Егор Овчаренков - Последний бросок на запад

— Так сколько же человек вы убили?

Вопрос как бы завис в воздухе, и казалось, останется без ответа.

Однако ответ все-таки последовал. И голос звучал на редкость безразлично, даже буднично:

— А я и не считал. Раньше зарубки на прикладе делал, а потом надоело. Знаете — после второго десятка сбился со счета.

Подобные вопросы могли бы смутить кого угодно, но только не этого русского наемника, крепкого, накачанного парня в камуфляжной форме, вот уже без малого год воюющего на сербской стороне в Боснии, бывшей республике бывшей федеративной Югославии.

Тот, кто задал этот страшный вопрос, также не смутился, во всяком случае, виду не подал. Это был известный журналист российского телевидения, приехавший в Югославию снимать сюжеты о русских рейнджерах.

Место событий — сербские позиции в районе города Тузла, разбомбленные после налета авиации НАТО. Дымились развалины домов, в воздухе отвратительно пахло гарью, от развалин склада поднимался черный удушливый дым.

— Хм… Убивать? А что в этом страшного? Жизнь — она всегда строилась на насилии, и война — высшее проявление этой… высшее проявление жизни. Вон западные миротворцы, — наемник кивнул в сторону дымящихся руин, — тоже понимают, что без насилия не может быть мира. Все правильно…

Тележурналист, сжав микрофон, сунул его под самый нос наемника:

— Но убить впервые — это страшно?

Тот ухмыльнулся:

— Почему? Законы войны просты и незамысловаты, как автомат Калашникова: или ты убиваешь, или тебя… — немного помолчав, добавил: — то же самое и в жизни. Где-то я читал, — он наморщил лоб, — один очень неглупый человек сказал: «Жизнь — это война всех против всех». Хорошо сказано. А на войне, как и в жизни, главное — успеть убить первым. Вот тебя, — он перешел с журналистом на «ты», — тебя я мог бы убить секунды за три. А то и меньше. — Заметив в глазах репортера вопрос, он поспешил объяснить: — Могу скрутить голову — и ты свалишься, даже не пикнув, могу засадить тебе нож в солнечное сплетение или в сердце, могу…

Рейнджер еще долго объяснял; как он понимает свое ремесло. Скорее, он делал это больше для репортера, чем для будущих телезрителей, и делал это без бравады.

Ремесло как ремесло: одни убивают, другие снимают об этом сюжеты.

Журналист, приехавший в Югославию снимать репортаж о наемниках, нанятых сербской стороной, был не совсем подготовлен к общению с людьми, профессия которых — за деньги отстаивать чужие интересы с оружием в руках. Среди них встречались люди совсем другого качества, интересы которых составляли не столько деньги, сколько идеологические соображения, наиболее частое среди которых — «помочь православным славянским братьям»; об этой, правда, малочисленной категории журналист был наслышан больше.

Война в бывшей СФРЮ шла вот уже несколько лет, то затихая, то вновь разгораясь. И конца ей не было видно. На Балканы едва ли не со всей Европы стекались «искатели приключений», весь интерес которых состоял в зеленых купюрах с портретами американских президентов, которыми платили за риск.

Наемники. Одна из древнейших профессий.

Спартанцы на службе у персидских царей, славянские отряды при дворе византийских императоров, кондотьеры в средневековой Италии, ландскнехты — в Германии. Они были, есть и, наверное, будут.

Кто бы мог подумать, что в XX веке при расцвете наций, когда человек достигнет Луны и нацелится на Марс, вдруг разгорятся затяжные и кровавые религиозные войны. Вспоминались древние обиды, плодились новые — и снова, и снова гремели пушки, по дорогам двигались беженцы. А те из власть имущих, у кого водились деньги, загребали жар чужими руками — руками хладнокровных убийц-профессионалов, наемников.

Постигла эта судьба и благополучную цветущую Югославию. Сербы, хорваты, мусульмане-боснийцы превратились в смертельных врагов. А самая бедная из бывших ее республик — Босния стала ареной жестоких столкновений этих трех народов-противников, говоривших на одном языке.

И в этой стране профессия наемника расцвела пышным цветом.

Журналист задал новый вопрос:

— Вас много?

— Наемников? Достаточно. Во всяком случае, есть целые взводы, составленные преимущественно из них…

— Кто же эти люди, взявшие на себя труд решать этот конфликт? — Видимо, репортер решил выжать из своего собеседника как можно больше информации.

— Большинство составляют восемнадцати-, двадцатилетние парни — выходцы из Восточной Европы, бывших социалистических стран, по той или иной причине оказавшиеся, так сказать, не-у дел и желающие подзаработать деньжат, — с готовностью пояснил наемник, глянув в объектив камеры. — Некоторые — прирожденные воины, талант которых только здесь и может проявиться. Есть и идейные, приехавшие драться за «правое сербское дело», но таких мало. И тут, в Югославии, они, как правило, не приживаются… Война — дело серьезное, и выживают на ней в первую очередь люди сильные.

Репортер долго еще интервьюировал собеседника, пока вновь не завыла сирена, предупреждающая о налете натовских бомбардировщиков…

Этот пригород Тузлы казался совершенно вымершим. Трудно было поверить, что в этих дымящихся развалинах может кто-то жить. Однако буквально в нескольких километрах отсюда в любую сторону жизнь шла своим чередом. Но для этого парня в камуфляже жизнью была война.

Тот русский парень, наемник, с такой готовностью рассказывавший о своем понимании жизни и войны, так и не сказал главного — того, что война — это опрокинутый мир и что на войне существует свой свод законов, которые в обыденной жизни неприемлемы.

Где еще можно безнаказанно убивать, грабить, совершать диверсии да еще получать за это награды и заработать репутацию героя?

Может быть, именно это и влечет сюда жестких, необузданных людей, которые не находят себя в мирной жизни. Толкотня в общественном транспорте, походы с авоськой по магазинам, разговоры о политике и футболе — разве это достойно настоящего мужчины?

Бой, засады, трофеи, кровь — вот это жизнь! Побеждает сильнейший — прописная истина.

И не ради идеи идет на войну такой человек — погибать за какие-то абстрактные понятия для него просто глупо.

А вот деньги — далеко не. абстракция; их можно пощупать и поменять на все, что хочешь. Лишь бы их количество было соизмеримо с желаниями.

Ради денег стекаются к многочисленным «горячим точкам» планеты профессионалы, говорящие на разных языках, но движимые одной страстью.

Дмитрий Валерьевич Емельянов был коренным москвичом, мало чем отличавшимся от большинства сверстников, и скажи ему несколько лет назад, что он окажется в Балканских горах с автоматом Калашникова в руках, — он бы наверняка принял это за шутку…

Родился Емельянов в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году в Черемушках, в ничем не примечательной семье. Отец — простой инженер, мать — учительница. Комсомольский активист, спортсмен, общественник, он в восемнадцать лет, как и положено любому советскому человеку, пошел в армию.

Во время смотрин в военкомате на него сразу обратил внимание капитан с парашютами в голубых петлицах.

— Сколько раз подтягиваешься? — спросил он, окинув взглядом накачанную фигуру Емельянова.

— Тридцать, не напрягаясь. А что?

— Каким спортом занимался на гражданке? — не отвечая на вопрос, вновь спросил капитан.

— Самбо.

— Хочешь в десант?

— Хочу! — не задумываясь, ответил Емельянов.

Через полтора месяца он с гордостью надел голубой берет.

Высокий, широкоплечий, голубоглазый, «отличник боевой и политической подготовки» он сразу завоевал авторитет у товарищей. Через год стал ефрейтором. Его. уважали за спокойный нрав и крепкие кулаки. Когда еще в начале службы один из «дедов» хотел заставить постирать свои портянки, Емельянов быстренько объяснил, что «дед» не прав, да так, что после этого Диму стали бояться даже старослужащие.

В совершенстве владея и всеми приемами рукопашного боя, он, не церемонясь, расправлялся с любым, встававшим у него на пути.

На дембель провожала его вся часть.

— Может быть, останешься? Дадим направление, через полгода будешь прапорщиком, — .уговаривал его командир роты.

— Да нет, достаточно — навоевался! — отвечал сержант Емельянов, которому уже рисовались радужные картины мирной жизни; почти у всех, уходящих на дембель, они непременно радужные.

На гражданке он сразу устроился работать тренером в секцию самбо. За сто двадцать рэ. Разумеется, этих денег не хватало для полноценной жизни в столице, однако Дима не мог найти иного применения своим способностям; по крайней мере, на тот момент.