• переход от многонациональной империи к национальному государству, почти повсюду в мире уже завершившийся.
После августа 1991 все эти проблемы стали решаться. Не буду говорить деталях, но факт, что ныне мы живем в рыночной экономике, и теперь, как всюду в мире, магазины полны товаров. Распался СССР: это многим не нравится, но факт, что сегодня в России, родине многочисленных народов, 80 % населения составляют русские, и это способствует консолидации страны.
Наиболее спорный вопрос — демократия. Очень многие представители интеллигенции не считают возможным называть нашу страну демократической только потому, что в ней действуют формальные институты демократии, но реальная демократия подменяется управляемой. Власти стремятся контролировать СМИ и зачастую пускают в ход «административный ресурс» ради достижения желаемого для них исхода выборов. Все это верно, но я призываю быть реалистами.
Демократия — это не та политическая система, в которой происходит только то, что нравится либеральной интеллигенции. Это система, образующая каркас государства, в котором вместе живут разные люди, и воплощающая в действительность то, что соответствует пониманию и воле большинства. Да, демократия предполагает соблюдение прав меньшинства, но в действительность, в реальную политику воплощается все-таки воля большинства. И если большинство сегодня ценит достаток и защищенность больше, чем свободу слова и право голоса, если оно предпочитает нынешнего президента другим лидерам и готово терпеть злоупотребления властью, значит, такова сегодня российская демократия.
Если вы хотите, чтобы в России полностью соблюдались все права и свободы, чтобы СМИ были независимыми, что бы власти не стремились влиять на исход выборов и судебные решения, чтобы вам здесь все нравилось — подчеркиваю, сегодня, в России, — значит, вы хотите иного строя, может, своего рода либеральной аристократии. Тогда другое дело.
На мой взгляд, в России сегодня демократия есть, какая есть, к другой мы еще не пришли. В ней на выборах за четко либеральные и демократические позиции голосует не более 15 % избирателей. И это устойчивые результаты, не подверженные манипуляциям политтехнологов. Как и то, что 85 % голосует за иные ценности. Увы!
Вернемся к вопросу, что с нами было. Если согласиться со сказанным, то следует признать: события, происходившие в нашей стране между мартом 1989 года и октябрем 1993 года, пиком которых стал август 1991 года, были революцией, ибо в итоге все три упомянутые выше проблемы, хорошо или плохо, но решены.
Три источника, три составные части российского общества
Я имею в виду наши государственные символы: герб (двуглавый орел), гимн (ремейк советского) и флаг — российский триколор. Герб символизирует дореволюционные (1917 года) традиции, гимн — советские, флаг, так уж вышло, лично для меня воплощает новую демократическую Россию. Для меня неважно, что этот флаг введен некогда царем Петром для торгового флота и что он переделан из голландского. Для меня существенно, что в августе 1991 года гигантское трехцветное полотнище, сшитое на деньги российских предпринимателей, демонстранты несли к Белому дому. И что именно этот флаг сменил красный советский.
Читатель, видимо, догадывается, что советский гимн мне решительно не нравится. Да и двуглавый орел далеко не символ свободы и демократии: старая Россия — весьма неподходящий источник, чтобы черпать из него идеалы для будущего.
Однако институты и ценности, образующие сегодня лицо российского общества, представлены именно этими тремя символами со всеми вытекающими отсюда противоречиями и проблемами.
Старые русские ценности, на сохранении и утверждении которых как на знаках особости нашего исторического пути, моральной миссии России настаивают патриоты, носители традиций и православная церковь, ныне, после отказа от советских установок, стараются возродить. И они ожили в разных обличьях, например в возрождении казачества. К ним тяготеет часть общества. Хотя надо признать, что они вряд ли могут содействовать росту экономики, благосостоянию народа, ибо большей частью носят непродуктивный характер. Таково, во всяком случае, мнение большинства социологов, исследующих проблему.
Советские ценности, поначалу воспринимавшиеся как полное отрицание «старого мира», на поверку оказались во многом их продолжением и развитием. Они были и отрицанием, и развитием. Они были на деле отрицанием капитализма, а с феодализмом совмещались, и чем дальше, тем больше. Коллективизм — продолжение общинности и артельности, приоритет общих интересов над частными, духовности над материальными благами; государства над подданными; пролетарская диктатура — продолжение нестяжательности самодержавия; произвол чиновников и беззаконие — почти в неизменном виде — как следствие этих совпадений. Во всяком случае, советские ценности оказались столь же непродуктивны.
Но были, конечно, и отличия. Образование и наука стали всенародными приоритетами. Россия стала городской и металлической. Сами навязываемые сверху ценностные установки вызывали отторжение и способствовали не то чтобы индивидуализму, но атомизации общества. Оттесняемые на второй план материальные стимулы превратились в манию потребительства, постоянную погоню за «иностранными шмотками». В этих порой безобразных формах в России созревали начала частной собственности, рыночной экономики, отделения человека от государства.
Новые ценности, необходимые демократической стране с рыночной экономикой, надо признать, распространены были слабо. Имелись предпосылки, благоприятные условия для сравнительно быстрого созревания, но не более того. Попытки отыскать в прошлом России либеральные традиции, безусловно весьма полезные, все же показывают, на мой взгляд, что по-настоящему таких традиций в их цивилизованном виде почти не было. Во всяком случае, они были распространены либо очень поверхностно, либо отдельными очагами, как, например, строгая деловая этика в среде старообрядцев. Реформы Александра II, самая яркая попытка приживления в России либеральных институтов, были половинчаты и слишком быстро кончились. Так что во многом пришлось начинать сначала, оглядываясь скорее не на свою историю, но на западный опыт.
И тем не менее дело пошло. Реформы Гайдара возродили ключевые институты рыночной экономики — свободные цены, частную собственность, свободную торговлю. Эти институты сами по себе стали порождать новые нормы поведения. Становление других институтов требует гораздо больше времени.
Верно, что начавшаяся эра первоначального накопления в условиях ослабления государства, неизбежного в период революции, породила колоссальную преступность, коррупцию, беззаконие, казавшиеся концом всего, ставшие источником безмерного разочарования для тех, кто мыслил категориями политико-экономического романтизма. Но вообще-то совсем нетрудно было догадаться, что раб, получивший свободу, еще не свободный человек; что вся это грязь и пена вовсе не случайность, а неизбежная плата за безмерную терпимость общества к тоталитаризму и произволу.
Теперь, по прошествии пятнадцати лет, для истории срока ничтожного, мы видим, что многое изменилось к лучшему. Сложились важные политические и экономические институты. Укрепилось государство. Лучше собираются налоги. Мы пережили кризис 1998 года, который неожиданно обернулся оживлением экономики. И при этом, пусть медленно, продолжаются либеральные реформы в экономике, хотя в 1999 году казалось, что мы вползаем в полосу полуреставрации. И сейчас многие видят ее угрозу. Но давайте смотреть на вещи реально: происходит или нет процесс утверждения в обществе новых продуктивных ценностей?
Можно занять такую позицию: нет и все. Власть мне не нравится. Путин не желает прекращать войну в Чечне и теперь ущемляет свободу слова. Ничего хорошего нет. Либо бороться, либо вешаться.
Но это неумная позиция. Скажу точнее: кто-то в обществе должен придерживаться такой позиции, чтобы были обозначены крайние альтернативы на политической сцене. Это роли в политическом театре, без которых пьеса теряет остроту интриги. И спасибо тем, кто берет их исполнение на себя
Но если мы не актеры, а зрители в этом театре, то надо принимать условности театральных эффектов и составить для себя более адекватное представление о действительности. А тогда придется признать: процесс утверждения новых продуктивных ценностей происходит, и причем довольно быстро относительно того, с чего все начиналось и чего можно было ожидать при тех естественных темпах изменений в институтах и культуре, которые наблюдались в других странах и в других условиях.
В то же время этот процесс идет очень медленно относительно тех вызовов, с которыми сталкивается страна, тех задач, которые она должна решать, чтобы преодолеть отставание и войти в семью свободных процветающих наций.
