– Южновьетнамцы, – сказал Физик. – Неспокойная территория начинается. Речку мы переплыли – теперь на стреме все время надо находиться. Как и положено на войне, товарищ лейтенант.
И отряд Платова растворился в джунглях.
Нож давно стал любимым оружием Алена, он не расстается с ним даже в ресторане, крутит меж пальцев.
За столиком с ним сидит капитан Лестер, пьет виски. Перед Аленом – бутылка легкого пива.
– Помянем Стива, – предлагает Лестер. – Может, плеснуть тебе по этому поводу? Это «Чивас», настоящий «Чивас», мягкий, с тонким вкусом.
– Я не пью ничего крепче пива.
Ален хмур, впрочем, в последнее время это его обычное состояние.
Подходит вьетнамка, постоянная его подружка, кладет руку на плечо.
– Тебе плохо? Может, я могу развеять твою печаль? Пойдем?
– Не сегодня, девочка. – Он вытаскивает купюру, протягивает ей. – Не сегодня.
Вьетнамка уходит.
Лестер неодобрительно смотрит ей вслед:
– Ты балуешь местных женщин. Это ни к чему.
– Это они балуют нас.
– Как же я их ненавижу!
– Женщин?
– Нет, всех местных. – Лестер делает большой глоток. – Мы приехали сюда, чтоб спасать их, но до этого надо было им растолковать, в чем оно состоит, это наше спасение. Дикари не понимают слов о свободе, цивилизации, у них иная шкала ценностей… или ты думаешь иначе, Ален?
– Я не думаю, – ответил лейтенант Строк. – Мне ставят конкретные задачи, я их решаю. А вот зачем эти задачи и что сопутствует им – эти вопросы не для меня. Когда морпехи начнут о них задумываться, тогда на службе им можно ставить точку.
– Понял, – кивнул Лестер. – О политике больше ни слова. Вчерашние двое – твои первые потери здесь, да?
Ален невесело улыбнулся:
– Ты меня рассмешить хочешь? Я во Вьетнаме воюю третий год, я стольких уже потерял… А до этого была Корея.
– Корейцы, я слышал, неважные вояки.
Ален лишь отхлебнул немного пива и больше к нему не притрагивался. Не хотелось ни пить, ни есть, ни сидеть здесь, среди шума. На сцене начали раздеваться гуттаперчевые девушки, их восточная красота когда-то нравилась лейтенанту, но сейчас даже она раздражала, непонятно отчего. И с плохо скрываемой злостью он ответил Лестеру:
– При чем тут корейцы! Мы имели дела с русскими. Они умеют воевать. А корейцы… Они, как и вьетнамцы, иногда тоже кое на что способны. Как вчера. Уже научились хитрить. Я же видел этот плот, видел!
– Значит, думаешь, твоих бойцов убили северяне?
– Нет, марсиане.
И Ален с силой швырнул нож в деревянный столб – одну из подпор здания.
Если бы не Пирожников, можно было бы сказать, что отряд скользит по джунглям.
Но Пирожников не скользит.
Хук замыкает строй, держась за лейтенантом.
– Кто ж тебя так ходить учил?
Женька простодушно и честно отвечает:
– Так мама. Она всегда мне говорила: ступай, сынок, по жизни уверенно.
– У тебя очень уж уверенно получается. Как по паркетному полу. Здесь так нельзя.
– Понимаю, – соглашается Пирожников, а сам расстегивает брюки и спешит по малой нужде за дерево – ломится через кустарник, как лось в глухой тайге, не знающий, что такое опасность. – Одну минуту, товарищи.
Отряд останавливается.
Хук тихо говорит Платову:
– Командир, учить пацана надо. У нас Циркач хороший учитель. Разреши ему, а?
Пятый лишь чуть кивает, взглянув на Циркача.
Пирожников тем же путем и так же нерасторопно возвращается, останавливается у старого дерева, застегивая ширинку.
И тут точно над его головой, в каком-то сантиметре всего выше, с глухим пугающим звуком входит в ствол нож – его метнул Циркач. Пирожников упал на колени, втянув голову в плечи:
– Ты чего, опупел?
– Однако вовремя ты за кустики сбегал, иначе сейчас бы оконфузился, – сказал Хук.
А Циркач, вырывая нож из дерева, добавил:
– Вот так тебя в один прекрасный день морпехи проткнуть могут, если не научишься по джунглям передвигаться как надо.
– Морпехи! – хмыкнул Пирожников. – Появятся они на моем пути или нет – вопрос, а пока надо сказать спасибо, что ты промазал.
Он встал и взглянул на след от ножа, даже пальцем его зачем-то попробовал.
Хук засмеялся:
– Промазал? Это Циркач-то промазал? Ты его не обижай!
А сам Циркач сказал:
– Жаль, монеты нет…
Пирожников достал из кармана пятнадцать копеек:
– Как это нет? А зачем она вам?
Молчавший до этого Платов сердито спросил:
– Откуда деньги? Я же приказывал ничего с собой не брать!
– Так на счастье… Всего одна монетка.
– Вывернуть карманы!
Сказано это было таким тоном, что лейтенант тут же исполнил приказание:
– Ничего больше, честное слово!
– Точно ничего? Учти, я такой, что и задницу проверю.
– Точно… Ничего…
Циркач взял с ладони Пирожникова монету:
– Командир, разреши, я эту улику уничтожу?
Правильно расценив молчание Платова как знак согласия, он прикрепил пятнашку к стволу, отошел от дерева метров на семь и сразу же, с разворота, швырнул нож. Тот разрезал монету на две половинки, они упали на землю. Циркач тут же подрезал лезвием слой дерна вместе с травой и сунул туда остатки монеты.
– А теперь, Пирожок, представь, что будет, если в заднице ты все-таки копеечку прячешь… – начал было Хук, но Платов перебил его:
– Отставить смешочки! Отдыхаем. Завтра будет тяжелый денек. Решающий!
Физик первым сел, где стоял, и тут же достал из рюкзака американский приемник.
Пирожников уселся под дерево, прислонился спиной к стволу, прикрыл глаза и почувствовал, что не может их разлепить – так захотелось спать. День все-таки выдался серьезный. В Москве было такое, что он с утра до вечера пропадал на стадионе, выматывался там донельзя, однако находил в себе силы ночи посвящать любимым женщинам. А тут, с одной стороны, вроде как лесная прогулка, но вот поди ж ты – тянет в сон. Даже перед ребятами неудобно.
Он все же поборол себя, преодолевая зевоту, выдавил:
– Разве так отдыхают? Сейчас бы прохладный душ, да пиво, да девочка…
– Та, которая дочь декана, что ли? – спросил Хук. – Запамятовал, как ее зовут?
– Татьяна.
– Ну, вот пусть она тебе и приснится. И пусть сон будет вещим. Такое, знаешь ли, иногда бывает. Веришь?
Пирожников не ответил. У него не было сил отвечать. Он провалился в сон. Странным был этот сон. Он как сидел, так и сидит под деревом, только все эти лианы и пальмы превратились в ели с березами, и просека стала видна, а по этой просеке, не касаясь ногами земли, плывет к нему большегрудая Танечка, платьице на ней такое короткое, что почти не скрывает всех женских прелестей. И зависает Танечка над ним, и тянет к нему руки:
– Здравствуй, мой дружок! Я твоя Таня. Иди сюда, ну иди же!
Женька встрепенулся, приложился затылком к стволу и проснулся.
Джунгли. Ночь. Теплый влажноватый воздух. Он безмятежно улыбнулся. Ну приснится же такое, а?! Главное, как реально-то сладкий ее голосок звучал, будто она и вправду из столицы сюда примчалась…
И тут из тьмы, уже вне всякого сна, Пирожникова позвали:
– Здравствуй, мой дружок! Я твоя Таня. Иди сюда. Ну иди же!
Женька обалдел. Он непонимающе посмотрел на бойцов отряда. Спят Хук, Физик и Платов, Циркач в дозоре, ему не до розыгрышей, конечно. А женский голос, реальный, живой, вновь прошептал справа, сразу за стволом хлебного дерева:
– Иди сюда!
Продолжение знакомства. Хук
Пирожников заглядывает за дерево, на четвереньках, украдкой, проползает туда, всматриваясь в темноту. И видит прикрепленный к стволу коробок, тот самый, похожий на мыльницу, над которым утром «колдовал» Физик. Срывает его, держит в ладони. Коробок продолжает говорить:
– Иди сюда! Ну иди же! Меня зовут Таня.
Женька тыкает на крохотные кнопки, пристроенные сбоку, чертыхается:
– Мать твою!..
Он не видит, что Хук и Физик улыбаются. Платов тоже приоткрыл глаз, чуть качнул головой, сказал тихо, сам себе:
– Пацаны.
И посмотрел при этом на Хука.
Из бойцов, которые сейчас с ним здесь, Хук ветеран. Платов вышел на него, можно сказать, случайно. В город на Дону он приехал посмотреть совсем другого кандидата. Тот выиграл окружные соревнования по боксу и ездил теперь по воинским частям, поскольку сам был при погонах, в составе спортивной делегации. Гимнасты там показывали упражнения, силовики жонглировали гирями, шахматисты проводили сеансы одновременной игры, а боксер, решили организаторы, пусть проводит показательные бои с теми, кто имел понятие, что такое боксерские перчатки.
Делегацию эту занесло каким-то ветром к конвойникам, в отдельно дислоцированный батальон внутренних войск, охранявший зэков. На сцене клуба соорудили ринг, в зале ни одного свободного места, и чемпион округа, красуясь и глумясь над слабаками, за минуту боя отправил в нокдаун троих, не доводя дела до нокаутов. Четвертым кандидатом быть битым вышел Хук. Кличку эту ему дал Платов как раз в ходе первой встречи. Боксер сказал: «Сейчас я на этом подопытном покажу вам, что такое хук справа, хук слева…» Солдат его уложил с первого удара. Тот вскочил, сделал удивленно-веселый вид: «Смотри, мы что-то можем…» Когда чемпион в третий раз оказался на полу, а потом стал кричать, что побили его не по правилам, Платов потерял к нему всякий интерес. Зато Хука сам отвез в военное училище…
