Он явно встревожен.
Я заставляю себя улыбнуться.
– Мой шеф вызывал меня на военный совет, но, увы, мы сидим в глубокой обороне...
Этот лицемер кривится. Можно сказать, что он умеет отлично притворяться.
– Я не видел вашу лабораторию со вчерашнего дня и хотел бы заглянуть в нее сейчас, когда мы одни.
– Пойдемте!
Он сказал это с сожалением. Сразу видно, что эта экскурсия ему не по вкусу.
Мы направляемся в огромную комнату со странными инструментами.
– Вы изменили сегодня код сейфа?
– Пока еще нет...
– Вас не затруднит это сделать? Я. бы хотел кое в чем убедиться.
– Хорошо.
Он отодвигает аквариум и возится с ручкой.
– Вот, – говорит он.
– Могу я узнать кодовое слово, которое вы выбрали?
– ЛИДО.
– Неплохо...
Я делаю вид, что потерял интерес к вопросу, но мысленно торжествую! Предусмотреть все – залог успеха работы. Я сказал себе, что завтра я дам ему успокоительное, а потом должен буду потихоньку забрать все документы из этой железной коробки. Вывод: чтобы не усложнять себе жизнь, лучше знать комбинацию.
Профессор и я выходим из лаборатории.
Как и каждый вечер, я провожаю его до двери. Затем я отправляюсь к ночному сторожу и прошу бульдога предупредить меня, если профессор вдруг спустится ночью в лабораторию.
Приняв эти меры, я посвящаю добрый час Мартин. Не знаю, где она училась, но могу заверить, что у нее каждый раз находится что-то новенькое. Эта девочка просто маленькое чудо...
Фейерверк и версальские фонтаны, помноженные на все радости ночного Парижа; большой парад на площади Этуаль при участии ревю «Лидо»!
Когда вылезаешь из ее постели, не соображаешь, то ли ты прошел через соковыжималку, то ли через мясорубку.
Когда я забираюсь в свою голубятню, у меня такие ватные ноги, что приходится держаться за перила, чтобы не скатиться по лестнице.
Я видел много шлюшек, но такую, как Мартин, никогда.
Мне надо будет пройти вулканизацию, если я хочу и дальше навещать это утешение для одиноких мужчин!
Я просыпаюсь на заре по звону будильника, сразу встаю и иду открывать окно моей табакерки. Вижу, что наступающий день обещает быть хорошим. Небо нежно-розового цвета, ветерок едва заметен, как банковский счет кинопродюсера, и жить было бы хорошо, если бы я не был должен убить этим утром человека.
Я быстро умываюсь в общей ванной и, вооружившись известным вам флаконом, иду на кухню.
Двое уже встали: Дюрэтр и Планшони. Они с голыми торсами занимаются в парке физзарядкой, чтобы поддерживать себя в форме. Толстяк Бертье, у которого не хватило терпения дождаться меня, жарит на сковородке полдюжины яиц. Он напоминает мне Берюрье.
Произведенный собственными стараниями в повара, я начинаю возиться на кухне. Роковой флакон (надо же время от времени пользоваться традиционным языком детективных книжек) в моем кармане весит целую тонну и жжет мне кожу через ткань брюк.
Я ставлю кипятить воду и мажу маслом тосты, ожидая, пока соберутся решальщики уравнений.
Одни из них пьют кофе, другие – в их числе и старый мерзавец – предпочитают чаек. Игра (если так можно выразиться) состоит в том, чтобы изолировать чайник папаши Тибодена и не перепутать его при обслуживании. Это была бы очень злая шутка в отношении того бедняги, который стал бы жертвой моей ошибки. Он бы сразу получил право на пару крылышек и золотую арфу, а сольный концерт давал бы, замечу я вам, не в зале Гаво, а перед святым Петром...
Наконец все рассаживаются. Самый момент. Музыку, пожалуйста! И главное, чтобы маэстро не ошибся, а то один неловкий взмах дирижерской палочкой – и придется лабать «Павану по невинно убиенному ассистенту»!
Самое интересное то, что правила приличия заставляют меня обслужить Тибодена первым...
У меня есть одна идейка... Только практическое осуществление скажет, хороша она или стоит столько же, сколько ничего не выигравший лотерейный билет.
Сначала я разливаю кофе, чтобы уже не возвращаться к нему, затем перехожу к чаю. Он тут не пользуется особой любовью. Пьют его только трое: профессор, Мартин (чтобы сохранить фигуру) и Минивье...
Я наливаю им три нормальные дымящиеся чашки, а в тот момент, когда они положили сахар, подаю блюдо с тостами... При этом я ухитряюсь опрокинуть чашку профессора...
Я прошу прощения, промокаю лужу и испытываю непреодолимое желание влепить Мартин пощечину, потому что эта идиотка предлагает профессору свою чашку. К счастью, реликты французской галантности заставляют Тибодена отклонить ее предложение. Lинивье, кладущий четыре куска сахару, не может предложить боссу свою, потому что тот кладет только два.
Я возвращаюсь на кухню и готовлю чай по особому рецепту. Я выливаю в чашку половину содержимого флакона. Перед тем как подавать ее, я нюхаю, проверяя, не чувствуется ли запах посторонней жидкости... Нет, пахнет только чаем.
Все-таки слегка дрожа, я несу этот смертельный завтрак моей жертве. Тибоден оживленно говорит о работе на день.
Я внимательно слежу за его чашкой; когда он подносит ее к губам, я чувствую легкий укол в сердце. Он скоро почувствует то же, только гораздо большей силы!
Он отпивает глоток и останавливается, чтобы заговорить. Значит, пойло все-таки пахнет. Но он продолжает пить, видимо сказав себе, что повар из меня паршивый. Наконец он выпивает всю чашку. Теперь, как говорится, жребий брошен. Он начал путь к яме глубиной в два метра... Послезавтра у цветочников будет много работы!
Я смотрю вслед удаляющейся группе ученых. Со мной остается одна Мартин, чтобы помочь мне убрать со стола.
– Ты сегодня какой-то грустный, – замечает она.
– Думаю о жизни, – отвечаю я, пожимая плечами.
– И это нагоняет на тебя тоску?
– Да. Временами она кажется мне отвратительной... Она бросает на меня игривый взгляд, от которого возникло бы желание даже у снеговика.
– Однако она имеет и хорошие стороны, мой дорогой... Вспомни...
Очень прозрачный намек на наши ночные шалости. Женщины любят доставать вас намеками на эти темы.
Я ласково шлепаю ее по попке.
– Ты права, моя черноволосая красавица, – говорю. Она встряхивает пышной пепельной шевелюрой.
– Почему черноволосая? – спрашивает она с легкой улыбкой выздоровевшего печеночника.
– А почему светловолосая? – отзываюсь я тоном, так перегруженным намеками, что последний слог уже просто невозможно удержать.
Она громко смеется. Через четверть часа мы проходим через парк в дом.
Внутри стоит большой шухер. Мы находим профессора лежащим на плитке холла. Весь его штаб сгрудился вокруг него с мрачными лицами.
Двое докторов осматривают его и спрашивают друг друга взглядом.
– Сердце, – говорит Минивье.
Дюрэтр соглашается с ним кивком головы.
Мартин издает обычные в таких случаях восклицания, а я с некоторым сожалением смотрю на беднягу, которого только что вычеркнул из списка живых.
– Он еще жив, – заявляет Дюрэтр. – Думаю, его надо отправить в больницу ЭврЕ, а?
Минивье относится к его идее скептически.
– Лучше его не трогать... Я сделаю ему укол камфарного масла...
Ну, пошла работа. Все суетятся, бегут за одеялами и подушками, чтобы уложить Тибодена... Толстяк Бертье с расстроенным видом щупает ему пульс...
– Еще бьется... – шепчет он.
– Сердечный приступ? – спрашиваю я.
– Да.
– Есть надежда? – лицемерно интересуюсь я.
Толстяк морщится.
– После укола станет ясно... Но я не думаю!
И тут я вспоминаю о лаборатории. На мой взгляд, я должен воспользоваться всеобщим смятением и тем, что все заняты профессором, чтобы спереть из его сейфа документы...
Я, как ни в чем не бывало, иду в его кабинет. Прежде чем свалиться, он успел отпереть дверь... Захожу внутрь и галопом мчу прямо к сейфу. Поворачиваю гайку, отодвигающую аквариум, и набираю ЛИДО... Все проще простого. Я открываю уже не первый сейф, но в этот раз получаю шах и мат! Он остается запертым. Должно быть, старикан сменил комбинацию. Я возвращаю аквариум в нормальное положение.
Я осматриваю лабораторию, где родилось одно из величайших открытий, сделанных человеком. И надо же, по требованию политики я ликвидировал того самого человека, который его сделал...
Мною овладевает глубокое разочарование. Я думаю о старике Тибодене, умирающем в холле... Как паршиво!
Мой расстроенный взгляд останавливается на рабочем столе, на котором материализовывался его гений.
Что-то заставляет меня нахмурить брови... Это маленькая круглая точка в центре блокнота. Точка, которая является слабым отблеском... Отблеском дневного света...
Это тем более странно, что, как я уже говорил, в комнате нет окон... Может быть, дырка?
Я поднимаю голову и замечаю пятнышко света на потолке. Да, как раз над рабочим столом Тибодена в потолке есть крохотная дырочка. Падающий из нее свет не заметен в обычное время, потому что тогда в комнате включено электричество! А я сейчас, чтобы не привлекать внимания, воспользовался моим карманным фонариком...
