— Ты, Бурьян, трехай, да мозги не просирай. Секи! Эта девка — дочь самого Кравцова! Не залупайся! Дыши, как законник, считай — верняк, в лапы колымского дьявола влипли. Из них, на моей памяти, никто не слинял. Девка, чуть что, к родителю за советом. Он — враз… Не таких обламывал.
- На нашего пахана и его лапы коротки оказались, — не поверил Бурьян.
Он его накрывал. Линял пахан из мусориловок, зон, суда. От дьявола слинять — такой счастливец не возник на свет. Заруби, — шептал тихо.
А шмара — ништяк! Хрен с ней, что следователь. Мне б ее на ночку. Уж не пожалела б, — веселился Кляча, влезая в «воронок».
Фишка глянул на обоих кентов, свирепея. И сказал уже в машине:
Приключений на жопу ищете? Валяйте. Но вытягивать с говна никто не будет…
А через неделю фартовых начали по одному привозить на допросы.
Балов, видя уверенность следователя, внутренне успокоился.
Но ни он, ни оперативники не спускали глаз с кабине-та во время допросов. Знали непредсказуемость и внезапность «малины».
Но все проходило спокойно. Даже в городе, помимо мелких краж сигарет и водки из ларьков, ничего не случалось.
Поутихли фартовые с вашей легкой руки, — сказал как-то Балов Ирине. Та ответила, подумав:
Не с добра. Нынешний покой — это затишье перед бурей. Теперь ее в любой момент можно ожидать.
Почему так думаете? — удивился Геннадий, глянув на уставшую после допросов Ирину.
Так всегда бывает. Фартовые после провалов не бросаются сгоряча, сразу выручать своих. Чтобы снова не попасть в ловушку. Они, в отличие от нас, берегут своих людей. И каждое дело долго готовят, основательно все просчитывают. Потому мы так подолгу раскручиваем их дела.
Я, наоборот, думаю, что уехали воры из Охи, опасаясь за себя. А может, не доверяют Кляче и Бурьяну, боясь, чтобы те их не раскрыли.
— С чего ради? Они об этом не беспокоятся. И вполне возможно, что выручать своих они не станут. Зная наверняка «вышки» никому из троих не будет.
— Да, но Бурьян пытался убить меня. Разве этого недостаточно для расстрела? — удивился Балов.
— У Бурьяна эта судимость — первая. И на момент совершения преступления ему не исполнилось восемнадцати лет. К тому ж вы — живы, тяжелых последствий для состояния здоровья не наступило. Потому о высшей мере наказания в его случае и говорить не приходится, — ответила Кравцова.
Геннадий сконфузился. Но было обидно, что Бурьян останется без наказания за попытку к убийству.
Балов иногда интересовался у Кравцовой, как идет следствие. Она, видимо, не любила расспросов и отвечала однозначно:
— Нормально.
Лишь у себя дома она могла позволить слабину. И делилась с отцом всеми подробностями дела.
Особо ей запомнился первый допрос Бурьяна. Он вошел в кабинет вразвалку, выказывая следователю полное презренье. Кравцова сделала вид, что не заметила, проглядела.
Когда Бурьян сел на табурет, вместо ответов на вопросы уставился на грудь, взглядом шарил по фигуре Ирины. А потом спросил, ухмыляясь:
— Так как мы, сботаемся? Ты мне по кайфу. Имеешь хазу?
Ирина, не одергивая, начала допрос:
— Как проникли вы в помещение универмага?
— Во, баба! Да с такими буферами ты за одну ночь жирный положняк сгребла бы! Чего кантуешься в этой мусориловке? Такие сиськи и корма без понту носишь! — не отвечал на вопрос Бурьян.
— Не забывайтесь, обвиняемый! Вы на допросе! Не будете отвечать, вернем в камеру. Пока пыл не охладится! — не сдержалась Ирина.
Бурьян и вовсе повеселел.
— У нас на Шанхае за твои буфера кусок за ночь дали б. Да за жопу столько же. Когда ты такие башли тут сорвешь? Не тяни резину! Хиляй к нам. Не простынешь, не закашляешься, — рассматривал следователя в упор, нахально.
— Ну, что? Поговорили? Теперь давайте к делу, Борис, хватит паясничать! О Шанхае, видимо, вам придется забыть на время.
— На время? — осекся вдруг Бурьян, и наигранную игривость как рукой сняло. Выдал себя: — Значит, на «вышку» тянуть не будешь? За легавого? — дрогнули губы.
— Наказание вам определит суд. Но исключительной меры наказания, думаю, вы избежите.
Бурьян выдохнул шумно, словно гору с плеч свалил.
— Так что ж, продолжим допрос? — спросила Ирина.
Фартовый никак не мог прийти в себя от еле сдерживаемой радости.
— Как оказались вы в универмаге ночью? — задала вопрос Кравцова.
— Ясное дело. Не в гости прихиляли. Не с парадного. Интересовались, чем точка дышит. Вот и возникли.
— Вы пришли в магазин до закрытия?
— Это уж наш кайф, когда прижмет, тогда и привалим.
— В ваших интересах, Борис, быть правдивым на следствии, это будет зачтено при определении наказания.
— А ты мне что, пахан иль мама родная? Чего это я перед тобой колоться стану? Да еще в лягашке! Пусть я — шанхаец, но не фрайер, чтоб сопли перед тобой пускать. Чего тянешь с меня — зачем, да почему, да как? Сегодняшнее накрыли мусора. А дальше, — осекся, прикусил язык Бурьян.
Кляча, в знак протеста, отказался давать показания следователю.
Осторожным охотником на промысловой тропе повел себя Фишка.
Кто был организатором ограбления универмага? — спросила его Кравцова.
— У нас нет начальников. Они — в зоне. Всяк сам по себе фартует. Так и мы.
Леший какую долю себе оговорил? — огорошила вопросом следователь.
Я сам по себе. Сколько бы взял, то и мое. Да не повезло, — вздыхал Фишка.
— Это потому, что обязанником он стал у вас после того, как вы ему помогли из суда уйти? Освободил на этот раз от доли? — удивляла осведомленностью следователь.
— Я к суду не прикипался! И чужое мне не клей! — испугался вор, вспомнив, сколько людей сгорело в пожаре.
— Кто ж, как не вы, опытный вор, надоумили Клячу и Бурьяна спрятаться в гардеробной за полчаса до конца рабочего дня. Знали, не войдут туда продавцы. Летом там никто не переодевается. Но кто-то подсказал вам раздевалку. Сами о ней знать не могли, — говорила Ирина.
— Кто мог надоумить? Сами. На то и фартовые, — смекнул Фишка, что не раскололись кенты, держатся молча на следствии. Но, глядя на Ирину, боялся внутренне: «Ох и неспроста эту Кравцову назначили следователем. Расколет она кентов по самые…»
— С Фомкой на Печоре познакомились, в зоне? — продолжала допрос следователь.
— Да.
— Бурьян впервые с вами в деле?
— Да.
— А Кляча? — сыпала вопросы Ирина.
— Первый раз. И в последний, — ответил, вздохнув.
— Да, положенье ваше — сложное. Поджог суда вами и Фомкой уже доказан. Универмаг — довеском станет.
«Значит, «вышка» обеспечена», — подумалось с грустью. И решил отмазаться, свалить все на Фомку. Мертвый кент — простит живого. Ему уже все равно.
— Поджог суда расследуется не мною. Меня интересует лишь универмаг, — прервала следователь Фишку. И задала очередной вопрос: — Сколько лет знаете Лешего и давно ли воруете вместе?
— Я сам по себе. Никого не признаю.
— Сам по себе, а почему в универмаг вчетвером заявились? Почему не сам по себе? Молодых в делах учил?
— Сами навязались. Хавать всем охота.
— Почему не Леший, а вы пошли в универмаг?
— Причем Леший? Я захотел и возник.
— Но сына своего он не каждому доверяет. Выходит, вы у него в чести. На особом счету.
— С хрена ли загуляли? Да я взял, потому что вместе — проще.
— В чем же? В убийстве? — усмехнулась Кравцова.
— А разве тот легавый накрылся? — округлились глаза Фишки.
— Да нет. Живой. Но покушение было. И бесследно оно не пройдет, — предупредила жестко.
— Я его не хотел мокрить. Трамбовал, это верняк. Но и мусор махался.
— А кто, как не вы, кричали, что этого легавого по-особому замокрить надо? Фомка уже был убит. А грубый, низкий голос — ваш. Значит, было такое намерение, умысел на убийство.
— Да у меня при себе ничего не было. Чем бы я его размазал?
— Вы судились пять раз. Дважды — за убийство, при ограблении. Удара вашего кулака по голове оказалось достаточно, чтобы умер сорокалетний здоровый человек. Там у вас тоже не было при себе оружия.
— Кто ожмурить решил кого-то, о том не ботает. Тихо распишет, — оправдывался Фишка.
Но через две недели долгих, утомительных допросов Кравцова выяснила многое.
Лишенные общения меж собой, воры понемногу проговаривались. Особо молодые часто путались в показаниях.
Кляча, поняв, что молчаньем ничего не добьется, а дело раскручивается, испугался, что кенты засыпят, взвалят на него все каленые, решил давать показания.
К тому времени и Бурьян остепенился. Перестал оценивать Кравцову целиком и по частям — в денежном выражении. И, поняв, что хамство на следствии и на Шанхае расценивается по-разному, заговорил на человечьем нормальном языке.
— Кто у вас был организатором ограбления универмага? — спросила следователь.
