Это одна из форм давления. Вторая – это адвокаты, которые видят, что следователи хорошо подготовили дело, все доказательства застолбили, все привезли. Когда адвокаты понимают, что дело проиграно, они начинают через общественные организации, через СМИ кричать, что судят невиновных и что здесь сидит такая Егорова, которая всех «сажает», и что здесь правосудия никогда не добьешься»».
В последнее время появилась еще одна проблема, ранее (5–6 лет назад) неактуальная, – безопасность. В 2010 году 13 судей официально обратились за защитой, одного убили, и это только по Москве. «Профессия судьи оказалась опасной, потому что не знаешь, от кого ждать пули. Это могут сделать даже свои, бывшие, которых мы выгнали, вычистили из судов. Даже мне поступают угрозы в ответ на увольнение. Они остались ни с чем, кто их теперь возьмет: если они пойдут в адвокаты, то не смогут зарабатывать деньги, потому что мозги нужно включать. И работать нужно. В прокуратуру они не пойдут, потому что не справятся».
В целом же, по убеждению Ольги Егоровой, система судопроизводства работает хорошо: «Из тех, кто говорит о новой судебной реформе, судьями работали единицы, большинство – ни часу. Что менять? Зачем? По-моему, уже все, что можно, изменили! Я же должна четко исполнять закон, а менять – это не моя функция».
...
«Профессия судьи оказалась опасной, потому что не знаешь, от кого ждать пули. Это могут сделать даже свои, бывшие, которых мы выгнали, вычистили из судов. Даже мне поступают угрозы в ответ на увольнение».
Судейское сообщество, уверена Егорова, вполне способно к самоорганизации и самоконтролю: «У нас в Москве судейский мир очень маленький, чуть больше тысячи человек, и если появляются какие-то подозрения в недобросовестности судей – слухи доходят очень быстро, и все факты становятся известны. Наше сообщество спросит так, как ни одна власть. Например, в Москве никто из судей пьяным за руль не сядет, особенно после конкретного случая, когда судья лишился за это мантии».
Правда, иногда, в речи Ольги Егоровой проскальзывают фразы, заставляющие несколько усомниться в том, что ее благодушие полностью оправдано.
Вот, например: «Меня критикуют за то, что суды часто берут сторону ГИБДД. А как по-другому? Зачем полиция, если ей не доверять? Полицейский несет двойную ответственность – и перед судом, и перед мундиром. Его ложь ему дорого обой дется…»
Все верно: доверие к представителю власти в нормальном обществе – нормальное явление. Вот только кажется, что при этом судья априори доверяет одной стороне (ГИБДД) больше, чем другой (водитель). Стало быть, беспристрастность (основа независимости) суда оказывается под сомнением.
Тем более что Ольга Егорова допускает порой еще более резкие замечания: «Те, кто отказывается пройти медосвидетельствование, это, как правило, те же выпившие…» Как-то это подозрительно похоже на презумпцию виновности.
Впрочем, возможно, это лишь частности. Во всяком случае, профессия законника, судьи становится все более востребованной. Не в последнюю очередь этому способствуют зарплаты. Председатель Мосгорсуда получает в среднем 150 тысяч. Судьи городского суда 120–130 тысяч в зависимости от класса, возраста и стажа. Районные – от 80 до 110 тысяч, мировые – около 70 тысяч рублей. К этому прилагается и социальный пакет, и медицинское обеспечение, и жилищное содержание. При отставке по выслуге лет – пенсия в 60 тысяч в месяц.
Путь к этой вершине, однако, достаточно труден и тернист. Самый распространенный выглядит так: поступление совсем в юном возрасте, часто до 20 лет, на техническую должность в аппарате суда; получение заочного юридического образования «без отрыва от производства» (а нагрузки в судейской бюрократии весьма серьезные и времени на учебу оставляют мало); в какой-то момент повышение до помощника судьи. А там уже недалеко и до вершины – назначения судьей.
«Это безумно интересная работа, когда ты берешь позицию одной стороны, берешь позицию другой стороны, исследуешь доказательства, и из этого складывается решение, – вспоминает свои ощущения бывшая муниципальная судья Ольга Сазонова. – Я хотела судить. Хотела помогать людям. И когда меня назначили судьей, я была просто счастлива, гордилась собой – мне было 25 лет. Голова кружилась. Я помню, что, когда я возвращалась из Мосгордумы после назначения, в машине по радио заиграла песня “I’ve Got the Power”, я включила на полную громкость, потому что она очень точно подходила к моему состоянию тогда».
Зарплата секретаря – 8 тысяч рублей, помощника судьи – 12 тысяч. Объем работы – огромный. «Понятно, что человек с высшим обра зованием и в возрасте 22–23 лет не может физически жить на восемь тысяч, – замечает Ольга Сазонова. – Туда идут люди, которым действительно это надо, заболев шие этой профессией». К моменту получения диплома о высшем образовании набегает требуемый пятилетний стаж работы по специальности.
Людей «из системы» судейское сообщество считает наилучшими кандидатами в судьи; им охотнее всего дают рекомендации председатели судов. Они становятся судьями рано: средний возраст прихода в судейское кресло – 31 год; 57 % надевают мантию до 30 лет; 60 % получали образование заочно. Практически все эти люди – 88 % из них – не имеют за плечами никакого другого опыта работы, кроме судейского. Знающие работу судов изнутри, бюрократическую рутину судопроизводства, эти люди становятся очень удобными судьями: неконфликтными (для председателя суда), преданными интересам корпорации, а главное – они попросту хороши как функционеры: знают, как оформить бумажку, аккуратны, не пропускают сроков. У них мало отмен приговоров, от них мало шуму и пыли, у них, как правило, нет иных амбиций, кроме карьерных, и до совсем недавнего времени не было репутации, за которую стоило бы бояться.
...
Внутренняя установка у судьи такова, что сотрудники полиции не то чтобы не ошибаются, но они не врут, а обвиняемый будет в любом случае любыми способами уходить от ответственности.
Именно таким образом стала судьей Ольга Боровкова, заработавшая сомнительную славу на противостоянии с оппозиционером Удальцовым. Она дважды выносила решение об аресте оппозиционера по разным поводам – за «сопротивление при задержании» и «самовольное оставление места отбывания административного ареста», когда Удальцов покинул больницу, куда был направлен после голодовки (протестуя против ареста, он объявил голодовку, и на четвертый день состояние его здоровья стало угрожающим).
В первом случае судья не приняла во внимание видеозапись ареста и показания свидетелей, утверждавших, что Удальцов сопротивления не оказывал. Это, конечно, возмутило оппозицию, но, с точки зрения судейского сообщества, вероятно, отнюдь не свидетельствовало о непрофессионализме, особенно на фоне замечания Ольги Егоровой о том, что показаниям полиции априори следует доверять больше, чем показаниям других свидетелей (и уж тем более обвиняемых). К слову, молодые судьи вполне разделяют такой подход: «Полицейские плохо излагают свои мысли и часто пропускают детали», – признает Ольга Сазонова, но утверждает, что «внутренняя установка у судьи такова, что сотрудники полиции не то чтобы не ошибаются, но они не врут, а обвиняемый будет в любом случае любыми способами уходить от ответственности».
Верховный Суд отменил второе решение Боровковой по Удальцову, что уже однозначно говорит о недостаточном качестве судопроизводства в ее исполнении. Для публики же Боровкова стала символом сразу всего худшего, что есть в российском правосудии: сервильности, презрения не к закону даже, а к простым фактам и безжалостной жестокости там, где задействовано что-то хоть сколько-нибудь похожее на «государственные интересы».
Судьи, особенно муниципальные, находятся между молотом системы и наковальней общественного мнения постоянно. «Когда ты работаешь мировым судьей, ты плохая везде: ты плохая для граждан, потому что не можешь вовремя рассмотреть их дело и быстро отписать решение, даже если оно в их пользу; – вспоминает Ольга Сазонова. – Ты плохая для руководства, по той же самой причине и потому, что на тебя приходят анонимные жалобы, которые по закону принимаются к рассмотрению. Ты постоянно видишь херню с уголовными делами, которую не можешь изменить. Ну, и кро ме того, моменты, когда тебе ставится по телефону какая-то задача конкретная».
А есть еще и третий фактор прессинга – объем работы. Нормативное время на рассмотрение гражданского иска – месяц. В рассмотрении у судьи единовременно может находиться до сотни дел, а если «повезет» с участком – так и все 400 (в Москве есть три таких участка; их называют «проклятыми»). Заседания – по два в час (то есть на рассмотрение дела собственно в суде – полчаса). При этом административные дела судья сам себе планировать не может – они поступают в суд с уже назначенной датой (например, дела о нарушениях правил дорожного движения), и судья должен вклинить их куда-то в свое расписание. Работа до поздней ночи – обыденное явление.
