Дверь таранили, скорее всего, плечами, удары были слабоватыми, замочные петли и вставленная в них монтировка брякали, но выдерживали.
— Докладывай, Щукин! Что там у тебя? — прорвался визгливый начальственный голос.
— Докладываю, — передал Глеб вместо Щукина, сидевшего в фургоне. — Разблокировать двери невозможно. Между створок образовалась небольшая щель. Сейчас я всажу сквозь нее гранату из подствольника и вся группа захвата — инвалиды. Я же предупреждал, все действия согласовывать со мной.
— Он вас слышит! Он вас слышит! — заверещал голос Коняхина. — Он в эфире!
— Эй, в консервной банке? — позвал Глеб. — Кончайте стучать, мужики, и патроны не жгите. Скоро от дыма у вас дышать будет нечем. Слушайте меня внимательно. Сейчас, в течение одной минуты предлагаю выбросить из фургона все стволы. Щель вы сделали подходящую, автомат пройдет…
В ответ из железного склепа затрещали очереди — просто так, в никуда. Стенки фургона, внутри обшитые деревом, уже напоминали шкуру ежа от рваных выходных пулевых отверстий. Глеб дождался, когда окончится этот акт отчаяния.
— Щукин! — позвал он. — Ты не понял? Время пошло. Бензину — полный бак. Из этой консервной банки получится хорошая духовка. Не жарить же тебя в собственном соку.
— Оружие не сдавать, Щукин! — закричал начальник. — Обработайте пол! Они — под вами! Им больше некуда спрятаться! Огонь!
— Пожалей ребят, — сказал Глеб. — Тебе там хорошо командовать, а им тут сейчас будет жарко. Запихал людей в душегубку, а теперь командуешь… Щукин! Время-то идет!
Голос с украинским акцентом пропал из эфира — возможно, начальник перешел на другой канал, однако Глеб не стал искать его: из щели на землю выпал первый автомат…
А когда вывалился седьмой, Анатолий Иванович оттащил их к колесу и деловито сказал:
— Два не сдали, Глеб. Должно быть девять.
— Ты что, успел сосчитать?
— У меня абсолютный слух, — признался снайпер. — Два замылили.
Головеров постучал автоматом в борт.
— Мужики, еще пара стволов за вами! Через несколько секунд из фургона вылетели два пистолета-пулемета «Кедр».
— Теперь пора бы и поплясать! — вдруг спохватился Грязев и легким кувырком перекатился от заднего колеса в траву. — Барыню, с присядкой.
— Саня, кончай! — запоздало предупредил Головеров.
— Я же обещал тебе сплясать! — засмеялся он и, вскочив на ноги, на самом деле пошел в присядку вокруг грузовика. Снайпера ковыряли чернозем возле его ног, расчерчивали затвердевшую, блестящую корку проселка, а он прыгал, перебирал ногами, высоко вскидывая колени, словно танцевал на углях.
Никакая это была не барыня — скорее всего, пляска шамана, колдуна, вошедшего в экстаз ритмичных стремительных движений, притягивающих, странным образом чарующих воображение.
Одиночные выстрелы снайперов прекратились сразу в обеих точках. Возле асфальтового котла возникло какое-то шевеление, заложники таращились на плясуна сквозь пулевые пробоины…
Глеб нажал тангенту на радиостанции.
— Эй, хохол? Ты что замолчал? Ты меня слышишь? Пока идет концерт, давай встретимся и поговорим. Щукин оружие сдал, Коняхин лежит под бугром, я его хорошо вижу. И тебя вижу. Пора вести переговоры, ваши-то не пляшут.
Он подождал минуту — эфир молчал на всех каналах. Саня Грязев исполнял танец заклинания огня.
— Операцию ты провалил, — напомнил Головеров своему неведомому противнику. — Не хватало еще наделать трупов… Ты меня понял? Не слышу?
— Выходи к насыпи один, без оружия, — отозвался совсем другой, ранее не слышимый в эфире голос. — Я выйду, когда ты будешь на середине…
— Нет, приятель, я тебя переплясал — я и буду диктовать! — оборвал Глеб. — Условия такие: убираешь с позиций своих снайперов и идешь ко мне. Встречаемся на середине между фургоном и дорогой. Любой выстрел с твоей стороны — считай, одного человека потерял.
— А где гарантии, что твои люди не станут стрелять?
— Мои люди не произвели ни одного выстрела, — заявил Головеров. — Тебе этого мало?
— Хорошо, — помедлив, отозвался тот. — Выйду ровно через три минуты.
Когда парламентер спустился с насыпи, Грязев подскочил к колесу, возле которого сидел Глеб, выбил чечетку.
— На переговоры пойду я! Если пасли только тебя — могут запросто снять. И своих не пожалеют.
— Иди, — разрешил Головеров. — Обеспечь безопасный выезд, ну все как полагается.
— Понял! — Саня сбросил плащ. — За воздухом приглядывай. Вроде, вертолет мелькал на горизонте.
Переговоры длились минут двадцать. Сначала парламентеры стояли друг против друга, затем стали топтаться на месте, прогуливаться взад-вперед, и, наконец, уселись на землю, прямо на проселке. Глеб лежал возле колеса на животе и слушал эфир — пока вроде бы все шло честно, на всех каналах была тишина.
Или объявили радиомолчание, зная, что находятся под контролем? И сейчас намереваются переиграть? Взять реванш?
Вдруг парламентеры встали и решительным шагом направились в сторону трассы. Что-то говорили на ходу, показывали руками…
«Ковбой» приполз под грузовик, потянулся к куче оружия, отобранного у группы захвата.
— Вроде так не договаривались! Куда он пошел?
— Куда надо, туда и пошел, — Глеб дал ему по рукам. Синий микроавтобус обогнул асфальтовый раскатчик и поехал навстречу. Окна его были зашторены…
— Никому не верю! — «Ковбой» стукнул кулаком по земле. — Падлы, обязательно какую-нибудь гадость сделают!
Парламентеры скрылись в микроавтобусе. Эфир по-прежнему оставался чистым, но в небе появился вертолет — пролетел над трассой, сделал разворот и пошел на посадку, прямо на дорожное полотно, поближе к микроавтобусу.
— А это как понимать? — теперь не выдержал Анатолий Иванович.
Вертолет опустился на асфальт, двигателей не выключил. Пригибаясь, под лопастями пробежали двое и тоже скрылись в микроавтобусе. Прошло минут пятнадцать, прежде чем Грязев снова появился на дороге, с кем-то поговорил, пожал руку и прихрамывая, не спеша побрел к фургону. И пока он шел, непринужденно поглядывая по сторонам, в вертолет сели четверо, однако он тут же выключил турбины и вместе со звенящим воем оборвалось напряжение.
Глеб поджидал Грязева возле переднего бампера грузовика, солдатики на всякий случай сидели под машиной.
Саня примостился на бампере, медленно разулся — на бинтах расплылись огромные кровавые пятна.
— Да, войны без крови не бывает, — поморщился он. — Кстати, привет тебе от Сыча. По космической связи разговаривали… хорошо слыхать, будто за соседним кустом сидит… Глеб, попроси у этих вояк пару перевязочных пакетов. Пусть дадут в знак благодарности, что не изжарили.
Головеров принес пакеты, разорвал и принялся бинтовать ступни.
— Где же дедушка Мазай? — спросил между делом.
— Должно, сейчас едет в аэропорт. Будет встречать нас в Ростове. Пока мы туда пилим на машине, он прилетит.
— Не об этом я спросил…
— Вообще где? Да, наверное, там, где все пенсионеры, — предположил Саня. — На дачке, грядки копает или с удочкой сидит. Уж с месяц как на отдыхе.
— Новость…
— Если для тебя новость — для меня подавно. Впрочем, я же путешествовал все, и не видел, как вы тут воскресали из пепла и с того света. Думаю, в третий раз «Молнию» уже не зажечь. Никому!
— Значит, ее погасили? И мы опять безработные?
— На сей раз не гасили — передали в ведомство МВД. Мужики сразу же уволились. Все, кроме нас с тобой. Мы числимся пока…
— Да, — протянул Глеб, накручивая бинт. — Ты не знаешь, «позор» от слова «зорить» или «позреть»?
— Оставь это филологам, — отмахнулся Саня. — Позор — он и есть позор. Стыдобища, одним словом…
Солдатики выползли из-под машины, стояли рядом, смотрели и слушали. «Ковбой» все-таки выцепил из кучи трофейного оружия пистолет-пулемет и сейчас примерял к руке, выцеливая головки трав, колышащихся под ветром.
— А эту игрушку брось, — заметил Грязев. — И вообще, доставайте из рюкзаков свои стволы и — в кучу. В том числе, личное оружие.
— Как это — в кучу? Сдавать, что ли? — готовый к сопротивлению, спросил «ковбой».
— Да, брат, война кончилась, по домам едем.
— Мы же их сделали! Сделали! — «Ковбой» потряс оружием. — Без выстрела сделали!.. А теперь сдаваться? Капитулировать?
— Не драться же со своими, — заметил Головеров. — Угомонись…
— Это — свои?! Какие же свои, если чуть не ухлопали?! Если хуже душманов обложили!
— Мы разобрались, — уклонился Грязев. — Ошибка вышла. Они не хотели, так получилось.
Он подскочил к Сане, тяжело дыша в лицо, заговорил отрывисто:
— Хочешь, чтобы я поверил? Ошибка?.. Не надо лапшу на уши! Я не мальчик! Я два раза Гудермес брал! Ошибка! В гробу я видел! Предатели!
