Празднование турецкого вторжения 1974 года ни в коей мере не способствует образованию подходящей атмосферы для мирного поиска справедливого решения Кипрского вопроса на благо греко-киприотов и турко-киприотов, большинство из которых желает воссоединения своей родины без присутствия на ней иностранных войск. Факт присутствия российских журналистов на этих празднествах не только не соответствует исторически сложившимся дружеским связям, объединяющим российский и кипрский народы, но также может быть использован в корыстных целях и неверно воспринят общественностью.
Таким образом, даже не зная и не желая того, журналисты могут быть использованы в пропагандистской игре, которую ведет Турция. Наряду с этим, если при посещении Кипра они воспользуются аэропортом или морским портом, находящимся на оккупированной территории, они нарушат законодательство Республики Кипр за незаконный въезд в страну".
Понятно, что можно соглашаться или не соглашаться с официальной позицией Республики Кипр, но знать её, представляется, вовсе нелишне. В заключение же замечу, что автор этих строк и его друзья-журналисты, побывавшие недавно на Северном Кипре, демонстративно отказались посетить военный парад 20 июля и, по данным из хорошо осведомленных источников, автоматически оказались занесенными в "черный список" турецкого посольства в Москве. Bye-bye, Turkey!
Владимир Петров КАЗНА РОССИИ: ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА Первый заместитель председателя комитета Совета Федерации по бюджету отвечает на вопросы Николая Анисина
Николай Анисин. За 8 лет реформ Ельцина у руля российского ведомства финансов успели побывать 8 человек — Гайдар, Барчук, Дубинин, Пансков, Лившиц, Чубайс, Задорнов, Касьянов. Министры со стороны в министерство денег приходили и уходили, а кадровый финансист Петров Владимир Анатольевич при всех них сохранял значимую роль. В 1992-м вы были начальником бюджетного управления Минфина, с 1993-го стали замом министра, с 1994-го — и.о. первого зама, с 1995-го — первым замом. В 1997-м вас понизили до просто зама, а через три месяца произвели снова в первого заместителя министра с присвоением титула статс-секретаря Минфина. С занимаемых кресел вам, вероятно, всё было видно в денежном ведомстве. В том числе и причины чехарды его руководителей. Так что же крылось за частой сменой министров — попытки изменить ущербную для страны финансовую политику или корыстные игры окружения Ельцина?
Владимир Петров. Вся высшая власть России выбрала тот курс реформ, который предусматривал слом всей прежней системы управления. И экономикой, и социальной сферой. Имелся ли смысл всё крушить или нет — нам тогда рассуждать не было дано. Слом управления подчистую на рубеже 1991-1992-х состоялся.
Были упразднены Госплан и Госснаб. Планирование и централизованное снабжение производства приказали долго жить. Отраслевые министерства либо ликвидировались, либо кастрировались — то есть лишались распорядительных полномочий. Регулятором всего и вся, согласно курсу реформ, должен был стать рынок, а государству надлежало создавать условия для его становления. Создавать за счет соответствующей макроэкономической, прежде всего за счет проведения монетарной или денежной политики. А это не могло не сказаться на деятельности Минфина.
За ним остались те же функции, что и раньше: составлять и исполнять бюджет государства и тем самым обеспечивать выживание миллионов госслужащих, их детей и пенсионеров. Ему же были приданы функции и принципиально новые. Через Минфин с началом реформ стали приниматься стратегические решения — как выстраивать конкретные элементы рынка, кому и какое место занимать в этом рынке. Поэтому пост министра приобрел особую важность, и за него, конечно же, шла борьба между приближенными к Кремлю группами складывающейся олигархии.
Я занимался в Минфине России тем, чем полагается заниматься профессиональному финансисту в ведомстве финансов во все времена — доходами и расходами бюджета. Моей работе чехарда первых лиц мешала капитально. Всем назначаемым с 1992 года министрам, за исключением Панскова, бывшего работника Минфина СССР, приходилось впервые знакомиться со своеобразием проблем финансового ведомства. И только новый руководитель осваивался, только мы, специалисты по бюджету, начинали находить с ним общий профессиональный язык, как его убирали. Повторюсь, моей работе чехарда министров мешала капитально. Но вникать в подоплеку этой чехарды: что крылось за очередным увольнением и назначением, — у меня не было возможности. На мне висел хомут "финансовой лошади", которой даже при самом остром желании на выяснение сути политических разборок в Кремле не хватило бы ни времени, ни сил.
Работа над бюджетом России в девяностые годы ХХ века была сплошной изматывающей нервотрепкой. Доходы государства никогда не покрывали самые необходимые его расходы. Бюджет неизменно верстался с огромным дефицитом. И в нем постоянно возникали дыры, которые надо было затыкать переброской средств. Не раз возникали угрозы остановки запланированного финансирования, чреватые тяжкими последствиями. Мучительно складывались межбюджетные отношения — отношения между федеральным и региональными бюджетами. Начинался "парад суверенитетов". Аппарат Минфина действовал как своего рода вечный антикризисный управляющий. И действовал, смею вам доложить, эффективно — находил оптимальные решения при разных министрах. К сожалению, за их неуёмной сменой ничего, кроме игр придворных в Кремле, увидеть было нельзя. Попыток изменить, как вы выразились, ущербную финансовую политику нашей страны не происходило. Суть этой политики продиктовали международные финансовые центры, и они же тщательно следили, чтобы она оставалась неизменной и соответствовала курсу реформ. Курсу на создание в России рынка частных капиталов. Никто из руководителей Минфина желания пойти вразрез с данной задачей не выказывал, и данной задаче, а не текущим потребностям страны или её граждан было подчинено формирование нашей казны. Рынок любой ценой — всё, остальное — ничто.
Н.А. При названной вами задаче — рынок любой ценой! — не ставилась цель получить в бюджет максимум доходов от приватизации и налогов с новых собственников. Отцов реформ, прежде всего, заботил рост частных капиталов, а не поступлений в казну. Но казна в девяностые годы все-таки худо-бедно наполнялась. Что питало бюджет, и по каким установкам Кремля он распределялся Минфином? Кому-то из тех, чья жизнь зависела от бюджета, предписывалось околеть, на ком-то рекомендовалось не экономить?
В.П. Не исключено, что и президент Борис Ельцин, и иже с ним на самом деле верили, что путь в рынок очень скоро сбалансирует экономику и повысит уровень жизни большинства граждан. Благими ли намерениями они руководствовались — можно спорить. Но совершенно очевидно: государство и все, чье благополучие с ним связано, в ходе реформ осознанно приносились в жертву капиталу.
Курс на построение рынка любой ценой не только сломал систему управления в экономике, но и целиком поменял правила взаимоотношений государства и субъектов экономической деятельности. Поменял с превеликим ущербом для бюджета.
Отказавшись от монополии на производство и торговлю спиртным и табаком, государство потеряло колоссальные доходы. Был отменен налог с оборота, вместо него ввели налог на добавленную стоимость, ставка которого была очень высокой — 28%, поэтому многие юридические лица уклонялись от уплаты этого налога. В стране не преследовались махинации по обналичиванию денег через фирмы-однодневки. Не запрещался государством и бартер — обмен товара на товар, при котором налоги не уплачивались. Сбором всех налогов вменили заниматься созданной налоговой инспекции. Ее служащие без всякого фискального опыта получали планы по изыманию денег, но не имели стимулов к их выполнению. У сборщиков налогов со скромной, не увязанной с суммой сбора зарплатой, при наличии "черных" наличных денег в стране очень часто возникали соблазны использовать налогоплательщиков на пользу себе, а не казне. Налоговая система России много раз перестраивалась и перестраивается до сих пор, но эффективной её назвать трудно.
В девяностые годы проблемы с поступлениями налогов создавали большие трудности с наполнением бюджета. Тем не менее, я не могу не отметить, что налоговая инспекция уже в первые годы реформ сумела упорядочить свою работу гораздо лучше, чем таможня. Через границу вал импорта проходил как сквозь решето — казна получала мизер из возможных таможенных пошлин. Приватизация государственной собственности: не только ваучерная, но и денежная, — думаю, всем известно, была халявной и на наполнение казны мало влияла. Дефицит бюджета — процентов на 25-30 — покрывался в основном за счет займов: внешних и внутренних.
Приоритеты при распределении бюджета с приходом в Минфин очередного нового министра иногда менялись. Но незначительно. Главное было — не допустить снижения уровня сложившихся зарплат, пособий, пенсий, стипендий и обеспечить выплаты образовывавшихся из года в год долгов по ним. Вопрос о каких-то капитальных вложениях из бюджета за мою бытность в Минфине вообще не возникал — нечем было закрывать сиюминутные плановые выплаты. Правда, в 1994-м нам удалось отцепить от общих бюджетных расходов Дорожный фонд. В него, конечно, иногда залезали. Но именно самостоятельность фонда позволила не парализовать движение на шоссейных дорогах. Они при возраставшем, как на дрожжах, автомобильном парке всё-таки кое-как ремонтировались.
