– Сколько ты хочешь? – угрюмо полюбопытствовал Шамиль.
Алексей с мнимой беззаботностью пожал плечами.
Шамиль взял лежащий на столе сотовый и набрал тот же номер.
– Да-а, – недовольно откликнулась трубка.
– Алексей Ильич хочет больше, он не согласен на двадцать.
Трубка разразилась колкими обидными словами, ругательствами и проклятиями. Алексей Ильич понял, что начальник Шамиля костерит его, и разразился смехом. Он с ироничным прищуром смотрел на тупо внимающего ругательствам шефа Шамиля. Лицо последнего, несмотря на жару, покрыла бледность, он морщил лоб, хмурил брови, а то вдруг словно впадал в ступор. Это раззадоривало Алексея Ильича. Толька крутился здесь же, нарезая хлеб, подливая пойло в чашки, разламывая сочные птичьи тушки. Алексей Ильич глотал водку, закусывая ее икрой, осетриной и огурцами, с великодушным терпением ожидая конца телефонного трепа. По мере того как его все больше развозило, а разговор затягивался, лицо Шамиля начинало светлеть, перестало дергаться, судорожно кривиться и хмуриться.
Алексея Ильича это настораживало. Он поинтересовался такой переменой, едва Шамиль отключил мобильник.
– Вижу, ты на глазах расцветаешь... Клевый у тебя начальник – вначале наорет, потом порадует. Что это вдруг ты так засветился? На чем вы с ним порешили?
– Двадцать пять, – с прохладцей ответил Шамиль и взялся за чашку с водкой, – но это последнее слово.
– Это уже лучше, – довольно усмехнулся Алексей Ильич, – считай, что я согласен. Но это не означает, что я буду у вас «шестеркой», – мрачно процедил он, сделав неприступно-гордый вид.
– Шеф тебя уважает, – мягко возразил Шамиль, – тебе это известно. Иначе стал бы он повышать ставки.
– А куда ему деваться? – не унимался Алексей Ильич. – Такого, как я, он не найдет. Ладно, заметано. Дело сделано, настало время поразвлечься...
– Берешь Женьку? – небрежно спросил он Шамиля. – Она знатная мастерица...
Шамиль кивнул.
* * *
Светлана провалилась в липкое забытье. За последние два дня она спала в общей сложности не более семи часов. Никто не знал, где Владимир, и она, привыкшая к тому, что Полунин всегда ей по несколько раз звонит с работы и предупреждает, что задержится, если в этом была необходимость, не могла найти себе места. Сегодня она заснула только под утро. Антон был у ее мамы в гостях. Он весело проводил время на речке, купаясь и играя со сверстниками. Мать Светы жила неподалеку от города, держала хозяйство. Был у нее и пес Боцман, предмет обожания Антона. Он сам кормил собаку, что не могло не радовать его родителей, ведь сын приучался к ответственности. Светлана еще раз порадовалась, что мальчик в деревне, будь он здесь сейчас, замучил бы ее вопросом «где папа».
Она чувствовала себя совсем беспомощной, и если порой опасности и вообще беспокойная жизнь мужа заставляли ее собираться и быть готовой к сопротивлению трудностям, то на этот раз она с ужасом для самой себя констатировала, что отсутствие Полунина гибельным образом сказалось на ее физических и моральных силах. Тревога изматывала ее, неизвестность отупляла. Она звонила Болдину, но его не было на месте, звонила Батурину, но тот и сам ничего не знал.
Ей снилось, как они все вместе идут куда-то сквозь золотое поле пшеницы. Именно – сквозь. Потому что колосья, подобно расплавленным солнцу теням, проскальзывали сквозь них, убегая назад, и игриво колыхались при этом. Жидкое золото лучей обливало их лица, выстилало разогретой парчой влекущую даль. Казалось, этому шествию не будет конца. Голоса, похожие на цоканье катящихся по металлическому подносу золотых колец, наполняли воздух звенящим смехом. Кто это там впереди? Из густого золота колосьев выросла золотая голова. Да это же Болдин! Что он там делает? Они шли и шли, поспешая смеющемуся Славке навстречу, а он все отдалялся. И тогда сердце Светланы сжала клещами непонятная боль. В ней была некая ускользающая мука, то и дело перетекающая в надежду. Она хотела позвать Славку, но увидела недовольное лицо мужа, с которого сбежала золотистая патина лучей. Она хотела сказать Владимиру, что, наверное, Болдин их не видит, что нужно окликнуть его. Но в глубине ее сознания, едва она взглянула на Полунина, зародилось жуткое отчаяние. Она поняла, что они не догонят Славку. Тем более что он их видел, улыбался и если бы хотел встретиться с ними, то, конечно же, остановился бы или побежал к ним. Антон вырвался и полетел через поле, что-то выкрикивая на бегу. И теперь уже нужно было бежать за Антоном. «Вернись!» – кричало нутро Светланы, в то время как голос проваливался в темную бездну немоты.
Незаметно для нее ее внутренний голос выбился наружу, вспорол синеву неба, срезал несколько колосьев и раненой птицей упал на землю. Она распахнула глаза, в горле першило, в комнате надрывался телефон.
– Да, – Светлана подняла трубку.
– Степин, – представился адвокат. – Владимир задержан по подозрению в убийстве.
– Убийстве? – воскликнула Светлана. Внутри у нее все похолодело.
– Да, – сухо подтвердил адвокат, – я еду к нему.
– Убийстве кого?
– Пока не знаю. Как только мне будет что-нибудь известно, я немедленно сообщу вам.
Из трубки полетели короткие гудки. Светлана бессильно откинулась на подушки. В мозгу заплясали странные мысли – одна страшнее другой. Она чувствовала дикую слабость во всем теле. Она вспомнила, как люди Томашевского однажды подожгли квартиру, когда она еще работала у Полунина няней, вспомнила, как полгода назад ее, Антона и Болдина похитила банда Исаева. Да мало ли чего было! А она, наивная, радовалась, что началась спокойная жизнь!
Светлана взяла трубку, чтобы позвонить Батурину, но телефон сам зазвонил. Светлана поймала себя на мысли, что боится отвечать на звонок – она страшилась дурных новостей. Она справилась со страхом, поднесла трубку к уху.
– Свет, это Колян, – узнала она раскатисто-звучный голос Батурина. – Славку Болдина того... в натуре...
Он замолчал.
– Чего того? – закричала она, чувствуя, как закипает в горле комок слез. – Чего того?
Ей казалось, что она вот-вот грохнется в обморок.
– Убили, – глухо сказал Батурин.
– Не понимаю, – ужаснулась собственной растерянности Светлана, – не понимаю, как убили?
Светлана от волнения встала с дивана.
– Выстрелом в сердце, – ответил Батурин.
– Не может быть! – в отчаянии закричала она. – Не может...
Она вспомнила свой сон. Неужели она способна видеть вещие сны? Или их время от времени видит любой человек, когда подсознательно чувствует надвигающуюся опасность или коренную перемену в жизни? Светлана провела свободной рукой по глазам.
– Владимира обвиняют в его убийстве, – произнес скороговоркой, дабы не задерживаться ни на одном слоге, Батурин, тоже изрядно нервничавший. – Ну, я этим гадам покажу, мы с ребятами заставим их навоз жрать! – мстительно произнес он.
– Коля, Коля... – слезы катились у Светы по щекам.
– Не плачь, – уныло, сознавая тщету утешений, вымолвил Батурин, – только скажи, я все сделаю... Ну-у, может, чего привезти...
– Не надо, спасибо, все есть, – через силу сказала Света.
– А этим гадам я рога пообломаю, – угрожающе процедил он, – бля буду... ой, прости... Нет, ну, в натуре, кто-то наезжает! Не знают, с кем дело имеют.
Она спала в гостиной, словно это ее местоположение могло как-то ускорить возвращение Полунина. Этакая боевая готовность. В голову лезли всякие мысли, воспоминания... И это, последнее, связанное с Болдиным, когда Владимир угрожал ему в «Оливере», приревновав к ней. Кто знал, что Славке остается жить меньше двух суток! Непоправимость происшедшего легла могильной плитой ей на плечи.
И кого обвиняют в убийстве Славки! Ее мужа, лучшего Славкиного друга. Лишившись сразу двоих, Светлана почувствовала себя маленькой девочкой, беззащитной перед играми злых взрослых. В роли взрослых выступали те люди, которые обвиняли теперь Владимира в убийстве Болдина. И те, которые все это организовали. Богатый опыт Светланы – жены независимого и богатого человека, подсказывал ей, что Владимира кто-то хочет засадить за решетку. Она ни секунды не сомневалась в том, что Полунин непричастен к смерти Славки и более того – стал жертвой чьих-то враждебных происков. Они много раз спорили с Полуниным о том, возможно ли честно жить в этой стране, возможно ли оторваться от прошлого, а в настоящем не вызывать зависти и злобы у корыстолюбивых и жадных людей, желающих преуспеть за счет «опускания» других. Светлана не была такой оптимисткой, как Владимир, который, несмотря на свою хмурую замкнутость и неразговорчивость, несмотря на свои страдания и разочарования, сохранил в душе остатки веры в торжество добра, в возможность преображения мира, в его изменение к лучшему.
А Светлана ждала все время какого-нибудь подвоха, какой-нибудь злой проказы судьбы. Но когда Владимир, становясь вдруг красноречивым и убедительным, с горячностью юноши отстаивал свою точку зрения, свой купленный ценой таких усилий оптимизм, Светлана соглашалась с мужем. А стоило ей остаться одной, стоило Владимиру задержаться на работе и вовремя не позвонить, запоздать с сообщением, ее вера в спокойную жизнь рушилась, рассыпалась в прах, и на смену ей приходили вначале сомнение и беспокойство, а потом наползал туман тревоги и безнадежности. У нее все валилось из рук, она чувствовала, что у нее сдают нервы, что она так долго не выдержит. Ее рассудительность, ее здравый смысл отступали перед палящим страхом за жизнь Владимира и Антона. Но стоило Владимиру появиться, она расцветала, становилась веселой, щедрой, шаловливой. Она вела некое двойное существование, одна сторона которого скрывалась в тени мучительного беспокойства, а другая была озарена вспышками безудержного счастья, нежности, преданности, душевного соучастия. Поэтому Светлану так задевала, так огорчала ревность Владимира.
