— Креста на тебе нету, — скулит она. — Мне много не надо, только на хлебушек… Во имя Спасителя…
Если притворяется, то тяжеленько приходится нашему родному отечеству, коли именем Бога и креста обманывают. А может и в самом деле не притворяется?
— Я же сказал, что нет у меня денег, — опять роняю ей. — Вообще нету. Ни копейки.
Ну теперь-то уж точно отстанет! — убежден я.
Ан не тут-то было.
— Такой молодой, здоровый, — нудит она. — Ну хоть сколько можешь…
Ну что ж, бабка, ты сама на это напросилась! Я неторопливо лезу в карман. Она вожделенно следит за движением руки. Даже трястись перестала. Однако извлекает она, моя рука, из кармана совсем не то, чего от меня ждет попрошайка. И когда я тычу ей в глаза неровно отпечатанный и небрежно заполненный бланк справки с круглой печатью, испуганно ойкает, шарахается в сторону и мгновенно растворяется в толпе.
Аккуратно свернув и спрятав бумажку, опять замираю, прислонившись к квадратной серой колонне. Гляжу на шпиль со звездой, который впился в небо напротив, через гудящую бесконечным потоком машин площадь. Почему-то встреча с бабкой меня расстроила.
— Креста нету… — говорю сам себе. — Что верно, бабка, то верно. Нету на мне креста…
Однако стоять вот так до бесконечности, тупо глядя на бурлящую мимо чужую жизнь, тоже не дело. Вон уже без того сержант-милиционер с «демократизатором» на поясе настороженно поглядывает в мою сторону. Ну его, право, к лешему, нарвешься еще!..
Делаю вид, что смотрю на часы, которых на запястье нет, и неторопливо направляюсь в сторону метро.
Первый день, когда мне абсолютно нечего делать. И куда его убить, этот день?
И куда убить еще множество таких же дней, которые серой бесконечной чередой теряются в необозримом, в непонятном будущем?
Впрочем, когда-нибудь потом, скорее всего, что-то на горизонте прорежется. А пока… Пока нужно куда-то идти, что-то есть, где-то устраиваться… Нужно жить! Только кто бы объяснил ЗАЧЕМ…
2
Лишь войдя в вестибюль станции метро, понимаю, что как раз сюда-то мне и не следовало входить. Лучше бы прошелся до Садового кольца, сел на троллейбус-«бэшку», и потихоньку допилил бы до нужной станции. Там, может, на контроль и не нарвался бы. А здесь частокол турникетов никак миновать невозможно.
Однако делать нечего, не возвращаться же!..
Не привык я возвращаться.
Неторопливо, вразвалку направляюсь к контролирующей проход бабульке. Мимо нее нескончаемым потоком льется народ, показывая на ходу что попало: проездные, какие-то удостоверения, еще что-то… Что она тут разглядит, в этом мельтешении?.. А тут еще все тащатся с сумками, тележками, коробками… Адова работа, если разобраться, вот так на контроле в метро у вокзала весь день сидеть, не позавидуешь…
Ты лучше себе посочувствуй, — оборвал я сам себя. Альтруист хренов! Она тут посидит-посидит, да и домой двинет. К себе домой! Где ее ждет семья и вкусный ужин. А ты куда направишься? По тому адресу, что дал тебе Корифей?
Нет-нет-нет, стоп, туда ни в коем случае, об этом даже думать нельзя!
…Между тем я уже оказываюсь перед бабулькой. Она глядит на меня настороженно, уже выхватив, опытно выделив глазами из толпы человека, который приближается к ней не слишком уверенно. Видит, что ничего из кармана не достаю, никаких «корочек» ей под нос не тычу. И уже видно, что она заранее готова сорваться на крик во имя восстановления социальной справедливости.
— Здравствуй, мамаша!
Она молчит, пялится из-под потертой красной шапочки снизу вверх. Сейчас мимо нее хоть по «ксиве» «Ударника коммунистического труда» проходи, хоть танк на веревочке провози — не заметит.
— Пропусти в метро, у меня денег нет, — в лоб прошу ее.
Дежурная тут же обретает дар речи.
— Без денег нельзя, — решительно информирует она. — А денег нет — это твои проблемы.
— Грубая ты, мамаша, невоспитанная, — цежу я, сдерживаясь. — И сердца у тебя нету.
Последняя реплика ей не нравится.
— На всех вас сердца не напасешься, — обрывает она и ловко перехватывает какого-то мальчишку, попытавшегося проскользнуть мимо нее. Паренек послушно ретируется, а бабулька продолжает:
— А деньги зарабатывать нужно, а не «зайцем» ездить.
Делать нечего.
— А я уже заработал…
Опять лезу в карман за бумажкой. Достаю, разворачиваю ее, показываю дежурной.
— Видишь, как много заработал?
Тут она теряется, испуганно оборачивается за спину.
Оттуда тотчас появляется еще одна серая личность с палкой о трех концах.
— В чем тут дело? — спрашивает он у дежурной, глядя на меня усталыми глазами.
Дежурная, видимо, посчитав, что, подобно шекспировскому мавру, дело сделала, отодвинулась от меня в сторонку. Делать нечего, подаю справку сержанту. Тот ее бегло просматривает, сам аккуратно сворачивает, возвращает мне.
— Проходи, — кивает мне в сторону эскалатора.
Бабулька-дежурная косится в его сторону настороженным взглядом, однако возражать не решается.
— Тебе куда ехать-то надо? — интересуется милиционер. — Далеко?
Что ему ответишь? Не изливать же душу здесь, в этой толчее…
— До Белорусского вокзала.
— Знаешь, как проехать?
Усмехаюсь. Хотя усмешка вряд ли получается по-настоящему веселой.
— Знаю, — киваю в ответ. — Все знаю…
Сержант опять глядит на меня выжидательно, очевидно, уловив двусмысленность моих слов. Но ничего не говорит, только козыряет небрежно и возвращается на свое место у турникета.
…Как же я отвык от этого великолепия московского метро! Стою на бесконечной ленте эскалатора, мимо проплывают столбики светильников, по телу струится приятное тепло, ноздри щекочет специфический запах «подземки»… Как давно я здесь не был!
Правда, с тех пор, как я тут был в последний раз, метро, вижу, здорово изменилось. В вестибюле справа мелькнула закусочная, мусора добавилась, в смысле не «мусоров», а именно мусора — всюду банки пустые валяются, какие-то пакеты… Впрочем, и «мусоров» тоже стало больше, причем все в бронежилетах, часто с автоматами… (Не дай, как говорится, Бог, в такой толпе — да из этого укороченного «калашникова» полоснуть! Его остренькие пульки такого натворят!..). На стендах вдоль эскалаторов рекламные щиты уговаривают покупать колготки, слушать какое-то радио, есть бутерброды… Вокруг все едут с исполинскими полосатыми неподъемными сумками, с рюкзаками или тележками…
А главное, на что обращаю внимание, это то, что вокруг очень мало улыбающихся лиц. Все хмурые, озабоченные, смурные… Сначала было я подумал, что это мне так кажется под настроение. Однако потом убедился: а ведь и в самом деле не улыбается народ. Как будто тут собрались только придавленные заботами и проблемами попутчики. Может, это от того, что возле вокзала нахожусь?
Ох, изменилась Москва, изменилась. Что, наверное, не так и удивительно за столько лет, что меня здесь не было. И вживаться в эту новую жизнь, по всей вероятности, будет очень трудно.
В одном только бы устоять: не ехать по адресу, который дал Корифей. Только бы не соблазниться!
3
Электричка тащилась как и встарь, долго и нудно. Попасть на поезд, что «сквозняком» идет до Гжатска, переименованного в Гагарин, не удалось, их всего идет только два или три в сутки, а можайский привычно останавливался едва ли не у каждой платформы. Так что до Тучково пришлось телепаться больше полутора часов. Потом еще сорок минут в битком набитом людьми автобусе мимо многочисленных санаториев и домов отдыха, построенных тут еще при социализме, и еще более многочисленных особняков «новых русских», выросших тут в последнее время…
И вот наконец, набрав скорость на спуске, мы бодро вкатили в Рузу, в небольшой городок, где каждый дом, каждый переулочек до боли знаком.
Странно, но факт: о существовании на западе области такого райцентра знают даже не все москвичи. А между тем история у этого городка долгая, со своими вывертами и подвигами.
Некогда Руза была небольшой крепостцей, стоявшей на Горке — вздыбившемся на берегу речушки холме. Та историческая Горка и нынче имеется, только подосела за века — там сейчас что-то вроде парка со скамейками и деревянными столбами-скульптурами, изображающими древних богатырей, да крохотное озерцо, известное тем, что уровень воды в нем никогда не меняется, ни в жару, и в слякоть… Во время нашествия монголо-татар одна из очень немногих на всей Руси крепостца Руза сумела отбиться от нападения, хотя, чтобы быть объективным, надо отметить, что здесь побывала не основная орда Батыя, а только один из небольших фланговых отрядов, рыскавших по округе в поисках легкой поживы. Впоследствии Руза на правах удельно-княжеского городка несколько раз переходила от одного великого княжества к другому, пока окончательно не закрепилась за Москвой. В годы Великой Отечественной в окрестностях города действовал партизанский отряд, которым командовал местный активист по фамилии Солнцев, да только очень недолго ему пришлось повоевать — немцы быстро выследили и разбили его, а самого командира захватили и казнили. Именем Солнцева названа центральная улица города. А неподалеку, в районе деревеньки Дьяково, которой уже нет в природе, на берегу речки Рузы, погиб знаменитый Лев Доватор. Вскоре после этого, претворяя в жизнь план Жукова, когда в конце 41-го погнали немцев от Москвы, здесь же, у Дьяково и Палашкино, на хорошо подготовленную оборону гитлеровцев, по глубокому, по пояс, снегу, без поддержки танков и артиллерии, пошла в атаку курсантская 36-я ударная стрелковая бригада, наспех сколоченная в Средней Азии на базе Ташкентского пехотного училища; задачу они выполнили, хотя людей положили множество, в том числе погиб самый молодой в то время нарком (министр по нынешнему) в Советском Союзе — тридцатилетний туркмен Айткули Гельдыев…
