Сергей Самаров
Схрон под лавиной
Банда, как таковая, была уже, по сути дела, уничтожена. Сначала их было семь человек — опасных, агрессивных, дерзких. Пятеро уже никогда не поднимут оружие. Их убили, и они лежали на снегу, оскалив острые белые зубы, и остекленевшими глазами смотрели на выцветшее небо. Старший сержант контрактной службы, заместитель командира взвода спецназа ГРУ Слава Чухонцев заглянул в лицо каждому из пятерых. Именно глаза лучше всего показывали, жив человек или уже перешел в мир иной. По глазам многое можно определить. Бывает, у человека и дыхания не слышно, и сердце не бьется, а глаза еще живые. Значит, и сам он еще живой, и может выкарабкаться, если будет за жизнь цепляться. Оттуда, изнутри цепляться за то, что снаружи. Такое тоже, оказывается, возможно. А вот если глаза остекленели, если нет реакции на свет, значит, человек уже никогда к жизни не вернется. У этих пятерых реакции не было. Их пока даже не обыскивали, так и оставив лежать на снегу на склоне хребта. Не до того сразу было. Ведь остались еще двое, которых необходимо было найти и уничтожить. Главное — найти. Это самое сложное. За уничтожением дело не станет. И командир взвода старший лейтенант Шахамурзиев повел взвод в обход, через перевал, на другую сторону хребта, потому что на этой стороне бандитам некуда было деться, а их не видно. Даже следов на снегу нет. Вот и предположил старший лейтенант, что эмир Гаримханов с последним оставшимся у него бандитом ушли на другую сторону хребта по каменному языку, готовому сорваться, превращаясь в камнепад, и снести своей лютой мощью половину склона. Эмир решил рискнуть и пройти там, куда человек, имеющий выбор, никогда не пойдет. А выбор у Гаримханова был — или погибнуть от пуль спецназа, или погибнуть в камнепаде. Но последний вариант давал еще надежду на жизнь, и она, видимо, воплотилась. Так, по крайней мере, посчитал командир взвода. А у Шахамурзиева такой острой необходимости идти по каменному языку не было, все равно эмир никуда не денется. Выход из этого ущелья существует только один, и он перекрыт. Поэтому старший лейтенант не захотел собой и своими людьми рисковать и отошел к перевалу, чтобы второй склон проверить. Но все же оставил на месте заслон из трех бойцов — старшего сержанта Чухонцева и двух солдат. Вдруг эмир из-за какого-то камня поднимется и двинет к выходу? При существовании заслона далеко не пройдет. На Чухонцева командир взвода всегда мог положиться. Старший лейтенант только что вернулся из отпуска, ездил в родную деревню под Казанью, и во время его отсутствия Чухонцев исполнял обязанности командира взвода. Правда, тогда взвод находился на бригадной базе и проводил только учебные занятия, но с должностью, доставшейся ему всего-то на месяц, старший сержант справился, взвод ни в чем не отстал от других взводов. Шахамурзиев был доволен. Надеялся он на старшего сержанта и в боевой командировке на Северный Кавказ. В первый же день по прибытии, не успев устроиться в казарме на новом месте, взвод спецназа был отправлен на боевую операцию, и в первом же бою уничтожил пятерых бандитов, и намеревался поймать еще двоих. Такие действия считались успешными.
Слава Чухонцев с парой солдат засел за двумя валунами над старой протоптанной бандитами в снегу тропой. Пространство перед собой контролировали попеременно, по одному, иначе нельзя. Долго на снежный покров смотришь, и наступает «снежная слепота» — некоторое время потом вообще ничего не видишь. И потому обходились парой минут наблюдения, после чего менялись. Когда пришел черед дежурить на посту Славе, ему показалось, что один из убитых бандитов пошевелил ногой. Лежал бандит на крутом склоне головой вниз и будто бы подтолкнул себя ногой, чтобы ниже съехать. Может, показалось, а может, бандит действительно был еще жив. И старший сержант, отдав распоряжение солдатам о подстраховке, решил проверить. Он подошел к трупу и посветил фонариком в раскрытые глаза. Реакции зрачка не было. Слава подумал, что ошибся, не к тому подошел, и начал осматривать остальных. Все пятеро на самом деле были мертвы. В обратный путь Слава пошел не к камням, за которыми сидели солдаты, а вверх, чтобы до тропы добраться, а потом уже по ней дойти до нужного места. И когда одна нога уже встала на тропу, он вдруг услышал медленно и величаво нарастающий шум. Слава сразу понял, что это такое, и инстинктивно совершил прыжок под крепкую с виду скалу. А сверху все расширяющейся полосой скатывалась снежная лавина. Старший сержант едва успел, но все же успел, иначе его сбило бы уже с ног разогнавшимся тяжелым потоком мокрого снега, закрутило бы, завертело, связало бы неведомой природной силой руки и ноги, вырвало бы оружие и самого закувыркало бы, унося на дно ущелья, где затаилась в ожидании смерть. Но скала, под которой он спрятался, имела покатую вершину, по которой снежная лавина скатывалась, создавая снегопад на манер водопада, и скала шаталась, готовая вырваться из склона. Если уж каменная скала не в силах сопротивляться лавине, что же говорить о человеке!
А скала начала уже выворачиваться из земли. Она могла бы своей многотонной массой придавить старшего сержанта и уничтожить еще до того, как его уничтожит лавина. Чухонцев на четвереньках, но быстро отполз за большой валун, глубоко ушедший своим основанием в склон. И хотя валун плохо прикрывал от снега из-за своей не слишком великой высоты, он все же не катился. А скала вдруг вывалилась из почвы прямо на глазах у Славы и, развалившись на ходу, полетела вниз вместе с потоком снега. Смотреть на это было жутко. Но что произошло дальше, Чухонцев даже не понял. Он надеялся, что беда миновала его, прокатившись всей мощью рядом, но тут его тоже куда-то потащило, понесло, перевернуло и ударило. А потом все неожиданно стихло. Отшумев, лавина сошла и уже не представляла угрозы. А вокруг была темнота. Старший сержант так и не смог сразу понять, где он оказался. Но автомат из рук не выпустил и фонарик при падении не потерял. Вытащил его из глубокого кармана «разгрузки», посветил в одну, в другую сторону, вверх, вниз и увидел, что провалился в какую-то пещеру. Когда из склона вывернуло скалу, пещера открылась, и Чухонцев сразу провалился в нее. А дыру за считаные секунды залепило снежным потоком. Наверное, и удар был, хотя его он не почувствовал, может быть, сознание на какое-то время потерял. А когда пришел в себя, понял, что лежит на том самом валуне, за который прятался. Валун и провалился под ударом снега.
Положение было серьезным, хотя не таким трагичным, как попадание в саму лавину, и Слава, всегда склонный к спокойному логическому размышлению, перекрестившись, сказал себе: «Ведь для чего-то Господь оставил меня в живых! Надо понять для чего…»
Он не был рьяно верующим христианином, более того, даже молился не регулярно, а только тогда, когда ему что-то требовалось, когда без помощи Бога, как думалось, обойтись не мог. Впрочем, так поступает большинство людей, которые называют себя христианами.
Но в этот раз сомнений у старшего сержанта не было. Только Господь мог сберечь его, когда до лавины оставалось не более полуметра. И, чтобы понять, для чего Господь оставил его в живых, Чухонцев полез к выходу, где виднелся снег. Хотелось света. Не этого ничтожного и слабого света фонарика, а настоящего, солнечного, от которого глаза режет. Снежное пятно было небольшое, от силы полтора метра в диаметре. Старший сержант пытался пробить снег стволом автомата, но это оказалось бесполезным занятием. Лавина может создать пробку толщиной в несколько метров. Разве такую пробьешь! Значит, следует искать другой выход…
Это надо же такому случиться, что спецназ пришел в ущелье тогда, когда Далгат Аристотелевич Гаримханов был, что называется, не у дел. То есть был совершенно не способен осуществлять командование своим джамаатом, измученный сильнейшим приступом геморроя, который не проходил уже третий день. И только усилием воли эмир заставил себя встать на ноги и принять участие в бою.
Все три последних дня Далгат Аристотелевич спасался только тем, что подолгу беседовал с Гериханом Довтмирзаевым, своим пожилым пулеметчиком. Гаримханов давно уже заметил, что умеющий сочувствовать чужой боли Герихан своими словами всегда приносил ему облегчение. И даже не обязательно словами, он мог просто сидеть рядом, и эмиру становилось легче. Далгат Аристотелевич когда-то читал про энергетический вампиризм. Наверное, он был энергетическим вампиром, если получал облегчение от присутствия другого человека. Причем не каждого, а того, кто умеет сочувствовать и жалеть того, кому больно. Без этого человека боль порой становилась невыносимой.
Гаримханов как-то даже удосужился спросить у Герихана, не трудно ли тому бывает стрелять в людей. Ведь пулемет — оружие такое, что не делает выбора в цели. Он косит всех подряд, и добрых, и злых.
