Валентина Чеснокова считает, что надо говорить не о недостижительности, но об аскриптивности[88]. В ее толковании это своего рода совестливость, нежелание толкаться, рекламировать самого себя, ожидание признания со стороны других. В пример она приводит Сергия Радонежского, который, в ответ на сомнения своего брата в его лидерстве, покинул обитель и ушел в пустынь близ Киржача, и вернулся лишь тогда, когда братия умолила его принять сан игумена. Это как бы альтернатива западной практике самовыдвижения и саморекламы.
Но одновременно ценится быть «первым при раздаче», тоже своего рода удача, «маза», которую надо успеть урвать[89]. Это прямое следствие преобладания иерархической системы распределения, «сдачи — раздачи»[90] при неразвитости рыночных отношений.
Труд — удовольствие, творчество, радость мастера. Если нет, то скорее — в соответствии с византийским каноном — наказание за грехи. Именно таков труд ради хлеба насущного. Труд же ради извлечения прибыли — это нечто предосудительное. Оборотная сторона — лень, бездеятельность, неорганизованность. Истоки этих качеств видят в геополитических условиях и в социальном устройстве.
Приведу знаменитое высказывание В. О. Ключевского, всегда упоминаемое при обсуждении русского характера: «В одном уверен великоросс — что надобно дорожить ясным летним днем, что природа отпускает мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много за короткое время и впору убраться с поля… Так великоросс приучился к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время; но нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии»[91].
На климатический фактор опять накладывается иерархическая социальная структура. Труд в радость, когда на себя, но если нет, то обычно это труд подневольный. Лень, бездеятельность, неорганизованность — это качества раба, крепостного, холопа.
Размах, широта, склонность к масштабным делам. Отсюда многие достижения российской экономики, государственности и культуры. Здесь важную роль сыграли огромные территории, возможность экспансии, которая на востоке почти не встречала сопротивления; природные богатства. Экспансия разрешала внутренние противоречия, подобно тому как древние греки (кроме Афин) занимались колонизацией, когда стало не хватать хлеба[92]).
Оборотная сторона — небрежность, беспечность, безалаберность, неэкономность, безразличие к тому, что Н. О. Лосский называл «средней областью культуры». «Русский народ, — писал он, — до сих пор не овладел грандиозной территорией своего государства… очень мало позаботился… об удобствах для удовлетворения повседневных нужд… Бедность, угнетающая русский народ… есть следствие многих условий, длительного крепостного права, общинного строя крестьян, малого плодородия почвы во многих губерниях, большой затраты сил государства на защиту от внешних врагов и т. д. Но, кроме перечисленных условий, бедность в значительной степени есть следствие малого интереса народа к материальной культуре. Вспомним о духовности и соборности. Беспечность русского народа выражается в нередко слышимых „авось“, „небось“, „ничего“»[93].
Средняя область культуры — это та часть жизненного пространства, которая начинается за порогом собственного дома и заканчивается там, где начинает проявляться «государево дело»[94].
Область малых дел, если хотите, малого бизнеса. Особенно благоустройство, уборка мусора и т. п., задачи местного самоуправления. Здесь мы традиционно слабы. Вспомним, в средневековых европейских городах помои тоже выливали на улицу. Но там было очень тесно, и до граждан скорее дошла мысль, что «так жить нельзя». А на русских просторах еще долго продолжали жить как придется.
Нестяжателъство. Богатство — грех, бедность — добродетель. Одновременно ценятся щедрость, бескорыстие, душевность как готовность сопереживать и помогать ближнему. Помимо влияния православия с его проповедью аскетичности и ухода от мирской суеты, здесь также сказываются и традиционные социальные порядки. Жизнь от земли, продуктов своего труда, не на зарплату, при широких просторах и природных богатствах позволяет проявлять щедрость. Нестяжательство, добродетельная бедность помогают жить под гнетом, оправдывают его, когда большую часть труда приходится отдавать господам. И способствуют долготерпению по отношению к гнету и произволу.
Но отсюда же бездеятельность, леность, беспечность. Господа, забрав продукт, должны быть отцами своим подопечным. Патернализм — их обязанность в социальной иерархии.
Нестяжательство — ценность непродуктивная, она подрывает стимулы к труду и бережливости, к предприимчивости, ограничивает потребности.
Конечно, оно ограничивает жадность и зависть, облагораживает нравы. Но процветанию не содействует.
Справедливость. Трудно сказать, что эта ценность характерна только для русской культуры. Имеется в виду, видимо, обостренное чувство справедливости вследствие постоянного ее нарушения, особенно властью. Отсюда предпочтение вольности в противовес свободе.
Еще один аспект: справедливость важнее закона, ибо обычно суд на Руси — Шемякин суд. Отсюда традиция неуважения к закону со стороны и власти, и подвластных: «Суровость законов российских смягчается необязательностью их исполнения» (М. Е. Салтыков-Щедрин). В. Чеснокова пишет о преобладании так называемой «рассеянной санкции», внесудебной. Высокая доля неформальных отношений, жизнь «по понятиям» не есть изобретение постсоветской России.
Справедливость чаще мыслится как уравнительность вследствие бедности.
Эмоциональность, порыв, вдохновение. Интуиция ценится выше рациональности. Красота, эстетичность. На это обращает внимание С. Хакамада, проводя различие с более сдержанными, не склонными к порывам японцам[95].
Нестандартность мышления, изобретательность (лень — двигатель прогресса), оригинальность. Отсюда достижения русской художественной культуры[96].
Попробуем подвести итог. Несомненно, в российской традиционной системе ценностей есть много привлекательного. Сравнивая ее, скажем, с латиноамериканской, можно увидеть ряд позитивных черт, в том числе с точки зрения творческой. Несмотря на теневые стороны, стремление к совместной работе (кооперативность, артельность), труд в удовольствие, размах, нестандартность и оригинальность содержат большой продуктивный потенциал. Если не конфуцианское трудолюбие, то, может, они могли бы стать основой нашего чуда. Тем не менее вообще ценности традиционной русской культуры, в совокупности с сопутствующими отрицательными качествами, к которым она проявляет терпимость, непродуктивны применительно к современной условиям. Они отражают отношения и институты архаичного общества с иерархической структурой господства и власти, с аграрно-феодальной экономикой, когда природно-климатические условия и огромные пространства еще оказывали большое влияние и на развитие хозяйства, и на человеческие характеры.
Успешное, хотя и противоречивое развитие капитализма в России перед революцией показывает, что либо традиционные ценности не препятствовали развитию, либо их сопротивление преодолевалось, либо они сами постепенно трансформировались. Средневековье отступало.
Весь мир насилья мы разрушим До основанья, а затем…
Слова пролетарского гимна большевики постарались воплотить в жизнь. Конечно, это касалось не зданий и сооружений, а человека со всеми его убеждениями и предрассудками, с его ценностями, взращенными на почве феодализма и еле проклюнувшегося русского капитализма.
Что получилось? Попробуем построить таблицу 3, подобную таблице 2, но теперь для советского периода.
В своей работе[97] я сопоставлял модели человека в западной литературе по менеджменту и у нас. В частности, упоминались популярные тогда модели Макгрегора «X» и «У». Модель «X» — человек ленив, избегает ответственности, противится переменам, безразличен к проблемам организации, легко поддается демагогии. Модель «У» — люди по природе активны, готовы к действиям, инициативе, разделению целей организации… Короче, все наоборот. Мысль автора такова: люди ведут себя по-разному в зависимости от стиля управления, от создаваемых для них условий[98].
По аналогии, для советской системы я предложил модели «Ш» и «Щ». Позволю себе выдержку.
