Дарон Аджемоглу - Почему одни страны богатые, а другие бедные. Происхождение власти, процветания и нищеты

Пример Сомали показывает, как недостаток политической централизации влияет на экономический рост. Мы ничего не знаем о попытках создать подобную централизацию в Сомали, однако ясно, что это было бы очень и очень непросто. Политическая централизация означала бы, что одни кланы должны будут находиться под контролем других. Но все кланы противились любому возвышению соперника и неизбежному при этом снижению собственного могущества. Равномерное распределение военной силы в обществе также затрудняло создание централизованных политических институтов. В сущности, стремление к централизованной власти со стороны одного из кланов не только встретило бы сильнейшее сопротивление со стороны других, но могло стоить этому клану потери уже имеющегося положения и влияния. В результате недостаток политической централизации и, как следствие, отсутствие даже самых элементарных гарантий привели к тому, что сомалийское общество не имело никаких стимулов для развития технологий, повышающих производительность труда. Пока в конце XIX — начале XX века в других частях света шел полным ходом процесс индустриализации, сомалийцы непрерывно сражались друг с другом, все глубже погружаясь в пропасть экономической деградации.

Промышленная революция создала в XIX веке и позже преобразующие точки перелома для всего мира: в тех странах, которые позволяли своим гражданам инвестировать в новые технологии и стимулировали эти инвестиции, начался быстрый экономический рост. Однако многие общества во всех концах мира не смогли преуспеть на этом пути — или сознательно выбрали иной путь. Государства, в которых преобладали экстрактивные политические и экономические институты, не создавали подобных стимулов. Испания и Эфиопия являют собой примеры того, как контроль абсолютной монархии над политическими институтами душил экономическую инициативу задолго до XIX столетия. Аналогичные результаты были и у других абсолютистских режимов — к примеру, у Австро-Венгерской, Российской и Османской империй, а также у Китая, тем более что в этих странах правители, боясь созидательного разрушения, не просто пренебрегали стимулированием экономического прогресса, но и прямо пытались блокировать процесс индустриализации и внедрения новых технологий, которые она несла с собой.

Однако абсолютизм — это не единственная форма, которую могут иметь экстрактивные политические институты, и не единственный фактор, препятствующий индустриализации. Инклюзивные политические и экономические институты, со своей стороны, нуждаются в определенном уровне политической централизации, когда государство обеспечивает законность и порядок, гарантирует соблюдение прав собственности и при необходимости поощряет экономическую активность, инвестируя средства в общественную инфраструктуру. Еще и сегодня во многих странах, таких как Афганистан, Гаити, Непал или Сомали, государство неспособно поддерживать даже элементарный порядок, а экономические стимулы полностью уничтожены. При этом политической централизации в подобных обществах противятся по тем же причинам, по каким абсолютистские режимы отвергают перемены: это зачастую вполне обоснованный страх, что изменения приведут к перераспределению власти и появлению новых правителей, новых доминирующих кланов и правящих элит. Точно так же, как абсолютизм блокирует движение к плюрализму и экономические перемены, действуют и традиционные элиты и кланы, царящие в нецентрализованных обществах. Поэтому именно те страны, в которых в XVIII–XIX веках наблюдался дефицит политической централизации, оказались в особенно невыгодном положении к началу промышленной эры.

Поскольку воспользоваться преимуществами индустриализации не смогли самые разнообразные формы экстрактивных институтов — от абсолютных монархий до нецентрализованных обществ, точка перелома, созданная промышленной революцией, оказала совершенно различное воздействие на различные регионы земного шара. Как будет показано в главе 10, те общества, которые к тому моменту уже предприняли определенные шаги в сторону формирования инклюзивных институтов (такие как США или Австралия), и те, которые бросили серьезный вызов абсолютизму (например, Франция или Япония), воспользовались преимуществами новых экономических возможностей и вступили на путь быстрого экономического роста. Таким образом, в XIX веке вновь была реализована уже известная нам схема влияния точек перелома на существующие различия в институтах — влияния, которое вело ко все большему институциональному и экономическому расхождению, причем на сей раз с куда бо́льшим размахом и с более фундаментальными последствиями для уровня благосостояния или бедности этих стран.

Молуккский архипелаг, входящий в состав современной Индонезии, состоит из трех групп островов. В начале XVII века на северных Молуккских островах существовали независимые султанаты Тидоре, Тернате и Бакан. В центре архипелага располагалось островное государство Амбон. А на юге находились острова Банда — маленький архипелаг, в то время не имевший определенной политической принадлежности. Хотя сейчас Молуккские острова кажутся нам весьма удаленным регионом, в то время они были центральным узлом международной торговли, так как только здесь выращивались такие ценные специи, как гвоздика и мускатный орех, при этом мускатный орех во всем мире рос только на островах Банда. Жители этих островов производили и экспортировали редкие приправы, получая взамен продукты и ремесленные товары с острова Ява, со складов Малакки на Малайском полуострове, а также из Индии, Китая и Аравии.

Первый контакт островитян с европейцами произошел в XVI веке, когда португальские моряки прибыли сюда для покупки пряностей. До этого специи шли в Европу через Среднюю Азию и Ближний Восток, по торговым путям, которые к этому времени контролировала Османская империя. Чтобы получить прямой доступ к Островам пряностей, европейцы искали морской путь вокруг Африки или через Атлантический океан. Первым мыс Доброй Надежды смог обогнуть португальский мореплаватель Бартоломеу Диаш в 1488 году, а до западного побережья Индии вскоре добрался его соотечественник Васко да Гама (1498). Теперь у европейцев был собственный, независимый от турок, путь к Островам пряностей.

Португальцы немедленно попытались поставить всю торговлю специями под свой контроль и в 1511 году захватили Малакку. Этот стратегический порт в западной части Малайского полуострова притягивал торговцев со всей Юго-Восточной Азии: здесь они продавали товары индийским, китайским и арабским купцам, а те уже отправлялись с ними на Запад. Португальский путешественник Томе Пиреш писал в 1515 году: