И все же в существовании рынка лицензий на убийство моржей есть нечто морально отталкивающее. Предположим, что разрешение инуитам заниматься охотой на моржей, как они делали это на протяжении многих столетий, – разумное решение. Но согласие на продажу этого права аморально по двум причинам.
Во-первых, рынок в данном случае занимается удовлетворением порочного желания, реализация которого не имеет никакой общественной пользы. Можно по-разному относиться к «большой охоте», но в данном случае мы имеет дело с чем-то иным. Желание убить беспомощное млекопитающее с близкого расстояния, без риска или погони, просто ради того, чтобы пополнить список своих жертв, недостойно исполнения, даже если это приносит инуитам дополнительный доход. Во-вторых, для самих эскимосов продажа чужакам права убивать моржей в рамках выделенной для аборигенов-охотников квоты извращает смысл и цель исключения из правил, сделанного для местной общины. Данная привилегия является выражением уважения к традициям и жизненному укладу инуитов, учитывающим их давнюю зависимость от возможности охоты на моржей. Превращение этой привилегии в денежный эквивалент и концессию на убийство никоим образом не соответствует изначальной цели сделанного для эскимосов исключения из правил.
Финансовые стимулы и их моральные ограничители
Во второй половине ХХ века основным учебником по экономике была «Экономика: вводный анализ» Пола Самуэльсона. Недавно я заглянул в раннее издание (1958) этой книги, чтобы узнать, как автор определял предмет своей науки. Оказалось, что в те годы экономика ограничивалась традиционной тематикой: «Мир цен, заработной платы, процентных ставок, акций и облигаций, банков и кредита, налогов и расходов». Задачи, которые ставил перед собой автор, были конкретными и ограниченными: объяснить, как избежать депрессии, безработицы и инфляции, изучить принципы «повышения производительности труда» и «улучшения жизненных стандартов»[129].
Сегодня экономика вышла далеко за пределы своих традиционных границ. Согласно определению, предложенному Грегом Мэнкью в недавно выпущенном учебнике: «Нет никакой тайны в том, что означает термин “экономика”. Экономика – это просто взаимодействие групп людей в процессе их жизнедеятельности».
Из этого следует, что экономика уже не ограничивается исключительно производством, распределением и потреблением материальных благ. Действие этой науки распространяется и на взаимодействие людей, и на принципы, которыми они руководствуются при принятии решений. Одним из наиболее важных принципов, по мнению Мэнкью, является то, что «люди реагируют на стимулы»[130].
Обсуждение финансовых стимулов получило настолько широкое распространение в современной экономике, что они даже вошли в определение этой дисциплины. Во введении к своей книге под названием «Фрикономика»[131] Стивен Левитт, экономист из Чикагского университета, и Стивен Дабнер заявляют, что «стимулы являются краеугольным камнем современной жизни» и что «экономика, по сути, занимается изучением стимулов»[132].
Довольно легко упустить из виду новизну этого определения. Понятие стимулов лишь относительно недавно получило свое отражение в экономической мысли. Слово «стимул» не упоминается в трудах Адама Смита, других экономистов классической школы[133]. На самом деле это понятие не являлось предметом экономического дискурса вплоть до ХХ века и не играло заметной роли до 1980–1990-х годов. Оксфордский словарь английского языка относит первое использование данного понятия в экономическом контексте к 1943 году со ссылкой на Reader’s Digest: «Мистер Чарльз Уилсон… призывает представителей военной промышленности к применению “стимулирующих выплат” – т. е. платить рабочим больше, если они больше производят». Частота использования слова «стимулы» резко возросла во второй половине ХХ века, с усилением позиций рынка и рыночного мышления. Согласно статистическим данным, приводимым компанией Google, инцидентность данного термина в период с 1940 по 1990 годы увеличилась более чем на 400 процентов[134].
Восприятие экономики как учения о стимулах означает нечто большее, чем проникновение рыночных отношений в нашу повседневную жизнь. Экономисты начинают играть более активную роль. «Теневая цена», на которую Гэри Беккер ссылался в 1970-х годах для объяснения человеческого поведения, в то время была размытым, неактуальным термином. Это была скорее метафора, которую экономисты использовали в своем кругу. Стимулы же, напротив, явились теми интервенциями, которые экономисты (или политики) создали, усовершенствовали и распространили по миру. На их основе разрабатывались способы заставить людей похудеть, больше работать или меньше загрязнять окружающую среду. «Экономисты любят стимулы, – пишут в своей книге Левитт и Дабнер. – Им нравится с ними возиться, выдумывать их и находить им практическое применение. Типичный экономист считает, что мир еще не столкнулся с такими проблемами, которые нельзя было бы решить путем разработки правильной схемы стимулирования. Предлагаемое им решение не всегда является идеальным – оно может предусматривать принуждение, или непомерные штрафы, или нарушение гражданских свобод, – но, будьте уверены, исходная задача будет при этом решена. Стимул – это пуля, рычаг, ключ: зачастую почти незаметные предметы обладают удивительной силой, способной изменить ситуацию»[135].
Это совсем не похоже на представление Адама Смита о «невидимой руке рынка». После того как стимулы стали «краеугольным камнем современной жизни», «рука рынка» перестала быть невидимой и предстала в виде массивного манипулятора (вспомните о денежных стимулах, подталкивающих людей к стерилизации и получению хороших отметок). «Большинство стимулов имеет искусственное происхождение, – отмечают Левитт и Дабнер. – Кто-то – экономист, политик или родитель – должен их придумать»[136].
Все более широкое использование стимулов в современной жизни и необходимость их искусственного создания нашли свое отражение в появлении нового глагола – «стимулировать». Согласно Оксфордскому словарю, «стимулировать» означает «мотивировать и поощрять (кого-либо, особенно сотрудников или клиентов) путем предоставления (как правило, финансовых) стимулов». Появление данного слова датируется 1968 годом, но особенно популярным оно стало в последние десятилетия, прежде всего, среди экономистов, руководителей, чиновников, политических аналитиков, политиков, и журналистов. В книгах это слово практически не упоминалось до 1990 года. Но затем частота его использования увеличилась более чем на 1400 процентов[137]. Статистика, приводимая службой поиска по материалам ведущих газет LexisNexis подтверждает эту тенденцию:
