5. Таким образом, необходимо сделать вывод, что категория «компетенция» не может быть имманентна отраслевому предмету правового регулирования, так как она является основанием возможности применения субординации как специфического способа правового воздействия, реализуемого через осуществление властных правомочий. При таком подходе вполне понятным становится соотношение правовых категорий «компетенция» – «полномочие» – «правомочие».
«Компетенция» – это содержательный элемент нормативного или индивидуально-правового средства-установления, регламентирующий содержание и объем властных правомочий (полномочий) для уполномоченного лица, а также порядок их реализации. Компетенция может быть установлена диспозицией нормы права, условиями договора либо учредительными документами корпоративной организации. Компетенции обладают существенной особенностью – они обязательно имеют в своем содержании властные элементы, то есть заключают в себе способ организационного воздействия на волю других субъектов, позволяющий при их реализации осуществлять управляющее воздействие на основе субординации (подчинения воли).
«Правомочие» – это элемент состава субъективного права. В зависимости от содержания субъективного права комплексы правомочий различны. В праве собственности различаются правомочия владения, пользования и распоряжения. В обязательстве – правомочие требования и правомочие на односторонние действия (секундарное правомочие). В корпоративном отношении – правомочие участия и правомочие управления. Признаки власти присутствуют в каждом виде субъективного права: в праве собственности властный компонент содержится в правомочии распоряжения (владельческая власть); в обязательстве – в правомочии требования (подчинения кредитора); в корпоративном отношении – в правомочии корпоративного управления. Таким образом, соотношение категорий «компетенция» и «правомочие» совершенно аналогично соотношению позитивного и субъективного права. Эти категории являются элементами различных стадий механизма правового регулирования. Компетенции содержатся в нормативных и индивидуальных средствах правового регулирования, а правомочия являются элементами структуры конкретного правоотношения (субъективное право).
«Полномочие» – это властное правомочие, то есть такой вид правомочия, который заключает в себе способ субординационного воздействия на подчиненное лицо. Категории «правомочие» и «полномочие» соотносятся как общее и частное. Полномочие как властное правомочие представляет собой компетенцию, реализованную управомоченным субъектом через свою правосубъектность в конкретном правоотношении. Такой подход поддерживается литературой. Например, Д.В. Ломакин замечает, что «компетенция органа общества неразрывно связана с правоспособностью самого хозяйственного общества… компетенция выступает правовым средством, с помощью которого права и обязанности хозяйственного общества – юридического лица преобразуются в полномочия его органов»[26]. Частноправовые компетенции и возникающие на их основании властные правомочия в отличие от публичных обладают рядом особенностей: 1) они могут устанавливаться не только императивно, но и диспозитивно; 2) они реализуются в гражданско-правовом отношении между юридически равными друг другу субъектами.
В этом отношении представляется неверным подход, отрицающий правовую природу полномочий как разновидности субъективного права. Эта позиция связана с тем, что в гражданском обороте категория «полномочие» рассматривается как элемент представительства, создающий возможность осуществлять субъективные права и обязанности другого лица, действовать с правовым результатом как для представляемого, так и для третьего лица[27]. Полномочие рассматривается в доктрине как «власть представителя непосредственно управомочивать или обязывать самого принципала своими сделками»[28], но при этом ей отказывается в возможности быть расцененным в качестве какого-либо права в субъективном смысле.
Следует согласиться с имеющейся критикой мнения О.А. Красавчикова, согласно которому полномочие является субъективным правом, которому противостоит обязанность представляемого принять на себя все юридические последствия действий представителя[29]. В.А. Рясенцев справедливо указывал, что полномочие не является субъективным правом, так как полномочию не соответствует чья-либо обязанность, полномочие нельзя нарушить как субъективное право и полномочие не порождает права на иск[30]. Наиболее близко к разрешению вопросов соотношения категорий «правомочие» и «полномочие» подошел К.И. Скловский, который сделал акцент на непосредственной связи категории «полномочие» с правосубъектностью лиц в представительском отношении. Он, в частности, указал, что полномочие в отличие от субъективного права не может быть передано ни в порядке цессии, ни в порядке традиции, что подтверждается правилами о передоверии, в соответствии с которыми передоверие полномочий не прекращает полномочий у представителя; субъективное право является мерой возможного поведения, а границы полномочия в отдельных случаях установить практически невозможно (полномочия законного представителя практически совпадают в объеме с правоспособностью представляемого)[31].
Представляется, что «полномочие» при представительстве действительно представляет собой специфическую модель делегации элемента правосубъектности представляемого представителю в виде передачи ему части личной дееспособности с целью представления своих интересов в гражданском обороте через третье лицо. В этом смысле в отношениях представительства (например, в случае выдачи доверенности) говорить о наличии гражданско-правового отношения представительства (то есть наличия прав у представителя и обязанностей, соответствующих этим правам, у представляемого) не верно. Именно поэтому такое «полномочие» не может быть расценено как субъективное право.
Однако в управленческом отношении, основу которого составляет частноправовая власть, категория «полномочие» приобретает совершенно иное содержание. В данном случае полномочие должно расцениваться в качестве элемента субъективного права, аналогичного правомочию требования в обязательственном правоотношении. «Полномочие» может быть реализовано не только в рамках обязательства, но также и в рамках корпоративного правоотношения. В этом случае оно приобретает черты правомочия управления, являющегося конституирующим элементом всякого корпоративного отношения (см. абз. 1 п. 1 ст. 2 ГК РФ).
1.3. Координация экономической деятельности как особый вид управленческого отношения организационного содержания
1. Координация экономической деятельности становится возможной только в силу наличия действительных властных правомочий у координатора. Но не эти правомочия лежат в основе процесса координации как разновидности частноправового управления. Координация как способ управления «горизонтальна», поскольку она может существовать только между равными субъектами и опираться на принцип учета баланса интересов каждой из сторон координационного отношения. При этом совершенно не существен правовой статус субъектов координации: ими могут быть не только частноправовые, но также и публично-правовые субъекты (например, прямая координация деятельности между министерствами в рамках работы Правительства РФ).
Субординация как способ правового воздействия должна базироваться на властном подчинении, так как ее основным «движущим» элементом является властное правомочие. Наличие властной вертикали определяет субординацию как «вертикальный» способ правового воздействия.
Связь субординации и управления является прямой. Поскольку управление как способ организационного воздействия пронизывает собой любые социальные отношения вне зависимости от их объекта и отраслевой принадлежности, постольку и субординация как способ правового воздействия может использоваться не только отраслями публичного права, но в равной мере также и частноправовыми отраслями права. В этом отношении представляется не вполне верным мнение, согласно которому «координатор обладает над участниками координируемой им группы хозяйственной властью, добровольно признаваемой этими участниками в силу экономического интереса»1. Представляется, что властные правомочия координатора имеют лишь организационный характер, обеспечивающий согласование хозяйственной деятельности, а собственно хозяйственная власть не является содержанием управленческого отношения при координации экономической деятельности[32].
