Все более широкое использование стимулов в современной жизни и необходимость их искусственного создания нашли свое отражение в появлении нового глагола – «стимулировать». Согласно Оксфордскому словарю, «стимулировать» означает «мотивировать и поощрять (кого-либо, особенно сотрудников или клиентов) путем предоставления (как правило, финансовых) стимулов». Появление данного слова датируется 1968 годом, но особенно популярным оно стало в последние десятилетия, прежде всего, среди экономистов, руководителей, чиновников, политических аналитиков, политиков, и журналистов. В книгах это слово практически не упоминалось до 1990 года. Но затем частота его использования увеличилась более чем на 1400 процентов[137]. Статистика, приводимая службой поиска по материалам ведущих газет LexisNexis подтверждает эту тенденцию:
Упоминание слова «стимулировать» в материалах ведущих газет[138]
В последнее время слово «стимулировать» вошло в лексикон президентов. Джордж Буш-старший был первым президентом США, который использовал этот термин в публичных выступлениях, употребив его дважды. Билл Клинтон, так же как и Джордж Буш-младший, за восемь лет воспользовался им только один раз. Барак Обама за первые три года своего президентства использовал глагол «стимулировать» двадцать девять раз. Он надеется, что стимулирование врачей, больниц и медицинских учреждений позволит уделять больше внимания профилактической помощи, хочет «призвать, подтолкнуть [и] стимулировать банки» к предоставлению кредитов ответственным домовладельцам и представителям малого бизнеса[139].
Британскому премьер-министру Дэвиду Кэмерону тоже нравится это слово. Выступая перед банкирами и бизнесменами, он призвал их приложить больше усилий для «стимулирования» «инвестиционной культуры». Обращаясь к британскому народу после возникших в 2011 году в Лондоне беспорядков, он пожаловался на то, что «некоторые из худших проявлений человеческой природы» были «восприняты, оправданы, а иногда даже простимулированы» государством и его представителями[140].
Несмотря на новое прочтение роли стимулирования, большинство экономистов продолжают настаивать на существовании значимых различий между экономикой и этикой, между рыночным мышлением и представлениями о морали. Экономика «просто не вращается в моральной среде, – объясняют Левитт и Дабнер. – Моральные принципы представляют мир таким, каким мы хотели бы его видеть, в то время как экономика показывает, как все происходит на самом деле»[141].
Представления, согласно которым экономика является наукой, свободной от оценочных суждений моральной и политической философии, всегда выглядели сомнительно. Но растущие экономические амбиции делают защиту этих сомнений все более трудной задачей. Чем больше рынок расширяет свое присутствие в неэкономических сферах жизни, тем более запутанными становятся вопросы, связанные с соблюдением морали.
Рассмотрим экономическую эффективность. Почему нам следует о ней заботиться? Предположительно, ради максимизации общественной полезности, под которой понимается сумма потребительских предпочтений. Как объясняет Мэнкью, эффективное распределение ресурсов максимизирует экономическое благополучие всех членов социума[142]. Но зачем нужно максимизировать общественную полезность? Большинство экономистов либо игнорируют этот вопрос, либо ссылаются на некоторые версии утилитарной моральной философии.
Но к утилитаризму предъявляются давно известные претензии. И одна из них имеет самое непосредственное отношение к рынку: спрашивается, почему мы должны в максимальной степени удовлетворять потребительские предпочтения, независимо от их моральной ценности? Если одним людям нравится опера, а другим собачьи бои и женская борьба в грязи, должны ли мы отречься от осуждения и наделить эти предпочтения равным весом в утилитарном исчислении?[143] Когда рыночные рассуждения касаются исключительно материальных благ, таких как автомобили, тостеры и телевизоры с плоским экраном, указанное возражение не приобретает угрожающих размеров, поскольку допущение того, что стоимость товара зависит от потребительских предпочтений, является разумным. Но когда рыночные представления используются применительно к сексу, продолжению рода, воспитанию детей, образованию, здравоохранению, уголовному наказанию, иммиграционной политике и охране окружающей среды, предположение о том, что любые человеческие предпочтения имеют одинаковую ценность, выглядит весьма сомнительно. С моральной точки зрения предпочтения в этих областях заслуживают разной оценки. И если это так, то непонятно, почему мы должны удовлетворять все предпочтения без разбора и без учета их моральной ценности. (Неужели ваше желание научить своего ребенка читать является столь же значимым и должно учитываться наравне с желанием вашего соседа расстреливать в упор беспомощных моржей?)
Поэтому, когда рыночные рассуждения выходят за рамки сферы материальных благ, они должны «вращаться в моральной среде», если, конечно, они не направлены на слепое достижение максимальной социальной полезности, без оглядки на моральную ценность удовлетворяемых предпочтений.
Существует еще одна причина, по которой расширение рынка делает более сложными различия между рыночным и нравственным мышлением, между объяснением устройства мира и стремлением к его улучшению. Отражением одного из главных принципов экономики является ценовой эффект – когда цены идут вверх, люди покупают меньше, а когда цены снижаются, они покупают больше. Этот принцип, как правило, действует в том случае, если речь идет о рынке таких товаров, как, например, телевизоры с плоским экраном.
Но, как мы смогли убедиться, он куда менее применим к социальной практике, которая регулируется нерыночными нормами, как, например, приход родителей в детский сад за ребенком. Как мы видели в приведенном выше примере, при установлении цены за опоздание количество опозданий увеличилось. Такой результат противоречит ожидаемому ценовому эффекту. Но это объяснимо в том случае, если вы признаете, что перевод блага на рыночные рельсы может изменить значение и свойства этого блага. Установление цены за опоздание меняет отношение к этому явлению. То, что раньше рассматривалось как моральное обязательство прибыть вовремя, чтобы избавить воспитателя от дополнительных неудобств, стало восприниматься через призму рыночных отношений, с точки зрения которых опоздавшие родители могут просто заплатить воспитателю за сверхурочную работу. В результате введение стимула в данном случае привело к получению результата, обратного ожидаемому.
