Девица вскочила с постели, не стыдясь наготы, уперла кулаки в бока и заголосила:
— Это что же такое получается?! Сначала замуж звал, в постелю затащил, а теперь не нужна, стало быть! — Голос у барышни оказался сочный и сильный. — Чего это ты здесь распоряжаешься?! Квартира-то моя собственная!
— Ах вот как? — поморщился Филимон. — Ну и вонища тут у тебя. — Он нашел рубашку, вытащил из верхнего кармана четвертной и, скомкав, бросил на постель. — Это тебе за яблоки… и за удовольствие. Видно, я неплохо провел с тобой время, если ничего не помню. Ты бы хоть на керосине не экономила, а то так можно и глаза выколоть, — пожаловался на прощание Филимон и заторопился к выходу.
Вечерняя прохлада приятно остудила лицо. Нет, с этими загулами надо определенно прекращать. Ладно, еще хватает ума представляться завидным женихом. Было бы намного печальнее, если бы однажды признался, что он медвежатник, ограбивший в последний месяц пять банков в четырех крупных городах империи.
А что, если все-таки нечаянно проболтался?
По коже пробежал легкий озноб. Только от одной этой мысли ему сделалось не по себе. Скорее всего, ничего подобного не произошло, иначе уже обрили бы голову и этапом отправили в Сибирь.
Ладно, сегодняшний день должен послужить неплохим уроком. Можно, конечно, погусарить, попить с барышнями шампанского, посорить деньгами раз или два в месяц, но не более того.
— Филимон! — услышал он за спиной знакомый голос.
— Савелий? — поперхнулся Филимон от неожиданности. — Не ожидал. Как ты здесь оказался?
— Ты не ожидал, а я тебя искал. — Родионов был серьезен. — За последний месяц было взято пять банков, и я решил, что это мог сделать только ты. Хочу тебя поздравить, у тебя большие успехи, в чем-то ты меня даже превзошел.
— У меня был хороший учитель.
— Спасибо. Давай с тобой поговорим, у меня к тебе есть серьезное дело. Присядем на эту скамеечку, — Савелий кивнул на огромное скрюченное бревно, прислоненное к самому забору.
Злобин сел, закинув ногу на ногу. Создавалось впечатление, что он восседал не на обычном бревне, протертом задницами многих прохожих, а в роскошном кресле. Савелий устроился поскромнее, обхватив руками крепкий костяной набалдашник.
— Много пьешь, Филимон, — грустно проговорил Родионов.
— Послушай, Савелий, — захлопал глазами Злобин, — если ты хотел сделать мне внушение, так это напрасно, у меня масса дел, и первое, что я хотел сделать, так это немножечко полечиться… выпить пару бутылок шампанского.
— Если ты шампанским будешь увлекаться и дальше, то боюсь, в ближайшие двадцать лет тебе придется глотать сырую водичку на каторге. Ответь мне: зачем ты расплачивался за рюмку водки четвертными билетами, а карамели для своей барышни заворачивал в «катеньки»? Извозчику ты отдал пятьсот рублей! На такие деньги можно купить целый табун лошадей. Я понимаю, что сейчас ты очень богат, но это не может продолжаться долго. Если ты не разоришься окончательно, то непременно попадешь под надзор полиции. А уж они не отцепятся до тех пор, пока не вытряхнут из тебя все, что ты знаешь.
Филимон поднял руки вверх:
— Хорошо. Сдаюсь. Так какой у тебя ко мне разговор?
— Разговора не получится, пока ты мне не пообещаешь вести себя поблагоразумнее.
Филимон торжественно вытянул вверх руку и произнес:
— Обещаю.
— Ну вот и отлично! У меня на примете имеется один сейф, в котором хранится полтора миллиона рублей, — как можно сдержаннее произнес Савелий. Ему это удалось, на лице не дрогнул ни один мускул. — Мне требуется твой ответ: да или нет! Разумеется, куш делим поровну.
Свершилось то, о чем Филимон не мог даже мечтать, — Савелий не просто брал его вторым номером, а предлагал ему равную долю. Следовательно, они были равноценными партнерами. Великий мастер признал в нем настоящего профессионала.
От осознания собственной значимости у Филимона перестала даже раскалываться голова. Поднапрягшись, он соорудил серьезную физиономию, выждал обязательную паузу, после чего слегка качнул головой, как человек, знающий себе настоящую цену.
— Предложение интересное, я согласен.
Злобину даже на мгновение показалось, что на лице Савелия промелькнуло нечто очень напоминающее облегчение.
— Хочу сразу предупредить, что работа будет непростая. На это время тебе нужно будет расстаться со всеми своими гусарскими замашками и обходить стороной кабаки, как холерные бараки. — Филимон молча кивнул, как бы тем самым давая понять, что настоящий мужчина не обещает дважды. — Нужна будет абсолютная конспирация и полное подчинение мне. И упаси боже проявить тебе инициативу. Предупреждаю, я этого не потерплю.
Филимон невольно улыбнулся. К словам Савелия следовало относиться серьезно, а то его личная карьера медвежатника и в самом деле может закончиться бесславно, не успев по-настоящему развернуться.
— Мне это подходит. Так где находятся полтора миллиона рублей?
Филимон старался произнести цифру как можно более беззаботно. Будто бы каждый день брал сейфы с миллионным содержимым. Филимону действительно в последнее время на кассы везло. Но самое обидное заключалось в том, что ему не удалось выгрести более пятидесяти тысяч, и газетные публикации об ограблении несгораемых шкафов на сотни тысяч рублей были самой настоящей ложью. Он даже мысленно не мог представить, сколько места может занять сумма в миллион рублей. Савелий едва улыбнулся:
— В тюрьме.
— Что?! — невольно воскликнул Филимон. — Ты, видно, пошутил, Савелий?
Савелий терпеливо переждал, пока Филимон успокоится, а потом все так же сдержанно продолжал:
— Ты не ослышался. В исправительной тюрьме на первом этаже. — Савелий достал из кармана бумагу и положил на колено. — Это чертеж. Сейф находится здесь, — ткнул он пальцем в черную точку. — От него нас отделяют ворота тюрьмы, две железные двери, к которым нетрудно подобрать ключи, и последняя дверь, — Савелий сделал паузу, — из титановой стали. Это уже серьезно. Я знаю, что ты преуспел в работе с ацетиленовой горелкой, так что мне нужна будет твоя помощь.
— Я готов. Когда нужно выходить?
— Ты подумал хорошо? — серьезно спросил Савелий. — Обратного пути не предусмотрено.
— Да.
— Через три дня будем брать. А сначала как следует проспись, более конкретно мы с тобой переговорим завтра. — И, едва повышая голос, добавил: — И держись ты, в конце концов, поскромнее, а то от тебя разит, словно от приказчика захудалой лавчонки. Деньги к себе уважения требуют. — Поднявшись, Савелий слегка приподнял шляпу и зашагал в надвигающуюся темноту.
Голицына Савелий вычислил без труда — уж слишком навязчивым выглядело его общество. От князя разило жандармерией, как от пороховой бочки смертью. Голицын проявлял явно нездоровый интерес к его персоне и старался опекать своего нового друга со страстью раскаявшейся мамаши, некогда отдавшей в детский приют грудного отпрыска.
Савелию захотелось узнать о Голицыне поболее, и скоро он укрепился в своих подозрениях: молодой человек тратил деньги с таким азартом, как будто доживал на земле последние деньки. Но между тем Родионову было известно, что средств к существованию у князя практически не было, если он чем и располагал в действительности, так это долгами отца. В России существовала единственная организация, способная щедро расплачиваться за все его излишества, — министерство внутренних дел. К этому следовало добавить, что как агент он имел явно неплохую оценку от начальства и, очевидно, приносил ведомству немалую пользу, иначе никто не стал бы оплачивать его дорогие ужины в ресторане «Яр».
Князь выдал себя с головой, когда неожиданно заявил, что в исправительной тюрьме находится некто Елизавета Петровна Волкова, замешанная в нескольких банковских ограблениях. Только невероятным усилием воли Савелию удалось сохранить самообладание. Он сумел даже бросить, что, видно, она очень интересная особа и он сам не прочь бы познакомиться с этой девицей.
При следующей встрече Савелий завел с Голицыным разговор о том, что в ближайшие три дня он будет очень занят и, возможно, его даже не будет в Москве. Отозвав Андрюшу в соседнюю комнату, Савелий долго рассказывал о своих петербургских планах и трижды упомянул банк «Северная Пальмира», прекрасно понимая, что за портьерами стоит и слушает его сиятельство князь Голицын. Наверняка уже на следующее утро он сообщит о состоявшемся разговоре господину Аристову, и генерал будет ожидать его где угодно, но уж только не в исправительной тюрьме в Сокольниках.
* * *
Савелий посмотрел на часы, через пятнадцать минут должен подойти Филимон. Савелий ждал его с нетерпением. Он подошел к зеркалу и критически осмотрел себя с головы до ног. Теперь в нем ничего не было от щеголя, завсегдатая светских салонов — на него смотрел надзиратель с пышными ржаными усами. В дверь постучали, на пороге стоял верный Мамай и, глянув хмуро из-под густых бровей, произнес:
