Едва он это произнес, дверь открылась. Вышли девушка-телефонистка и седой унтер-офицер. Одетые в хлопчатобумажную форму для хозяйственных работ. Это были смертники. За ними шли фельдфебель-кавалерист и Пауст с бумагами под мышкой. Он старался выглядеть беззаботным, но его водянистые голубые глаза нервозно мигали.
Кавалерист посмотрел в регистрационную книгу и сказал:
— Если у вас есть какие-то жалобы, говорите.
Смертники промолчали, но испуганно посмотрели
на нас шестерых в касках и с винтовками. Явно не сознавая, что делают, они расписались в регистрационной книге.
Пауст с кавалеристом обменялись рукопожатием и попрощались. С таким видом, будто говорили друг другу «спасибо» и «до встречи».
Мы вышли из караульного помещения со смертниками посередине и влезли в грузовик. Солдаты помогли девушке забраться в кузов, хотя в помощи больше нуждался старый унтер.
— Порядок, — крикнул Пауст, и мы рванули с места. Охранники у ворот испуганно смотрели вслед большому дизельному грузовику, с ревом несшемуся к Зеннелагеру.
Сперва мы ехали молча, робко и с любопытством поглядывая на двух смертников. Первым нарушил молчание Плутон. Протянул им пачку сигарет с опиумом.
— Курите, это помогает.
Оба взяли по сигарете и жадно закурили.
Порта подался вперед.
— За что это вас?
Девушка выронила сигарету и заплакала.
— Оставь, я не думал тебя расстраивать, — утешающе сказал Порта. — Просто хотел узнать, как нам себя чувствовать.
— Тупая свинья, — выкрикнул Мёллер и замахнулся на Порту. — Тебе что до этого? Скоро узнаешь в «Зенне».
И обнял девушку за плечи.
— Не расстраивайся, сестренка. Это тупой олух, который вечно сует нос не в свои дела.
Девушка беззвучно плакала. Мотор гудел. Грузовик въезжал на крутой подъем. Пауст смотрел на нас из окна кабины. Старик указал на кучу гравия у обочины. Возле нее стояли несколько военнопленных и охранников.
— Наконец-то дорогу ремонтируют. Давно пора. На этом участке машину вечно трясет.
Бауэр поинтересовался, пойдет ли Порта вечером в «Рыжую кошку».
— Придут Лизхен и Барбара. Будет та еще веселуха.
— Пойду, конечно, — ответил Порта. — Но пробуду там только до десяти часов. Потом отправлюсь на открытие нового публичного дома в Мюнхенер гассе.
Наш грузовик обогнала, завывая сиреной, санитарная машина.
— Господи, что еще стряслось? — произнес Старик.
— В сирене санитарной машины всегда есть что-то зловещее, — с беспокойством сказал Бауэр.
— Может быть, роды с осложнениями, — сказал Мёллер. — У моей жены было кровотечение, когда она рожала второго. Ее быстро отвезли в больницу. И она, и ребенок были на волосок от смерти.
— Видели новую девицу, которая появилась в столовой второй роты? — спросил Плутон. — Та еще цыпочка.
Тут машина ухнула в глубокую выбоину, и мы все повалились в кучу. Порта яростно крикнул водителю:
— Не видишь, куда едешь, тупой болван?
Ответ водителя заглушил шум мотора.
Из-за темных туч выглянуло солнце.
— Погода разгуливается, — сказал Штеге. — День будет ясным. Я встречусь с девушкой, с которой познакомился вчера вечером.
Порта засмеялся.
— Какого черта ты всех своих краль водишь кататься на лодке? У вас небось всегда мокрые задницы. Все лодки, которые сдает напрокат этот старый осел, залиты водой до середины. Пошли лучше со мной в Мюнхенер гассе. Девицу возьми с собой.
— У тебя вечно девицы на уме, — раздраженно сказал Мёллер.
— Послушай, твое преподобие, — угрожающе заговорил Порта. — В последнее время ты слишком много скулишь. Мы не суемся в твои кроссворды или разговоры со священником за закрытыми дверями. Развлекайся по-своему, а мы будем по-своему. Вот отправимся снова на фронт, там посмотрим, чего ты стоишь, шлезвигский ханжа.
Мёллер вскочил и снова яростно замахнулся на высокого, худощавого Порту. Но Порта сделал нырок, и большой кулак Мёллера прошел на сантиметр от цели. Берлинец ловко ударил Мёллера ребром ладони по горлу, и тот грузно повалился.
Штеге оттолкнул его, чтобы освободить место для наших ног.
— Сам виноват, — сказал Старик. — Хоть мы и должны принимать во внимание его возраст. Большинству из нас он годится в отцы. Я поговорю с ним, когда вернемся.
— Когда-нибудь я превращу в блин его кислую рожу, — сказал Порта со свирепой усмешкой.
Плутон сказал, что слышал, будто нас переводят на большой танковый завод, где мы будем испытывать новые танки, названные «королевскими тиграми».
— Тебе это наверняка сказал твой друг «Задница в сапогах», — съязвил Штеге.
— Какого черта ты все время меня подкалываешь? — яростно напустился на него Плутон.
— Ты еще спрашиваешь, гамбургский недотепа? — воскликнул Старик. — Это что, обычные стрельбы? Неужели ты совершенно бесчувственный?
К нашему удивлению, Старика перебил старый унтер:
— Не лучше ли вам всем успокоиться?
Грузовик свернул на грунтовую дорогу, разъезженную тяжелыми машинами и танками.
Мёллер встал и отодвинулся от нас как можно дальше. Лицо его было кислее обычного.
Молчание нарушила девушка.
— Есть у кого-нибудь сигарета или аспирин?
Мы несколько секунд смотрели на нее, одетую в старое рабочее обмундирование.
Штеге протянул ей сигарету. Дал прикурить от зажигалки, которую купил во Франции три года назад. Рука его дрожала.
Мы все начали торопливо шарить по карманам.
Порта крикнул в кабину:
— Аспирин у кого-нибудь есть?
Пауст опустил стекло дверцы и насмешливо зарычал. Мы все увидели его крепкие белые зубы.
— Таблетки у меня только в пистолетной обойме. Излечивают наверняка. У кого там головная боль?
— У девушки.
Долгое молчание. Потом смущенное:
— А.
Стекло опустилось. Слова Порты: «Грязная собака!» Пауст предпочел пропустить мимо ушей.
— Нет аспирина, и ладно, — апатично сказала девушка. — Скоро все пройдет.
— Сделаете для меня кое-что? — спросил старый унтер. И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я из Семьдесят шестого артиллерийского полка. Сходите к унтер-офицеру Брандту из четвертой батареи. Скажите, пусть позаботится, чтобы жена получила мои деньги. Она живет вместе с женой моего старшего сына в Дортмунде. Сделаешь ты это для меня? — обратился он к Штеге.
Штеге забормотал:
— Да, да, конечно. Что вы…
Плутон перебил его:
— Старина, он только все испортит. У меня в Семьдесят шестом есть приятель, штабс-фельдфебель Пауль Грот. Знаешь его?
— Да, Грота я хорошо знаю. Он из второй батареи. Потерял ногу под Брест-Литовском. Передай ему привет от Газовщика. До войны я работал газовщиком, — добавил старый унтер.
Девушка с интересом подняла взгляд, в ее мертвое лицо вернулась жизнь.
— Сделаете и для меня кое-что? — негромко спросила она Плутона. — Дайте листок бумаги, пожалуйста.
Ей протянули по меньшей мере десять карандашей и блокнотов. Старик протолкался к девушке и дал складывающуюся армейскую открытку.
Девушка писала быстро, нервозно, перечла написанное, заклеила открытку и протянула Плутону.
— Отправишь?
— Непременно, — лаконично ответил Плутон и сунул ее в карман шинели.
— Если доставишь лично, получишь бутылку шампанского, — сказала девушка, нервозно запинаясь, И критически осмотрела здоровенного докера в замасленной форме танкиста. Он стоял с винтовкой в руке, сдвинув каску на затылок и слегка расставив ноги в коротких, блестящих сапогах. Черные брюки пузырились. Короткий китель с серебряными черепами на петлицах оттягивал вниз небрежно надетый нагрудный патронташ из черной кожи, из которого выглядывали кончики пуль.
— Мне ничего не нужно, — произнес с запинкой обычно бойкий Плутон. — Письмо будет у меня в сохранности. Я лучший в стране почтальон.
— Спасибо, солдат. Я никогда этого не забуду.
— Не за что, — ответил Плутон.
Мы ехали дальше в молчании. Солнце уже полностью вышло. Стало тепло.
Кто-то принялся насвистывать:
Fruk Morgens, wenn die Hahne krдhen…[21]
Несколько человек стали напевать. Неожиданно все умолкли и смущенно переглянулись. Ощущение было таким, будто мы совершили богохульство в соборе с молящимися.
Грузовик остановился. Порта крикнул часовому:
— Специальный наряд из дежурной роты. Один фельдфебель, один унтер-офицер, двадцать солдат и двое заключенных.
Часовой заглянул в грузовик. Из окна караульного помещения высунулся фельдфебель и крикнул:
— Поезжайте на девятый участок. Где пропадали, черт возьми? Там вас давно ждут.
— Шут ты гороховый, — сказал Пауст.
Не дожидаясь ответа, мы поехали по песчаной дороге мимо казарм. Пустые окна уныло смотрели на людей в мундирах, которых изо дня в день учили убивать.
