Нечему тут удивляться, это надо учитывать.
Этого быстроглазого молодого водителя, Матвея Горохова, Коган приметил давно. Было что-то в парне неприятное, крысиное. И дело не только во внешности. Борис, еще работая следователем особого отдела НКВД, давно обратил внимание, что черты характера и наклонности оставляют след на внешности человека, на выражении его лица и мимике. Очень часто ему удавалось составить представление о человеке в первые же минуты общения с ним, просто разглядывая его лицо, манеру говорить, его взгляд, выражение глаз, жестикуляцию.
Коган был уверен, что этот парень имел судимость и на зоне ходил у местных авторитетов в шестерках. Только вот не брали сюда судимых, это было точно.
Подойдя к группе шоферов, Коган заговорил с ними о последней поездке, о родине, о дороге. Мужики с удовольствием угостились из портсигара Бориса папиросами и стали расходиться по машинам. Пошел к своему «стударю» и Матвей Горохов. Убедившись, что на него никто не смотрит, Коган не спеша двинулся за Гороховым. И когда тот, открыв дверь, поднял сиденье и стал перебирать инструмент, Коган спросил:
– Слушай, Матюха, я смотрю, тебя начальство не жалует, да и ребята сторонятся. Не сдружился ты с коллективом?
– А что они мне, – угрюмо ответил парень. – Я сам по себе, они сами по себе. Я детдомовский, я привычный.
– Тебе нужен старший товарищ, Матюха, который защитит и в трудную минуту поможет советом или еще чем. Я же знаю, вам тяжело в дороге, а частенько и местные к вам подходят. Мало ли что им нужно от водителя, который возит ценный груз.
Глаза Горохова суетливо забегали. Сразу стало понятно, что парень все понял, но никак не может решиться. Трусоват по натуре, да еще и подленький. «Ох, били его в детдоме, ох, били», – подумал Борис, доставая из кармана две пачки хорошей очищенной махорки фабричного производства. Он положил их на сиденье рядом с шофером и заговорил тише:
– Как тут у вас с местным населением? Контачите?… Мне можно рассказать, я тебя всегда прикрою и спасу – хоть от начальства, хоть от шоферов. Да и не узнает никто. Не в моих это интересах.
– Запрещено это, – таким же заговорщическим тоном стал отвечать Горохов. – Нельзя нам. Следят. Строго следят.
«Купился, – с удовлетворением подумал Коган. – А глаз у меня точен, ничего не скажешь. С третьего раза попал в нужного человека». И он сразу сменил тон на строгий, чтобы в нем чувствовалась не только забота, но еще и угроза. Нельзя в такой ситуации и в таком разговоре убеждать и просить. Только требовать и приказывать.
– Ты мне это брось! – хмуро и строго отозвался Коган. – Я лучше твоего знаю, кому и что здесь положено. Ты, если хочешь сладко жрать и тепло спать, если хочешь, чтобы начальство по головке гладило и по мелочам тебя не трогало, дружи со мной. Дай время, я тебя и в столицу заберу, если ты, конечно, пригодишься мне. Ну, кто тут у вас с местными заигрывает, продукты меняет, другим способом якшается?
– Есть, есть такие, – медленно заговорил шофер, бледнея на глазах. – Только я сам. Если что про них всплывет, так они и меня потащат за собой. Как быть-то?
– Ты раньше времени не мельтеши! Если что будет, так я любому следователю или оперу замолвлю про тебя словечко. Мол, оперативная необходимость была, в доверие втерся по моему личному приказу. Никто не тронет! Ты, главное, со мной дружи, тогда не тронут. Ну, давай, колись, друг ситный! Про кого хотел рассказать?
И Горохов начал рассказывать, как еще весной, когда они получали и перегоняли в порту военные машины, шоферы продавали инструмент и топливо. Иногда даже паек и шоколад, который часто клали союзники в медицинские аптечки. Фактов было мало, да и говорил Горохов только о тех шоферах, которые на линии уже не ездили. Хитер парень. И выслужиться хочет, и не подставиться пытается. Но все же Когану удалось выудить у Матвея одно имя и один важный факт. Сам Горохов не придавал этому большого значения, вроде как пару раз был свидетелем и больше ничего не знал. Вот и решил Когану сдать информацию – так сказать, в довесок.
– Есть у нас тут среди перегонщиков один – Погорелов. Никифором его зовут. Так вот, в прошлый и в позапрошлый разы мы, когда шли здешними землями, останавливались в одном и том же месте. Там еще источник и вода чистая, в радиатор ее заливать милое дело. Ну и местные там тоже по воду ходят. Короче, бабенка там у него. Не то чтобы постоянная, но оба раза он к ней ночью бегал. И вещмешочек у него пузатый был с собой, а назад пустой приходил. Тешится он с ней, как женка она у него тут или полюбовница.
Коган несколько минут бился, пытаясь выяснить, что Матвей точно знает об этой женщине и ее отношениях с шофером Погореловым, а что и, самое главное, почему он сам себе надумал, нафантазировал. Ответ на последний вопрос нашелся быстрее всего. Погорелов въехал Горохову по морде месяц назад за высказывания в адрес женщины-военврача и начальника автоколонны. Обоих шоферы любили, оба работали здесь, не щадя себя, как говорится, на износ. Наверное, и правда между ними были какие-то отношения, но это их личное дело, и лезть туда грязными ногами Матвею не позволили. «Значит, месть», – понял Коган. Но все равно утверждения Горохова были весьма серьезны.
Расспрашивать других шоферов о похождениях Погорелова было опасно. Будь это обыкновенное режимное мероприятие, все было бы просто. Опросили бы три десятка человек, нажали бы на них. Допросили бы и самого нарушителя режима, приперев его к стенке показаниями. Сделали бы ему серьезное внушение о недопустимости и отправили бы, например, на фронт, на передовую. Но сейчас у Когана просто не было времени на такие долгие мероприятия. Вот уже месяц Погорелов общается с кем-то на трассе, причем общается тайно, а конференция глав государств антигитлеровской коалиции уже идет. И любой день промедления может обернуться уже хорошо подготовленным покушением.
Дождавшись вечера, Коган отправился к общежитию шоферов. Нужно поговорить с начальником автоколонны, вызвать Погорелова и основательно его допросить, даже если на это уйдет вся ночь. Борис был опытным следователем и надеялся, что сломать простого шофера ему удастся быстро. Ведь на допросах в свое время ему приходилось работать и не с такими арестантами. Он допрашивал генералов, матерых шпионов, затаившуюся злобную контру из белогвардейского подполья. И это зачастую были убежденные, закоренелые антисоветчики.
С сожалением посмотрев
