Затем Зосима, как всегда, попытался подбить меня на дискуссию о внешней и внутренней политике президента нашей страны, но я не поддался на его хитрые маневры и скомкал разговор. Опять выпили. И снова закурили. Зосима отрешенно смотрел в окно. Похоже, он никак не мог решиться начать обычный наш базар-вокзал и ждал, что я возьму слово первым.
– Ладно, дружище, колись, – наконец я смилостивился, чтобы выручить приятеля. – Не трави душу ни себе, ни мне.
– Дык, я что… Оно конечно… кхе, кхе! – Зосима закашлялся, стыдливо прикрывая рот заскорузлой ладонью.
– Минздрав предупреждает – курение опасно для вашего здоровья.
– Ага, – согласно кивнул Зосима. – Так говаривал и мой дед Трофим… царство ему небесное!
Он поднял щепоть ко лбу и по инерции поискал глазами икону в красном углу избы. Наткнувшись взглядом на голые стены, сокрушенно вздохнул, и одним быстрым движением начертал в районе живота какой-то каббалистический знак, лишь отдаленно похожий на крестное знамение.
– И оказался прав, – продолжил Зосима. – Дед сам курил, а потому прожил всего лишь девяносто один год.
– Помер считай что в отроческом возрасте, – едко заметил я, доставая очередную сигарету.
– Дык, он и впрямь… того, раньше времени… – невозмутимо сказал Зосима, будто и не расслышав в моем замечании неприкрытого сарказма. – Прадед сто шестой разменял, когда пришла его очередь отправиться на погост.
– А отец?
– Ну, батя – это другой разговор. Ему еще и сорока не было, когда нас раскулачили и в Сибирь сослали. Гдето там он и сгинул. В котором году помер, мне так и не сказали… Госп… – снова начал он, забывшись, свое обращение к несуществующим в моем жилище иконам, но, опомнившись, лишь притронулся к груди, где под рубахой у него был дешевенький крестик на ширпотребовской цепочке.
Зосима к вере относился своеобразно. Он и на дух не переносил попов, практически никогда не посещал церковь (до нее от нашего "острова" было полсотни верст), но мог где-нибудь в лесу, в укромном месте, став на колени, самозабвенно молиться добрый час.
Правда, это случалось редко и в основном после двух-трех рюмок самопальной настойки, которую мы принимали на охоте, чтобы снять усталость. И его, с позволения сказать, "молитва" скорее напоминала философские рассуждения о смысле бытия, монолог с незримым собеседником, нежели церковные каноны.
Зосима верил в царство небесное, рай, ад, леших, русалок, ведьм и прочую нечисть, но по ночам преспокойно спал под открытым небом в глухих урочищах, где и днем ходить боязно. А из библейских заповедей знал только те, которые мог выполнять. И был уверен, что их гораздо меньше, чем на самом деле.
По моему уразумению, Зосима в своих представлениях о вере был скорее варваром, нежели христианином.
Я знал, что в глухомани у него есть заветное дерево, настоящий лесной патриарх в три обхвата. Под ним он время от времени совершал языческие обряды жертвоприношения каким-то лесным божествам (каюсь, однажды по пьяной лавочке спровоцировал своего приятеля на откровенность), сжигая на костре кусочки мяса и кости животных и поливая все это смесью молока, меда, муки и водки.
Кроме дерева, у Зосимы имелись и другие "алтари", более мелкого калибра, на разных охотничьих маршрутах. Один из них я видел собственными глазами. Это был кусок скалы, напоминающий рог. Он торчал посреди болотистого редколесья как диковинный гнилой зуб.
Кто и в какие времена его сюда воткнул, было загадкой. И по цвету, и по фактуре скала даже близко не напоминала каменные выходы на поверхность, коими изобиловали окрестности деревеньки. Скорее всего, скальный обломок притащил в эти места ледник миллионы лет назад.
Я все-таки не удержался в рамках приличия и подсмотрел, чем занимался Зосима возле своего скального "алтаря". Бес любопытства попутал.
Мой приятель, пританцовывая, несколько раз обошел вокруг скалы, затем, раскинув руки, прильнул к ней и минуты две стоял совершенно неподвижно, что-то бормоча себе под нос. А после воткнул в расщелину сухую ветку с привязанной красной ленточкой и, кланяясь, пятился метров десять.
Таких лент – самых разных цветов, выцветших от непогоды и времени – на скале было множество. Алые – похоже, самые фартовые – Зосима нарезал из знамени, некогда красовавшимся над почтовым отделением.
Не скрою, я не стал делать вид, что ничего не заметил. На мой вопрос, чем он там, возле скалы, занимался, Зосима не без смущения ответил:
– Дык… это… Ну, чтобы, значит, удача охотничья от нас не отвернулась.
– Ты и вправду веришь во все это? В наш просвещенный век – и какие-то шаманские штучки.
Мое удивление было неподдельным.
– Бог на небеси, ему до наших земных охотничьих забав нету никакого дела. А они… кгм! – Зосима запнулся, пытаясь правильно сформулировать объяснение – чтобы не обидеть своих идолов. – Они, – с многозначительным нажимом продолжил мой приятель после небольшой паузы, – рядом, всегда с нами.
Смотрят, наблюдают. Если ты правильный человек, могут и помочь.
– Что значит "правильный"?
– Ну, значит, чтобы не жадный был, не бил зверя без разбору и крайней надобности. Чтобы в лесу не мусорил и костры не жег где попадя.
– А кто такие "они"? – не отставал я, хотя и видел, что Зосиме разговор не нравится.
– Дык, это… – Он смущенно потупился и потянул из кармана походную трубку. – Ну, в общем… – Зосима жалобно посмотрел на меня и беспомощно развел руками.
Я решил больше не напрягать своего приятеля и сказал:
– Понял. Будешь просить у них удачи, не забудь и про меня.
– Это мы завсегда! Для тебя – с дорогой душой, – обрадовался Зосима и облегченно вздохнул.
У меня тоже посветлело в мыслях. Оказывается, я не совсем уж плохой человек, если Зосима и меня записал в разряд "правильных"…
– Так что там у тебя? – спросил я Зосиму, когда он оприходовал еще одну рюмку и в очередной раз начал развязывать свой кисет, чтобы набить трубку. – Не томи, выкладывай.
Зосима наклонился ко мне и тихо, с придыханием, сказал:
– Она осталась…
– Не понял… Это ты о ком?
– Дык, чего здесь непонятного? Девушка в деревне осталась.
– Что-о!? Не может быть!
– Еще как может. Заставила вернуться с полдороги.
– И ты согласился!?
– Ну… – Зосима опасливо отодвинулся от стола; наверное, ему не понравилось выражение моего лица. – Она настаивала. Ругалась. Я не хотел, ей Богу!
– Эх, ты, бирюк… – Я в досаде покрутил головой. – Разве непонятно, что от нее можно ждать только неприятностей? Не успела она здесь появиться, как, наверное, сам черт принес трех оборзевших козлов с электроудочкой. А что будет дальше – можно лишь предполагать.
– Так ведь я пытался с нею по-доброму… А она ни в какую. Говорит, не ваше собачье дело. Где хочу, там и живу. У нас теперь, говорит, свобода и демократия. О тебе нехорошо отзывалась…
– Неужто материлась? – Я невольно ухмыльнулся.
– Ну, не так чтоб уж очень… Грамотно ругалась. Даже по-иностранному.
– Это обнадеживает. Все-таки гораздо приятнее иметь дело с образованным человеком, нежели с полным дебилом. Но это обстоятельство, тем не менее, твоей вины не умаляет. Нужно было высадить ее к чертям собачьим среди леса, указать дорогу и пусть топает до станции своими прелестными ножками.
– Дык, я как-то не сообразил. К тому же, она женщина…
– Ну да, ты ведь большой дока по этой части. Запомни: в нашем мире все неприятности из-за женщин.
Ладно, если и не все, то большинство – точно.
– Эка ты загнул… – Зосима неодобрительно поморщился. – По-твоему, женщины виноваты и в том, что нынче браконьеров расплодилось видимо-невидимо?
– Несомненно! Тебе нужна соболиная шуба? Или норковый палантин? Нет. А перо страуса для шляпки?
Или, к примеру, высушенная и растертая в порошок предстательная железа тигра?
– А это еще зачем? – удивился Зосима.
– Чтобы муж любил ночь напролет. Китайская медицина. Говорят, сильная штука. Ну, как, убедил?
– Убедил. Вот чертовы бабы! – Зосима скрылся в дымном облаке. – Кхе, кхе! Я так полагаю, что и табак они придумали.
– Не исключено. В древних народов земледелием и природой обычно заведовали женские божества. Так что, скорее всего, они и к распространению этой отравы руку приложили.
– Да-а, ишь как оно выходит… – Зосима неторопливо посасывал трубку и глядел сквозь меня задумчивым взглядом. – Надо было эту девку в лесу оставить. Ты прав.
– Не горюй, – утешил я своего приятеля. – Чему быть, того не миновать. И, кроме всего прочего, я так думаю, что эта подруга вернулась бы в деревню при любом раскладе. Даже пешком.
– Почему?
– Она еще не успела здесь всю посуду разбить. Эта девица из тех, которые на достигнутом не останавливаются.
– А ты вроде как испугался. – Зосима смотрел на меня с хитрым прищуром, будто целился. – Или я не прав?
– Бойтесь данайцев, дары приносящих, – продекламировал я с пафосом строку из древнегреческого эпоса. – А казачок-то засланный.
