, крах случился бы раньше — или не случился бы вовсе (так как ФРС раньше прекратила бы инфляцию и фондовый рынок никогда не поднялся бы до таких высот).
Но мало кто знал австрийцев или обращал внимание на предсказателей судного дня. Хайек понял, что обвал неминуем, как только ФРС прекратила инфляцию в конце 1928 года, и заявил об этом в малозаметной публикации — она не появилась на первой странице New York Times. Точно так же до самого конца не пользовались широкой известностью люди типа Бэбсона и Харвуда. После начала действия фундаментальных экономических факторов - таких, как прекращение роста денежной массы или повышение учетной ставки, время, которое понадобится для изменения тренда, часто определяется психологией людей: когда люди почувствуют изменения? Мизес писал: «не наша задача исследовать эту проблему», но для спекулянта это является определяющим фактором97. Хамфри Нейлл подчеркивает: «Мне кажется, что долгая история экономического прогнозирования ясно демонстрирует, что "психология" и есть тот самый недостающий ключ»98. В наши дни «противоходное» инвестирование является модным психологическим инструментом прогнозирования, но его очень трудно применять на практике, с чем столкнулись многие его приверженцы. И разумеется, если все скажут, «теперь мы все мыслим "против течения"», это будет просто-напросто внутренне противоречиво. Как отмечает Нейлл, простую идею о том, что следует «покупать, когда все продают», или наоборот, легче высказать, чем осуществить — она работает только в моменты слишком высокого курса ценных бумаг из-за масштабных покупок или слишком низкого курса из-за масштабных продаж. «Публика права во время тенденции, но не права на обоих ее концах!»99
Тем не менее до тех пор пока те, кто понимает внутренне устройство экономики, остаются вне основного течение общественного мнения, рациональная программа точного прогнозирования осуществима. Хайек и Харвуд в конце 1920-х годов это показали. Они не отделывались общими фразами, а сосредоточили свое внимание на конкретных факторах рынка, указывающих на то, что достигнута высшая точка: чистый экспорт золота, прекращение денежной экспансии в конце 1928 года, повышение учетной ставки летом 1929 года и бешеный интерес широких кругов населения к Уолл-Стрит в конце 1929 года, отражавшийся в высоких ставках по онкольным ссудам [high call rate on margin loans]. Разумеется, никто не в силах предсказать точную дату, но можно было сказать, что «в течение нескольких следующих месяцев» должно случиться что-то грандиозное. Как в случае с рождением ребенка, вы приблизительно знаете время, но не точно день или час.
С недавних пор, особенно после стравливания инфляционного пара в конце 1970-х годов, взгляды публики на денежные тенденции изменились. «Все мы теперь монетаристы!» - боевой клич наших дней. Кажется, что все следят за денежной массой — она стала новостью первых полос В этом смысле, возможно, Мизес прав, и рынки быстрее реагируют на денежные изменения. Составители прогнозов должны ловить момент, когда перемены начинают носиться в воздухе и изменяются общие ожидания.
Было время, когда денежный взгляд на экономические события в целом игнорировался большей частью публики. Так, в 1920-х годах австрийским экономистам или приверженцам «здоровых денег» было относительно несложно предсказать катастрофическую депрессию тридцатых. Нетрудно было в эпоху инфляции и кейнсианства в 1960-х и 1970-х годах горстке экономистов, придерживавшихся нетрадиционных взглядов на денежные проблемы, или сторонникам твердых денег предсказывать более высокие цены на золото и девальвацию доллара. Каковы перспективы краха калибра 1929 года сейчас, когда книга, дающая такой прогноз, находится в списке бестселлеров New York Times! Финансовый консультант Джозеф Грэнвил пишет о «реинкарнации Роджера Бэбсона» к наше время100. Но что произойдет, если в ток-шоу по телевидению начнут выступать десятки Роджеров Бэбсонов, предсказывающих экономический апокалипсис в ближайшем будущем?
Мы еще не достигли той точки, когда экономисты говорят: «Теперь мы все "австрийцы"!», но нежданно-негаданно по всей стране появляется все больше и больше последователей Мизеса и Хайека. Однако я сомневаюсь, что кто-либо из них победит в каком-нибудь кейнсианском конкурсе красоты. Политические взгляды «австрийцев» и сторонников твердых денег никогда не будут популярны. Но это не значит, что их экономический анализ будет игнорироваться. Поэтому трудно предсказывать коллапс западной цивилизации в будущем, В данных обстоятельствах мы должны помнить гипотезу Мизеса, что события не происходят так, как мы ожидали. Если все прочитают алармистский трактат пофессора Батры «Депрессия 1990-го года» и последуют его совету, то «крах» вполне может наступить много раньше 1990 года, если прав Мизес101. Тогда мы мо¬жем согласиться со словами Ньютона: «Я могу рассчитать движение небесных тел, но не безумие людей»102.
* Перевод по: The Meaning of Ludwig von Mises: contributions in Economics, Sociology, Epistemology, and Political Philosophy. Edited by Jeffrey M. Herbener. Kluwer Academic Publisher, 1991 P. 247—283.
1 Harwood E. C. Cause and Control of the Business Cycle. Great Barring-ton, Mass.: American Institute of Economic Research, 1957. P. 63.
2. Friedman M. "The Methodology of Positive Economics"// Essay in Positive Economics. Chicago: University of Chicago Press, 1953. Pp. 8-9.
3. Любопытно, что недавно три эконометрика из Гарвардского и Йель-ского университетов сделали попытку снять со своих предшественников тяжкий грех того, что они не предсказали Великую депрессию. Они заявили, что крах и депрессия были «непредсказуемыми». См.: Dominguez К. М., Fair R. С, Shapiro М. D. "Forecasting the Depression: Harvard versus Yale". American Economic Review. September 1988. До-мингез с соавторами выяснили, что не только Harvard Economic Service и Ирвинг Фишер из Йсльского университета не смогли предвидеть крах и депрессию, но и их собственные современные эконометрические модели также не могут предсказать события 1929-1933 годов. «Полученные нами результаты показывают, что людей, готовивших прогнозы в Гарвардском и Йельском университете, нельзя винить за то, что после Краха они оставались оптимистами. Их сохранявшийся оптимизм согласуется со сделанным нами на основе метода временных рядов выводе, что Великая депрессия была непредсказуемой» (р. 605). Наоборот, правильным выводом из статьи Домингез будет не то, что депрессия была непредсказуемой, а то, что экономический истеблишмент использует неправильные модели! Гарвардский и Йельский университеты не «сыграли вничью» в соревновании прогнозов, как заявляют их апологеты; они оба проиграли. Короче говоря, их методология прогнозирования депрессий была и остается в корне порочной. Это трагедия, что ортодоксальные экономисты не нашли надежной теории депрессий и что изощренные модели, основанные на временных рядах, неспособны превзойти результаты Harvard Economic Service и Ирвинга Фишера. Нет нужды что-то говорить об ошибочной модели, демонстрирующей оптимизм перед лицом самого ужасного экономического катаклизма современности.
