О механизме выявления различных признаков значения слова «стул» хорошо писал Л. В. Сахарный в книге «Как устроен наш язык». Так, по его словам, если мы скажем: «Стул — это предмет, на котором сидят», то это может быть не «стул» , а «табуретка» — 'род скамейки с квадратным или круглым сиденьем без спинки, употр. вместо стула' (ТСУ). Чтобы не быть табуреткой, стул должен быть со спинкой. Это — 'со спинкой' — отличительный (дифференциальный) признак языкового понятия 'стул'. Однако если мы ограничимся определением 'это предмет, на котором сидят, со спинкой', то это может быть не «стул», а «кресло»… Нужен ещё один отличительный признак, чтобы отграничить значение 'стул' от значения 'кресло'. И это — 'без подлокотников' и 'с подлокотниками'… Но и это ещё не все: если мы остановимся на 'предмете, на котором сидят со спинкой и без подлокотников', то рискуем перепутать «стул» и «скамейку»… Поэтому нужен ещё один признак, а именно — 'для одного человека'…
Но не следует думать, что фрагмент реальности, к которому принадлежит стул, прост. Вот лишь несколько вопросов, на которые нет ответа, если мы ограничимся анализом нескольких уже названных слов: что такое «пуф», «сидение», «кресло пилота», «автомобильное сидение», «стоматологическое кресло», «электрический стул»? А «седло»? А «кресло-качалка»? Слово, которое заставляет думать, что могут быть «стул-качалка», «пуф-качалка», «табурет-качалка». А «раскладной стул»? А «откидное сидение»? А «трон»? А «подставка»? Стул — подставка для зада? А слово «лавка», «лавочка»? А «диван»? А «диван-кровать»? А «кресло-кровать»? Отличается ли «табуретка» от «скамейки» квадратностью сиденья?
А насколько осознан и вербализован в толкованиях сам феномен сидения? В словарях находим: «сидеть» — «быть в таком положении, при котором туловище опирается на что-н. нижней своей частью» (ТСУ); «находиться, не передвигаясь, в таком положении, при котором туловище опирается на что-н. нижней своей частью, а ноги согнуты или вытянуты» (СО).
Оказывается, что сам феномен «сидения» неоднороден, разнофункционален, и «сидение на стуле» — это далеко не всякое сидение. Сам феномен сидения в словаре Брокгауза и Ефрона связан с экономией мускульных усилий, с комфортом. А значит, в существующих определениях слова «стул» нет идеи комфорта. Стул и ему подобные приспособления — оборудование для комфорта. Стул и кресло различаются прежде всего степенью комфортности, а не техническим устройством.
Становится ясно, что в простом слов «сидеть», которое должно быть априори понятно человеку, есть много подводных камней. Если для человека «сидеть» означает «не стоять», «не лежать», то для птицы это «не лететь». Оказывается, что сидение — это особая «техника тела»: «Способ сидения имеет фундаментальное значение. Человечество можно разделить на сидящее на корточках и сидящее на каком-нибудь приспособлении. Среди тех, кто пользуется сиденьями, можно различать народы со скамьями и без скамей и подставок, со стульями и без стульев. Деревянный стул, поддерживаемый фигурами на четвереньках, распространён, что весьма примечательно, во всех регионах пятнадцатого градуса северной широты и экватора на обоих континентах» (М. Мосс, «Техники тела»).
А «сидение на корточках» — «когда человек сидит, не имея опоры под ягодицами, согнув колени и опираясь на стопы»? Сидение «по-турецки»? Насколько сидение на стуле привязано к феномену стола? А коврики, на которых люди сидят в мусульманском и буддистском мире? А японский «дзабутон» — плоская подушка для сидения толщиной в несколько сантиметров квадратной формы размером 50–70см (иногда со спинкой)? И сидят на дзабутоне особым образом: или в позе сэйдза — сидя на пятках и выпрямив корпус, или в позе агура — скрестив перед собой ноги. А насест для сидения птиц?
Значит, сидение — положение тела в пространстве с опорой на нижнюю часть туловища — присуще только человеку, более того — только части человечества. А в текстах — «Я всегда сижу или по-турецки, или попой на ступнях, не могу по-обычному». Как это — «сидеть по-обычному»?
И это ещё далеко не все, что люди знают о стуле и сидении и что отображено в картине мира человека!!!
Вывод очевиден: мы мало знаем о значении слова «стул». «Машине» это «знанием» не передашь…
А ведь это «простое» слово…
Наша языковедческая беспомощность в описании системы значений привела к возникновению фундаментальной проблемы современной информатики. Поэтому я благодарен Лёхе Андрееву за эту фразу-диагноз: «Прогнила сама модель отношения к языку». Как видим, это справедливо не только по отношению к языкам государственным и негосударственным, но и касательно иных аспектов языка…
Можно ли изменить ситуацию с моделированием отношения к языку, и в частности к моделированию понимания?
Можно. Есть нужная теория, есть инновационная технология, есть команда людей, способных видеть ту скрытую от нас идеальную систему человеческого опыта, которая находится в «зазначье»… Но это уже совсем другая статья…
Автор — доктор филологических наук, профессор, Лауреат государственной премии Украины в области образования 2013 года.
К оглавлению
Мировой заговор в ощущениях свиньи и жёлудя
Василий Щепетнёв
Опубликовано 25 марта 2014
Теория мирового заговора всесильна, потому что она теория. Это практику можно опровергнуть: здесь тебе Сочи, здесь и прыгай. Или беги. А теория хороша тем, что допускает множество «если» и «когда». Вот когда нашим биатлонистам дадут хорошие отечественные лыжи, отечественные патроны и отечественные средства биокоррекции (ни разу не допинг), тогда и проявятся собственные Бьёрндалены и Фуркады. До той же поры остаётся лишь сетовать на всемирный заговор биатлонной закулисы, продающей России снаряжение неплохое, но второй свежести. Плюс антидопинговые злыдни. На вопрос, почему же наши девчата Шипулина (Кузьмина) и Домрачева, сменив флаг, на том же покупном чужеземном оборудовании смогли завоевать пять золотых олимпийских медалей, следует делать печальное лицо и, скорбно вздохнув, ответить, что есть тайны, прикосновение к которым убивает. Интриги. Англичанка гадит.
Биатлон взят для примера нейтрального, поскольку биатлонные болельщики в той части, что мне известны, люди довольно спокойные и квасным патриотизмом страдают в самой лёгкой форме. Некоторые даже во всеуслышание заявляют о своих пристрастиях к иностранцам — тому же Бьерндалену, Якову Факу или Габриэле Соукаловой. И ничего, никто их не отфренживает, донесений Куда Надо не шлёт. Возможно, лишь пока.
Но если коснуться явлений в мировом масштабе, то даже самый рассудительный человек после двух, трёх, много четырёх происшествий кряду начинает искать связь. И — находит, особенно если наделён живым воображением и ясной памятью. Ужас происходящего даже не в том, что за рядом событий проступает чёткий и неумолимый план враждебного гения. Ужас в том, что ты сам есть цель, что вся зловещая комбинация направлена именно против тебя. Иногда против тебя как личности, иногда — как части народа, иногда же — как частицы государства. Ведь не только ж Королю-Солнцу говорить «Государство — это я!»; в странах с ненаследуемой властью подобное мнение позволительно каждому. Украинские события, пропажа «Боинга» и вспыхнувшая эпидемия лихорадки Эбола в Гвинее запросто могут составить начальный аккорд увертюры третьей холодной войны. Или четвёртой, смотря какой системы счисления придерживаться.
Если оглядеться, сняв и розовые, и чёрные очки, нетрудно заметить, что враги существуют. Не все они желают непременно смерти недруга, но кое-кто желает. Какое бы малое место ни занимал человек, всегда найдётся кто-то, кому это место вдруг понадобилось — хотя бы только для того, чтобы туда плюнуть. Свинья и жёлудь понятия разновеликие, но хрумкнет хрюшка, без всякой даже злобы, а только по велению естества, — и нет жёлудя. А из жёлудя должен был вырасти дуб, на котором во время войны бдительный разведчик устроил бы наблюдательный пункт и заметил приближение неприятельской кавалерии, подал бы сигнал и тем спас бы город от полного уничтожения. И вместе с городом спас бы мальца, которому суждено лет через двадцать открыть общедоступный путь в измерение зет или изобрести антирадио. Но съела, съела свинья жёлудь, и мы перемещаемся по старинке, тратя дни времени и тонны керосина на то, чтобы навестить дядюшку в Сиднее. Иногда и опаздываем, и дядюшкин рассказ о заветной пещере близ Коктебеля не слышим, а ведь в той пещере… и т. д., и т. п.
То есть многие вещи (так и подмывает сказать — все) взаимосвязаны — это во-первых, и у человека, группы людей, государства или группы государств объективно существуют враги — это во-вторых.
