Атлантом, державшим на своих плечах общество, состоявшее из феодальных князей, воинов и купцов, было крестьянство. Мелкое крестьянское хозяйство являлось экономической основой сёгуната и княжеств. Поэтому феодальные правители всячески поощряли расширение сельскохозяйственного производства. Эту же цель преследовал и закон, запрещавший крестьянам покидать деревню[14]. Еще в 1643 г. бакуфу запретило отчуждение земли, пытаясь остановить процесс исчезновения мелких самостоятельных земледельцев[15]. Эта же цель лежала в основе закона, запрещающего раздел земли, за исключением случаев, когда размер участка превышал 1 тё (0,9 га) и урожай с него составлял не менее 10 коку. Расширение сельскохозяйственного производства достигалось путем издания соответствующих распоряжений, путем улучшения сельскохозяйственной техники, а также при помощи различных форм административного давления— одним словом, мерами экономического и политического принуждения. Аграрная политика токугавского правительства характеризовалась известной поговоркой: «Так облагать крестьян налогами, чтобы они не могли ни жить, ни умереть». Распределение продукции сельского хозяйства обычно производилось в следующей пропорции: «четыре доли князю, а шесть народу» (си-ко року-мин). Однако существовала еще более невыгодная для крестьян пропорция распределения урожая: пять к пяти (пять князю и пять крестьянину) и даже семь к трем (семь князю и три крестьянину). По мере того, как увеличивалась потребность феодала в деньгах, он все больше и больше обременял крестьян поборами, часто требуя выплаты определенной их доли деньгами. Для крестьянина, отдававшего в виде налога большую часть своей продукции, хороший урожай часто означал лишь большую дань в пользу феодала, тогда как плохой урожай грозил ему голодом. Кроме того, с проникновением денежных отношений в деревню крестьянин не мог уже приобретать все, что ему было нужно, путем простого обмена. В стране с таким интенсивным сельским хозяйством, как Япония, крестьянин вынужден был покупать удобрения и сельскохозяйственный инвентарь по ценам, которые постоянно росли вместе с ростом общего жизненного уровня — вернее, жизненного уровня всех классов за исключением крестьянства. Часто крестьяне вынуждены были брать деньги у ростовщиков, отдавая в залог свою землю{11}. Таким образом, благоприятные возможности для ростовщика заключались не в процветании крестьянства, а в его «азиатской» нищете. Будучи не в состоянии вернуть вовремя взятые деньги, крестьянин был вынужден отказываться от права пользования землей, которая номинально принадлежала господину. Законным «земледельцем», таким образом, становился ростовщик, который принимал на себя ответственность за уплату подати. Он увеличивал податное бремя крестьян, в результате чего после уплаты податей у него в руках оставался чистый доход[16]. Таким образом, вторжение денежных отношений в деревню привело к концентрации земли в руках небольшого числа владельцев и вызвало рост земельной аренды. Несмотря на запрет продажи земли, изыскивались всевозможные способы для передачи ее другому лицу. Так в простые отношения между правителем (феодальным князем) и управляемым (крестьянином) вклинился третий элемент — ростовщик- землевладелец. Ростовщик, сделавшийся с этого времени хорошо знакомой фигурой в японской деревне и продолжающий играть важную роль в социальной истории Японии вплоть до наших дней, часто был богатым крестьянином из старой крестьянской семьи, скопившей большое состояние, но громадное большинство ростовщиков являлось такими сельскими жителями, которые помимо сельского хозяйства занимались и торговлей[17].
Следовательно, наряду с гнетом феодальных князей на крестьян давил еще гнет ростовщиков, сделавшихся фактическими хозяевами земли. Сила этого класса неуклонно возрастала, а во время реставрации он достиг такого могущества, что сумел оказать огромное влияние на решение земельного вопроса[18]. Остановимся теперь на крестьянских повинностях, о которых упоминает в своем отчете известный токугавский советник Мацудайра Саданобу 1758–1829) (отчет Мацудайра приводится здесь в сокращенном виде). «Подати, налагаемые на крестьян, поглощают от 50 до 70 % их урожая. Существует множество других налогов, таких, как налог на поля, на двери, на окна, налог на детей женского пола в зависимости от возраста, налог на ткани, на сакэ, налог на ореховые деревья, на бобы, на коноплю. Если крестьянин пристраивал комнату к своей хижине, она облагалась налогом… Номинально размер налога составлял один коку риса и один катори шелку, но фактически он увеличивался в три раза в результате взяточничества и вымогательства. Во время сбора урожая чиновники совершали инспекционные поездки и останавливались в домах местных жителей. Если их плохо принимали, они либо увеличивали размер подати, либо облагали это хозяйство трудовой повинностью. Налоги обычно взимались за несколько лет вперед. Существовало бесконечное количество и других форм вымогательства и насилия».
Барщина, как и обложение налогом, имела разнообразные формы{12}, но ни одна из них не была, пожалуй, такой обременительной, как сукэго — обязанность поставлять лошадей и людей для курьерской или почтовой службы. Села, которые не были в состоянии выделить установленное количество лошадей и людей, облагались другими, не менее обременительными повинностями. Такова картина тяжелой, мучительной жизни крестьян. Даже в хорошие времена их положение было жалким, а в неурожайные годы оно становилось просто невыносимым.
Неудивительно поэтому, что даже консервативный по своим взглядам крестьянин вынужден был оказывать сопротивление дальнейшему усилению феодального гнета. Это сопротивление проявлялось в двух формах — пассивной и активной. Под пассивной формой я имею в виду практику детоубийства или мабики (дословно «прореживание»), принявшую столь значительные масштабы, что перед нею оказывались бессильны как административные меры, так и конфуцианская этика токугавских правителей. Другой формой пассивного сопротивления было бегство крестьян в города, в особенности в голодные годы, которое власти тщетно пытались остановить. Самой активной формой борьбы являлось восстание, к которому прибегали доведенные до отчаяния крестьяне как к последнему средству. Чем больше затягивался и углублялся аграрный кризис, тем чаще вспыхивали восстания, охватывавшие иногда несколько округов одновременно. Эти восстания не прекращались до конца токугавского периода, и можно определенно сказать, что именно они, подорвав основы феодального режима, предрешили успех политической борьбы, направленной против бакуфу.