Чуть ближе к нам, у яхтенной стоянки стоял корабль. Не яхта, а именно корабль — контейнеровоз и крупный. Как он туда подошел — черт его знает, осадка же у него дай боже. Но он там был и около него суетились освещаемые отсветами пожара люди — их нескончаемое движение было похоже на суету муравьев. Они что-то разгружали, там же стояли машины. Зрелище, на фоне пылающей дальше по берегу базы было инфернальное.
Несмотря на ночное время — на улице было полно народа. У всех оружие, многие в масках стреляют в воздух или в стороны. Кто в масках, у многих лицо закутано арабским платком — куфьей, кто-то ничего не опасается — лицо открыто. Гудят машины, внося свою лепту в безумную какофонию звуков на улицах. Это вообще сложно описать словами… но попробую. У нас в училище очень подробно преподавали русскую историю. При этом особый упор делался на события, произошедшие в недавнем прошлом и особенно — на красный мятеж большевиков-коммунистов в шестнадцатом и на события мировой войны. Историю изучали живо — не просто зубрили учебники — а проводили семинары, спорили, пытались встать на место того или иного исторического персонажа, пытались понять. И мне из всего, что было написано и сказано про кровавый мятеж шестнадцатого, пролегший в сознании людей водоразделом, и едва не уничтоживший страну с тысячелетней историей запомнилось описание событий одного писателя и историка. Я не помню его фамилию — но написал он сочно и ярко. Про петербургские мятежные улицы он писал "словно тысячи бесов носивших маски добропорядочных мещан, вдруг сбросили их, разом явив всем свой безумный лик. Кровь, смерть — и больше ничего".
Кровь, смерть — и больше ничего
Именно это повторялось сейчас. Бесы, которые совсем недавно были добропорядочными подданными, ходили на работу, в мечеть, платили налоги — они вдруг поняли, что в их масках больше нет смысла, что время сбрасывать маски. Кто-то дал им в руки оружие. Здесь были не только свои бесы — явно много пришлых. Не верите — а что вон там корабль делает, что с него разгружают? А? Бесы сбросили маски, устроив на улицах веселый и кровавый шабаш.
Шабаш…
На нас пока внимания не обращали. Двое в масках, с оружием, на угнанной скорее всего машине — мы ничем не отличались от толпы. По широкому бульвару то в одну сторону, то в другую на большой скорости проносились машины, с включенным дальним светом, из окон торчали стволы. Чадно горели контейнеры с мусором, припаркованные у тротуаров машины, кое-где рыжие языки пламени вырывались и из окон домов. Какой-либо упорядоченности в этом не было, все походило просто на бессмысленный бунт, но я знал твердо — они, эти кукловоды есть. Об этом говорил хотя бы тот же самый, выбросившийся на мель корабль.
Медленно тронулся вперед, через несколько метров заехал в карман, развернулся. Вперед ехать нельзя, там, скорее всего, разгружают оружие, и там может быть блокпост мятежников. Если у них есть какой то пароль или иной способ опознания — хана.
Стоп! А что это я за рулем сижу?
— Меняемся местами! Садись за руль! Тебе до местного околотка дорогу лучше знать.
Когда менялись местами — на меня обратили внимание какие-то отморозки — из тех самых, с оружием, с замотанными лицами. Что-то крикнули мне на арабском, я посмотрел на них — и ничего не ответил. Просто сел в машину.
— Давай вперед, осторожно. Если начнется стрельба — не останавливайся, по неподвижной мишени стрелять проще. Двигаем.
В этой ситуации лучше мне быть не водителем, а стрелком. Хотя стрелять из машины из автомата неудобно — но все равно хоть что-то.
У германского консульства стреляли. Здание горело — но судя по всему там еще держались. Немцы вообще прирожденные воины, а долгие годы замирения Африки (она и сейчас не замирена) приучили их к тому, что любое административное учреждение при необходимости должно легко и просто превращаться в крепость и в нем должен быть достаточный запас продовольствия, оружия, патронов и самое главное — людей, которым это все понадобится. В Африке того и гляди кто-нибудь бунтует — поэтому надобилось часто. Сейчас перед консульством из подручных материалов — пригнали и перевернули несколько грузовиков, своротили чугунную ограду на набережной и притащили — была навалена баррикады, за ней толпились люди, стреляли бестолково и много. Из консульства отвечали одиночными.
Свернули — в переулок, едва две машины разминутся — но делать нечего, не лезть же в гущу перестрелки.
На выезде из переулка — две перевернутых и подожженных полицейских машины, горят лавки — здесь армяне торговали — и здорово горят. Явно бензином плеснули, клубы дыма, языки огня и на втором этаже. Россыпь патронов на мостовой, тела. Чуть в стороне — несколько бесов, с оружием кого-то слушают. Хорошо на нас внимания не обращают. А если обратят — скошу одной очередью, очень уж кучно стоят.
Дальше по улице — баррикады, перестрелка. Судя по звуку — штурмкарабины бьют, отвечают им уже автоматы. Видимо, не зря все-таки Императорское стрелковое общество существует. Там квартал дальше по дороге такой небольшой и странно расположенный — дорога ветвится на две и вот на развилке этих дорог — несколько домов высотных. Оттуда и стреляют — завалили машинами проходы между домами, завалили всеми подручными средствами оконные проемы, оборудовали позиции. И боевикам здесь несладко приходится — снайперы с шестнадцатого этажа бьют, вся улица под обстрелом, не пройдешь. Спасает от снайперов только то, что подожгли машины, стоявшие у тротуаров, откуда-то притащили покрышки и тоже подожгли. Вся улица дымом как театральным занавесом завешена, сквозь дым то тут то там пламя прорывается, искры мелькают. Подошли бесы почти вплотную — а в периметр прорваться не могут, снизу с баррикад тоже стреляют.
— Куда дальше?
— Вон там переулок есть, по-моему, можно выехать.
— Езжай!
На скорости пересекаем улицу, ныряем в застланный клубами дыма проход между домами. Проезжаем через заставленный машинами двор одного из домов — район престижный, почти на берегу. Тут бесы уже побывали — а некоторые вон еще здесь стоят, что-то с машиной делают. На машинах стекла разбиты, некоторые квартиры уже горят. А в тех, где еще не горит — либо нет никого, либо просто хозяева дверь стальную заперли, на полу лежат и молятся, чтобы на их квартиру внимания не обратили.
Проезжаем, и когда до выезда со двора остается пара метров — очередь! Сзади глухо тарахтит автомат, пули бьют по автомобилю — словно молотком по жести.
— Вперед! Жми, давай!
Влетаем в проулок, проскакиваем его на скорости. Машину заносит, в одном месте она с противным скрежетом задевает стену какого-то дома, но тут же — выправляется. Выезжаем на улицу. Все то ж самое — горящие и брошенные машины, дым, пламя. Где-то трещат выстрелы и — бесы. То тут то там — вырвавшиеся на свободу бесы.
— По ней — почти до места доедем.
— Езжай!
Искендерун. Ночь на 01 июля 1992 года
Головная машина сходу протаранила остатки ворот, въехала на территорию станции, подпрыгивая на ухабах. Ухабов здесь не было еще несколько минут назад — просто суббоеприпасы Томагавков сильно повредили в том числе и ведущее к зданию станции дорожное полотно.
Первый лейтенант Лири с тревогой вгляделся по тьму, поднес к глазам бинокль и ночным каналом, подрегулировал четкость изображения. Он знал, что именно он идет захватывать, до специальной операции с ним занимались физики — ядерщики, его водили на экскурсии на атомные станции, показывали что там и как — чтобы он мог ориентироваться на захваченном объекте. Сейчас больше всего на свете он боялся, что одна из ракет отклонилась от цели и поразила либо один из энергоблоков либо здание управления. Если это так — то отсюда надо сматываться и как можно быстрее — тепловой взрыв в реакторе ничуть не безопаснее ядерного. С облегчением, Лири понял, что ракеты легли как надо и гражданские объекты на станции не повреждены.
Из тьмы на дорогу вышло, шатаясь, что-то. Когда-то это что-то было человеком, сейчас его человеком было назвать сложно. Видимо, один из тех, кому посчастливилось выжить в аду, устроенном Томагавками. Водитель машины прибавил скорость, чтобы сбить выжившего, но лейтенант Лири высунул в окно руку с пистолетом и дважды выстрелил. Обе пули попали точно в цель, человека отбросило в кювет.
— Первый всем! Действуем по основному плану!
Атомная станция была выстроена так, что в случае прорыва противника во внутренний периметр станции захватить ее проблем не составляло. Более того — серьезной внутренней охраны тоже не было, вся охрана была сосредоточена на внешнем периметре. Это было ошибкой русских — они слишком полагались на армейскую охрану и не предусмотрели возможность прорыва внешнего периметра охраны.
