Михаил Серегин
Облава на волка
Человек в черной кожаной кепке вынырнул из-за бетонной плиты с иззубренными краями, и тотчас пуля сбила кепку, обнажив бритую голову. Человек чертыхнулся, и вторая пуля ударила в бетонную плиту, взвизгнув, отскочила, оставив после себя белую выщербинку и фонтанчик медленно оседающей мельчайшей пыли.
Человек хотел было нырнуть обратно в свое укрытие, но третья пуля, прилетев из черного пространства южной ночи, разнесла на куски бритую голову.
Человек рухнул навзничь, и другой, мгновенно появившийся рядом с ним, яростно оскалясь, вскинул автомат и дал длинную очередь туда, откуда прилетела последняя смертельная пуля. Потом прислушался к затихающему воплю, удовлетворенно кивнул и, послав несколько одиночных выстрелов, повернулся и, пригибаясь, побежал к стоящему в отдалении большому черному джипу.
Когда до джипа оставалось всего метра два, взревел мотор. Джип медленно тронулся с места. Бежавший обернулся, видимо, чтобы дать напоследок еще одну автоматную очередь, но прорезавший темноту свист заставил его настороженно замереть.
В полусотне метров от джипа и человека рядом с ним маячили какие-то неясные тени. Два… три… четыре человека, низко согнувшись, бежали к джипу. Человек рядом с джипом застрочил из своего автомата, стараясь положить на землю приближающихся, но его внимание отвлек странный округлый предмет, тяжело ухнувший в трех шагах от него.
Человек наклонился, чтобы посмотреть – что это со свистом прилетело к нему из темноты? А увидев, вскрикнул и рванул с места.
И не успел.
Граната взорвалась, едва он сделал несколько шагов. Человек, так и не выпустивший из рук свой автомат, взлетел в воздух над снопом ярко-оранжевого пламени, пролетел не меньше десяти метров по воздуху и шлепнулся на грязную, пропитанную весенней водой землю.
Джип – к моменту, когда рванула граната, отъехавший на порядочное расстояние, – не пострадал. Только треснули и посыпались покрытые затемнителем стекла со стороны полыхающего пламени на месте взрыва.
В огненных отблесках мелькнуло бледное женское лицо, спрятанное в глубине салона джипа, и в воздух взвился отчаянно-жалобный женский крик. Джип со своей пленницей, набирая скорость, покатил с места перестрелки. Четверо вооруженных людей, уже добежавших до полыхающего из неглубокой воронки пламени, в растерянности остановились. Их машины стояли в сотне метров отсюда. Они не успели бы догнать почти скрывшийся в ночном мраке джип.
Четверо, непрерывно стреляя, побежали за джипом. Но пешим ходом догнать мощный автомобиль, неизвестно куда увозивший несчастную пленницу, было невозможно. Один из четверки вооруженных людей опустился на колени и прицелился, но другой, очевидно, главный в группе, тут же ударил его ногой, выбив из рук автомат.
– Охренел, что ли, Семен?! – заорал поднимающийся с земли обезоруженный. – Я его на прицел взял!
– Придурок! – закричал в ответ срывающимся голосом Семен. – Лиля в машине – ты что, забыл? Ты ее мог зацепить!
– Так я по колесам!
Тот снова потянулся к автомату, но Семен наступил на автомат обутой в тяжелый армейский ботинок ногой.
– Нельзя! – хрипло проговорил Семен. – Эти уроды похитили Лилю, но, судя по всему, кончать ее не собираются… А ты своей пукалкой мог бензобак прошить – джип на воздух бы взлетел… Ты бы тогда Лилю по кускам собирал на этом пустыре? Ты бы тогда, Мерин, перед Седым отчитывался за ее смерть?!
Мерин убрал руки от автомата и, медленно отряхиваясь, поднялся.
– Что же делать? – негромко спросил он.
Семен промолчал, а кто-то из его людей сплюнул злобно в сторону и проговорил:
– Упустили… Теперь и нам головы не сносить…
Семен думал о чем-то, молчали и его подчиненные и, конечно, не могли видеть из-за кромешной южной ночной темноты, как зашевелился в луже крови искалеченный взрывом человек. Он поднял голову и сквозь кровавый туман разглядел стоящих неподалеку от него людей. Он дотянулся до лежащего рядом с ним автомата и тихо передернул затвор.
Потом прислушался к еще теплящейся внутри него жизни и понял, что часы его на этой земле сочтены. Тогда он поднял автомат, вытянул его на прыгающих из-за предсмертной дрожи руках и, почти не прицеливаясь, дал две короткие очереди.
Стоящий рядом с Семеном Мерин всплеснул руками, коротко вскрикнул и упал на колени, сжимая пробитую сразу несколькими пулями голову. Сам Семен и двое его людей бросились на землю. Искалеченный с огромным трудом, скрипя зубами, поднялся на колени и, сплюнув розовую пену, огляделся.
И никого не увидел.
Он снова вскинул автомат, но тут в поле его зрения мелькнуло перекошенное от злобы лицо Семена и черное дуло пистолета.
Семен успел выстрелить первым. Искалеченный уронил автомат и прижал ладони к груди, удивленно глядя, как кровь толчками забила из пулевого отверстия над левым соском. Выстрелов, последовавших за первым, он уже не слышал, неуклюже заваливаясь на бок и помутневшими глазами видя то, чего никому из живых никогда не удавалось увидеть.
* * *
– Упустили, падлы, – сипло произнес немолодой уже, но еще крепкий и жилистый мужчина и уронил на грудь коротко стриженную седовласую большую голову.
– Прости, Седой, – развел руками Семен, – ничего сделать было нельзя. Они двоих наших положили – Мерина и Сашу-литовца. Петя Злой ранен. – Он указал на стоящего позади него парня, бережно держащего руку на перевязи, словно грудного младенца. – Мы, как ты нам и приказывал, поехали Лильку забирать, спешили изо всех сил, но все равно опоздали. Они уже увезли Лильку. Нагнали тот джип на пустыре за городом, шмалять стали, хотели окружить, но у тех уродов автоматы были, да и бойцы они оказались реальные. Ушли. Мы двоих только завалили… Конечно, можно было сделать так, чтобы все они там кровью захлебнулись, но по джипу мы не стреляли – боялись Лильку зацепить.
Свою кличку Володя Седой получил лет сорок назад, когда был еще молодым парнем. Тогда он мотал свой третий срок в колонии общего режима под крохотным городком Марксом в Саратовской области. Как раз в то время в колонии вспыхнула настоящая война между воровскими мастями, и после очередной резни, когда в ход пошли самодельные и сапожные ножи и заточенные консервные банки – оружие, страшное тем, что оставляет рваные, глубокие и долго не заживающие раны, – после короткой, но отчаянно яростной драки, в результате которой от отряда в двадцать человек осталось не больше пятнадцати, Володьку и еще троих отволокли в ШИЗО, где и забыли без тепла, воды и пищи на целых две недели новогодних праздников. Из четверых зеков, в числе которых был и Володька, один оказался из враждебного стана. За оплошность неосмотрительной администрации, без разбора рассовавшей враждующих по камерам штрафного изолятора, бедняга поплатился жизнью – его задушили в первые несколько минут. А потом, как рассказывал Седой спустя много лет, все две недели трое оставшихся в живых просидели рядом с окоченевшим трупом, в какие-то минуты даже завидуя ему. И когда трое сокамерников – на исходе двух недель – начали понимать, что пришло время употребить в пищу то, что есть рядом, чтобы скованный смертельным холодом организм получил хоть какое-то топливо, Седой стал становиться седым. После он говорил, что поседел за три последних дня в камере смерти, когда с голодным вожделением стал посматривать на оскалившееся мертвое лицо, но вполне возможно, что это было не так. Впрочем, спросить теперь не у кого – те двое, что доходили вместе с Седым, скончались спустя несколько часов после того, как проспавшиеся после многодневной пьянки надзиратели выволокли из камеры иссохшие тела…
* * *
– Кретины, – не поднимая головы, пробормотал Седой, словно забыв, что, кроме него, в этой маленькой, сплошь уставленной антикварной мебелью комнатке находятся еще три человека, – Лилька ведь для меня – это… Я без Лильки…
Опомнившись, он тряхнул головой и выпрямился.
Семен, стараясь не смотреть ему в глаза, заложил руки в карманы и угрюмо глядел себе под ноги.
– Идите, – глухо выговорил Седой, – я подумаю, что делать дальше. И вас позову. Но всем пацанам передайте – если кто-то что-то вдруг узнает, немедленно ко мне. Понятно? Хоть малейшие сведения если появятся – я должен знать о них первым.
– Понятно, – сказал Семен.
– Понятно, – голосами, слившимися в один, проговорили двое его подчиненных.
Седой снова опустил свою точно опутанную серебристой паутиной голову и до боли закусил губу.
Они вышли на улицу и закурили.
– Непонятно, – щурясь от яркого весеннего солнца, сказал тот, кого звали Петя Злой, – чего это наш шеф так расстраивается из-за телки? Ну, украли ее у него, чего переживать? Найдет новую. Хоть Седой и старик почти, но бабок у него немерено. А телки, как известно, клюют не на член главным образом, а на тугой кошелек. Скажи, Филин!
