Девушка заулыбалась, но все равно переспросила:
— Ну так что, может, съедите чего-нибудь?
— Нет, красавица, давайте все же попозже. А вас как зовут? — полюбопытствовал Владислав.
— Лена.
— Ну вот, и вас тоже зовут Леной.
— А кого еще так зовут? — заинтересовалась стюардесса.
Тут Варяг спохватился. Его же, господина «Сучкова», жену зовут Ириной. И, улыбнувшись, сообщил девушке невозмутимо, что его маму зовут Лена, двоюродную сестренку тоже Лена, соседка у него Лена… А вот жена, извините, Ира. «Вот так бывает!» — заключил он свою тираду.
Девушка опять заулыбалась остроумному пассажиру, пожелала ему приятного отдыха и ушла.
Владислав посмотрел вслед рыжеволосой стюардессе. Лена… Странное совпадение, но, действительно, после гибели жены Светланы ему на его жизненном пути встречаются женщины, которых зовут всех как по заказу Лена… И тут в его памяти всплыла жуткая, рвущая душу картина трехнедельной давности: исхудалая, истерзанная, совершенно обессилевшая Лена в серой тюремной робе входит в комнату на кусковской даче Медведя как тень, как призрак… В тот вечер Лена, содрогаясь от беззвучных рыданий, рассказала ему о всех мучениях, пережитых ею в волоколамском следственном изоляторе, куда ее запихнули якобы по делу «Госснабвооружения», а в действительности только из-за ее отношений с Владиславом. Рассказала о страшных пытках, истязаниях, унижениях, насилии, которые ей пришлось перенести. Рассказала о том, как, обезумев от физической и моральной боли, она пообещала начальнице изолятора бабе Груне, что рано или поздно ее настигнет возмездие Владислава Игнатова… Но потом, словно одумавшись, Лена наклонилась к Владиславу и несколько раз прошептала: «Только не трогай ты их. Бог им судья… Бог им судья…»
Что верно, то верно, за все дела человеческие воздается Высшим судом. Но остается еще и земной суд. И кто знает, кому дано на этой земле право судить и карать тех, кто поднял руку на твоих близких, кто обесчестил их, лишил здоровья или самой жизни.
Фотографии были ужасные, омерзительные. Скрюченное тело лежало на полу, распластавшись в нелепой позе. Превращенное в кровавое месиво лицо было обезображено до неузнаваемости. На шее синели жуткие кровоподтеки. Снимки интерьера тоже впечатляли — полнейший разгром: изломанная мебель, вываленные вещи, — разбросанные по полу книги. Повсюду были явные следы лихорадочных, торопливых поисков.
Генерал-полковнику Урусову доложили о жестоком убийстве Юрия Соловьева уже часа через три после того, как он вновь занял рабочий кабинет в здании МВД после благополучного своего освобождения.
Это известие его не на шутку взволновало. Юру он знал давно — еще со времен службы на Северном Кавказе. В последние несколько лет полковник Соловьев занимал пост заместителя начальника районного отделения внутренних дел Москвы и по долгу службы волей-неволей контактировал со многими криминальными структурами и криминальными авторитетами города. Но, как показал предварительный осмотр места преступления, едва ли его гибель — а убили его четыре дня назад — была каким-то образом связана с его служебной деятельностью. По всем приметам это походило на чисто бытовое убийство. Стол был накрыт на троих — Соловьев явно ждал гостей. Вероятно, эти гости и убили хозяина, так как следов взлома на двери обнаружено не было, и, судя по некоторым уликам, в квартире в момент убийства находились трое мужчин — сам Соловьев и еще двое. К тому же, как выяснилось в ходе следствия, Юрий Сергеевич Соловьев два года назад ушел от жены и стал-жить отдельно по причине, так сказать, своих не вполне традиционных сексуальных пристрастий. Сослуживцы Соловьева, едва весть об убийстве дошла до сотрудников ОВД, стали припоминать, что и впрямь Юрий Сергеевич в последнее время стал вести себя странно — после развода его никогда не видели в обществе женщин, а скорее, наоборот, частенько встречали в выходные на Тверском бульваре в компании миловидных юношей…
Но для Урусова все это давно уже не было тайной. И он, зная о скрытых наклонностях своего сослуживца, вовсе его не осуждал и даже не видел в том ничего постыдного. В конце концов, кому какое дело, с кем ты трахаешься, да хоть с козой или с индюшкой. Никого это не касается! А служба Соловьева в «голубой роте» — так что ж с того? Она Урусова не коробила… Он ведь и сам был большим охотником до румяненьких девочек-малолеток. Что ж теперь его за это на дыбу, что ли, подвешивать? К тому же в наше супердемократическое время все настолько раскрепостились и «отключили тормоза», что никто уже не стесняется в открытую ходить налево и забираться в такие дремучие джунгли страсти, что хоть караул кричи.
Вот, скажем, взять хотя бы материалы следствия по убийству Юры Соловьева. А точнее говоря, найденные в его квартире двести семьдесят шесть (!!!) 180-минутных видеокассет, аккуратно подписанных условными буквенно-цифровыми обозначениями. Удивительно, что эти кассеты не привлекли убийц: видеотека Соловьева осталась нетронутой, хотя дверца серванта, в котором хранились кассеты, была отодрана и одну кассету, незадолго до или сразу после убийства, непрошеные гости просматривали, но оставили. Значит, целью их посещения было что-то иное. Возможно, обычное ограбление. Возможно, личные мотивы. Может быть, это были знакомые Соловьева — «голубята» с Тверского…
Но не только это сейчас заботило Урусова. Одна из изъятых в квартире убитого видеокассет лежала перед ним на столе, и он рассеянно вертел в руках коробку от нее, не спуская глаз с телеэкрана. И чем дольше он смотрел этот фильмец из коллекции Соловьева, тем в большее замешательство приходил.
Он хотя и не сразу, но все-таки узнал это заведение, в котором съемки велись скрытой камерой с какого-то очень странного ракурса. Это был клуб «Ночная бабочка» на Бутырском валу, куда его пару лет назад впервые привел именно Юра Соловьев и познакомил с заведующей Мильвой Гавриловой. Потом Евгений Николаевич стал наведываться в «Ночную бабочку» один — как бы по служебным надобностям. Но Мильва была дама ушлая и догадливая, даром что имела приличный стаж в «увеселительном бизнесе», как она сама аттестовала свой род занятий. И очень скоро Евгений Николаевич негласно получил статус почетного гостя со всеми полагающимися по данному статусу привилегиями.
Не спуская глаз с телеэкрана, Урусов заметил среди ничего не подозревавших статистов несколько знакомых лиц. Ну конечно, вот смазливая Маринка Хромоножка, вот Таня Недотрога (в том смысле, что уж коли дотронешься до нее, так уж не оторвешься), вот Ирка Вулкан, в чье огнедышащее жерло он и сам не раз проникал, а вот и сама мадам Мильва, хозяйка клуба… Потом замельтешили какие-то незнакомые мужики — все холеные, вальяжные, в золотых часах, в дорогих костюмах, держатся с сознанием собственной значимости. Евгений Николаевич прокрутил пленку вперед. На экране опять подвилось миловидное смуглое лицо Мильвы. Игриво сверкая большими черными глазами из-под густых собольих бровей, она горделиво прохаживалась между мужчинами, радушно приветствуя старых знакомых и легким кивком головы или чуть заметным мановением руки распределяя своих «бабочек» по клиентам.
Картинка сменилась, и Евгений Николаевич буквально прирос к своему креслу: начинался сеанс «детям до шестнадцати». На экране появилась Маринка Хромоножка с голыми сиськами вразлет и в своей неизменной длинной юбке, а рядом с ней — новый киноперсонаж, похотливо схвативший Маринку за груди. Потом в течение пяти или десяти минут объектив видеокамеры бесстрастно фиксировал происходящее на широкой двуспальной кровати: и то, как Маринка сорвала с бедер юбку, и как изумился ее клиент, увидев, что ее левая нога от колена до пятки представляет собой искусно сработанный пластиковый протез, и как Маринка, с томно-ироническим взглядом, натренированным движением отстегнула протез и бережно положила на пол, а сама ловко запрыгнула на середину кровати. Ее гость — небольшого роста, мускулистый и крепкий, как августовский подосиновик, — поспешно расшнуровал ботинки, скинул брюки и рубашку и нырнул к ней в кровать, обуянный неодолимой похотью. Лицо мужчины Урусову показалось знакомым, но он сразу не мог припомнить, где видел его…
От созерцания постельной сцены у Евгения Николаевича пересохли губы. Нет, он не то чтобы возбудился — уже не в том он возрасте, чтобы кончать в кулак от дешевой порнухи, а, скорее, был щокирован увиденным: ему и в голову не могло прийти, что Маринка прихрамывает не из понта, а взаправду, по причине самого. настоящего физического увечья… Выходит, не трепался Юра Соловьев, когда шепнул как-то раз Евгению Николаевичу, что он не знает самой главной тайны озорного заведения на Бутырском валу и что «Ночная бабочка» не просто полуподпольный бордель — эка невидаль в сегодняшней Москве! — а самый настоящий оазис изысканно-извращенного порока, которому предаются сильные мира сего… Юра так и не пояснил, что имеет в виду, а просто посоветовал как-нибудь наведаться лично к Мильве, припереть сс к стенке, припугнуть и потребо вать провести его не на второй этаж, где в отдельных кабинетах гости клуба вкушали, так сказать, клубную «клубничку», а, наоборот, в подвал, в святая святых, или, вернее сказать, в преисподнюю…
