Я помню впечатление от первого исполнения “Литургии” Лебедева. Зал принял её восторженно, а я получил ответ на тот вопрос, который давно задавал сам себе: “Может ли современный композитор написать “Литургию” или “Всенощное бдение” так, чтобы любой православный человек сказал: “Это — ново, конечно, этого не было, но это — наше, это — православное”.
И вот Николай Лебедев сочинил “Литургию”, мой знакомый архитектор Олег Журин по чертежам П. Д. Барановского восстановил Казанский собор на Красной площади в Москве. Не иссякнет родник талантов, питающий русское искусство.
Со всех концов страны Лебедев получал письма от хормейстеров с выражением восторга и просьбами прислать ноты. Это было золотое время для возрождения исконно русского жанра — хорового пения, бывшего в последний период советской власти несколько в тени. Нужен был новый репертуар, соответствующий интересам и публики, и музыкантов. Многие композиторы в это время начали писать духовные произведения, но и тут оправдались евангельские слова “много званых, но мало избранных”. Пальму первенства исполнители отдали Николаю Лебедеву, который стал писать духовную музыку не тогда, когда на неё возникла мода, появился спрос, а тогда, когда об этом другие ещё и не помышляли, и двигало им не желание “попасть в струю”, а потребность души, идея служения. То, что Лебедев, мирянин, после долгого перерыва возродил русскую духовную музыку, можно определить только одним словом: подвиг. Подвиг творческий, подвиг гражданский и подвиг личный.
Произведения Лебедева неизменно исполняются на фестивалях православной духовной музыки, на фестивалях “Московская осень” и в филармонических концертах в России и за рубежом, в Европе (во Франции, в Германии, в Польше, в Англии) и в Америке, вызывая восторженный приём у слушателей и положительные отзывы критики. Постоянно звучат они и на радио (“Орфей” и др.). Отрывок “Верую” из “Литургии” Лебедева, как образец современной русской духовной музыки, включён графом П. П. Шереметевым, ректором Русской консерватории в Париже, в “Антологию русской духовной музыки”, издающуюся во Франции.
Николай Сергеевич был прекрасно образованным человеком, великолепно знал всё о музыке, а о великих композиторах и исполнителях мог рассказывать так, будто он был их собеседником при их жизни. Но у него были и глубокие познания в богословии и святоотеческой литературе. Мы с ним много раз говорили о православии, об угрозе экуменизма и сатанизма, о толкованиях Апокалипсиса, и меня поражало то, что он неизменно находил светлую сторону любой проблемы, был уверен в конечном торжестве добра над злом. Думается, без этого внутреннего стержня он не смог бы создавать свои произведения, очаровывающие нас и сегодня именно в силу заложенного в них светлого начала.
Порой сами события в музыкальной жизни наводили нас на обсуждение проблем, связанных и с политикой, и с религией. Помнится, зашла речь о “Литургии оглашённых” композитора Рыбникова, в которой использованы тексты Евангелия, Будды, Магомета, западных философов. Николай Сергеевич резко отрицательно относился к покушениям на чистоту веры, а в данном случае закончил свои размышления вопросом: “Далеко ли от таких опусов до идеи мирового правительства, до идеи мировой религии?”
Лебедев — советский человек
В окружении Лебедева в его студенческие годы было немало диссидентствующих юношей и девушек, попадались и диссиденты постарше, но его эти веяния никак не затронули. Художников-диссидентов Лебедев не одобрял, считая, что их поведение — это политиканство, которое не красит творческого человека. Сетования на цензурный гнёт он отвергал, заявляя: “Запреты существовали всегда. Но во все времена, в том числе и во времена “великих деспотий”, всегда были художники, своим талантом и гражданской, а не политической позицией привлекавшие слушателей”.
У меня есть все основания утверждать, что Лебедев был вполне советским человеком. Правда, он никогда не показывал своей приверженности власти, отвергал лестные и материально выгодные предложения написать “официоз”.
Лебедев не искал и не жаждал никаких наград и почестей, не участвовал в конкурсах, даже считал это недостойным для творческого человека, ведь “искусство — не спорт, где все призы получает тот, кто быстрее бегает или выше прыгает. Художники могут быть разные и замечательные по-своему”. По его убеждению, “самая большая награда для художника — любовь слушателей и уважение исполнителей”.
Советскую политику в области образования и народного просвещения и систему воспитания художественных кадров Лебедев ценил чрезвычайно высоко. По его словам, тогда по всей стране целенаправленно отыскивали талантливых детей, создавали музыкальные интернаты, школы-десятилетки при консерваториях и другие специальные художественные учебные заведения с прекрасной материальной базой, туда привлекали лучших педагогов. В этих школах возникла творческая атмосфера, там учились одержимые дети, которые подчас вставали в четыре часа утра, чтобы до начала занятий порепетировать, отточить мастерство. Страна покрылась сетью Дворцов культуры, университетов культуры, лекториев, библиотек, возникло множество кружков, народных театров, самодеятельных оркестров, спортивных сооружений. В каждом городе был драмтеатр, в крупных городах — даже оперные (самые дорогостоящие) театры. И всё это было доступно всем желающим, даже в Большой театр — на хоры — билет стоил 30 копеек. То, что можно было представить себе где-нибудь при дворе Медичи для очень узкого круга избранных, было в каждом крупном советском городе. Далеко не все использовали эти уникальные возможности, но это уже другой вопрос, связанный с природой человека…
Это был для нашей культуры какой-то золотой век. Никогда ещё Россия не переживала такого восторга творчества. У Лебедева было ощущение, что ещё одно поколение — и Россия станет самой просвещённой страной мира. Нашу страну враги подкосили на самом взлёте.
Интересно, что Лебедев предчувствовал такой поворот событий. Мне рассказывали, что сразу после избрания Горбачёва генсеком он высказывал опасения, что стране предстоят трудные времена. А о том, что такое “рынок”, он знал очень хорошо. Когда “всероссийский базар” был в разгаре, ему пришлось столкнуться с этой стихией воровства на практике.
Как-то у Лебедева обострился бронхит, и его положили в больницу. Главный врач прямо сказал ему, что необходимо провести дорогостоящее обследование. Заплатить нужно было, кажется, миллион рублей. Выписавшись из больницы, Николай Сергеевич пришёл в Союз композиторов и рассказал о требовании медиков. В Союзе ему сказали: “Деньги, конечно, немалые, но композитор Лебедев нам дороже. Спроси у этого врача номер счёта, на который нужно перевести деньги”. Лебедев позвонил врачу и спросил номер банковского счёта больницы. И тут врач потерял к деньгам всякий интерес. Ему, оказывается, нужны были наличные, которые можно просто прикарманить. А скоро выяснилось, что требуемое обследование можно провести в районной поликлинике и бесплатно. Вот вам и “рынок” со всеми своими прелестями.
Лебедева эта рыночная стихия беспокоила не только “вообще”, но и применительно к области музыки. “В целом, по сравнению с прошлым веком, — говорил он, — ситуация разительно ухудшилась, поскольку весь XX век музыка уходила от человека. В профессиональной среде постоянно насаждалась идея, что художник выше публики, что он “должен находиться в башне из слоновой кости”. В создании её артисты, к сожалению, преуспели”. И если на это засилье формализма наложится ещё и девиз “купи-продай”, отечественной музыке будет нанесён неисчислимый ущерб.
Устремлённый в грядущее
Известный русский религиозный философ Николай Бердяев, до того как его выслали из нашей страны, успел познакомиться с советскими выдвиженцами и на основании своих наблюдений писал впоследствии, что в СССР возник новый антропологический тип русского человека, который он оценил высоко. Я ещё застал последних представителей этой когорты, в частности, нескольких сталинских наркомов, с которыми довольно тесно общался и по службе, и в быту. Но к нашему времени этот тип деятелей исторически изжил себя и физически исчез.
Поиск того типа русского человека, с которым можно связать надежды на возрождение России, целенаправленно не ведётся, хотя публикации о русском и советском характере время от времени появляются.
Николай Сергеевич Лебедев, по моему убеждению, был прообразом такого типа русского интеллигента, для которого цель жизни заключалась не в личной карьере, а в служении народу своим творчеством, которое всегда имело духовное, космическое звучание. У него редкостный талант сочетался с необычной для творцов личной скромностью и одновременно с высоким чувством собственного достоинства, сознанием важности его трудов, имеющих как сиюминутное, так и вечное значение. Эта светлая личность могла бы служить примером тех, “делать жизнь с кого”. Рождённый для творческого подвига, он его и совершил, только времени ему судьба отвела слишком мало.
