Далее события развивались по очевидной схеме. Налоговая служба предъявила доказательства неплатежеспособности должника и потребовала начать процедуру банкротства. На этапах внешнего наблюдения и внешнего управления была установлена невозможность восстановить нормальную хозяйственную деятельность, в результате весной 2007 г. было начато, а через полгода завершено конкурсное производство – распродажа активов. Всего по итогам распродажи было получено 872 млрд руб., тогда как признанные к этому времени долги составляли 948 млрд руб. Подавляющую часть активов купила «Роснефть». (И за счет этого стала самой крупной отечественной нефтяной компанией по всем основным производственным показателям – объему добычи, мощности НПЗ, размеру сбытовой сети. Не сильно погрешив против истины, можно даже сказать, что «Роснефть» – это сменивший название ЮКОС с относительно небольшими добавками.) Лишь доля в газовой компании «Роспан» и 20% «Газпром нефти» достались консорциуму итальянских энергетических гигантов – ENI и ENEL , возможно, действовавших в интересах «Газпрома». Кроме того, в конце 2007 г. «Роснефть» перепродала «Газпром нефти» половину акций юкосовской «Томскнефти».
Что касается основных акционеров ЮКОСа, то М. Ходорковский и П. Лебедев были обвинены по уголовным статьям и в 2005 г. приговорены к девяти и восьми годам лишения свободы соответственно. Эмигрировавший Л. Невзлин в середине 2008 г. был заочно осужден по обвинению в организации убийств и покушений на убийства.
Судьба остальных частей ИБГ сложилась по-разному. С судоходной компанией «Волготанкер» было проделано то же самое, что и с ЮКОСом. В 2004 г. ей были предъявлены налоговые претензии (сумма которых, включая пени и штрафы, составила на начало 2008 г. 4,3 млрд руб.). С 2005 г. компания фактически прекратила работу (часть судов сдается в аренду, а основные собственники «Волготанкера» покинули Россию). Летом 2007 г. в компании было введено внешнее управление, а весной 2008 г. – конкурсное производство. Одновременно продолжается уголовное преследование ее руководителей.
Что касается «Антел Холдинга», то, судя по отрывочным данным СМИ, там произошла как минимум частичная распродажа активов. Кто именно выступал продавцом и какова в целом ситуация в компании, нам непонятно.
«ФосАгро», «Русский продукт» и банки, входившие в МФО «Менатеп», успели перейти под контроль их топ-менеджеров (которые и ранее были в числе совладельцев). Государство не стало предъявлять к ним никаких претензий. Однако только «ФосАгро» удалось сохранить позиции: в своей отрасли она уступает лишь «Еврохиму», имеет годовой объем производства свыше 1 млрд долл. и заметный free float. «Русский продукт» формально работает устойчиво, но о его успехах в последние несколько лет ничего не слышно, а ряд громко заявлявшихся проектов оказался явно неудачным. Что касается банков, то, похоже, их самое большое достижение – это самосохранение и стабильное функционирование, хотя и на значительно более скромных позициях по сравнению с занимаемыми к концу 2003 г. При этом они были переименованы (ДИБ – в Инвестиционный банк «Траст», «Менатеп-Санкт-Петербург» – в Национальный банк «Траст»), а в 2008 г. объединились.
В период судебного преследования ЮКОСа и М. Ходорковского с П. Лебедевым существовали две крайние точки зрения. Первая, официальная, состояла в том, что обвинительные приговоры компании и ее акционерам вынесены в строгом соответствии с действующим законодательством и на основании безупречной доказательной базы. В соответствии со второй, разделяемой наиболее последовательными сторонниками М. Ходорковского, судебные дела были сфабрикованы по политическим мотивам. ЮКОС был самой цивилизованной, самой прозрачной, выстроенной по лучшим мировым стандартам компанией, и это стало одной из причин его преследования.
На наш взгляд, в обоих случаях мы имеем дело с легендами чистой воды. Начнем с официальной точки зрения. Басманный суд признал ряд офшоров аффилированными с ЮКОСом на основании убедительных для него косвенных доказательств. Но формальных, зафиксированных в российском законодательстве признаков аффилированности там не было. То есть Басманный суд создавал прецедент, что является нормой для англосаксонской юридической традиции, но совершенно недопустимо в континентальных системах, к которым относится российская. Последующие судебные решения, опирающиеся на принцип приоритета экономического содержания сделки над юридической формой, фактически основывались на этом прецеденте.
Не менее далека от истины версия о самой «правильной» компании. Возможно, на уровне материнской структуры все действительно выглядело именно так: аудированная международная отчетность, финансовый директор – иностранец с особыми полномочиями, миллиардные дивиденды и прочие «прелести» good corporate governance. Но на уровне «дочек» и «внучек» уже упоминавшаяся нефтесодержащая жидкость, нефтедобывающие предприятия без основных фондов и персонала и прочие ухищрения, действительно имеющие лишь одну цель – минимизация налогов. Что же касается роста капитализации ЮКОСа в начале 2000-х гг., наиболее быстрого среди российских нефтяных компаний, то причина этого заключается не столько в объективном превосходстве, сколько в хорошем пиаре и знании М. Ходорковским психологии инвестиционного сообщества, с одной стороны, и одновременном желании этого сообщества найти в России компанию – blue chip – с другой.
Но независимо от отношения к описанным крайним точкам зрения нельзя не признать, что «творение права» Басманным судом, строго говоря, было нарушением базовых принципов российской правовой системы. Причем осуществленным во исполнение недвусмысленных пожеланий высших государственных чиновников. В результате обществу, и в особенности бизнесу, стало ясно, что в своей деятельности власть исходит, в частности, из следующих принципов:
? доминирующей ветвью власти была, есть и будет исполнительная, никакого реального разделения властей не предполагается;
? независимость суда, равенство всех перед законом, состязательность процесса, юридическая техника и т.д. имеют решающее значение лишь тогда, когда дело не затрагивает государственные интересы;
? не согласованная с государством поддержка бизнесом структур гражданского общества (общественных инициатив) – вещь подозрительная.
Могут существовать совершенно различные точки зрения о том, насколько эти принципы экономически эффективны и соответствуют национальным интересам страны. Но очевидно, что у значимой части бизнеса они оптимизма не вызывают, по крайней мере пока.
