— Заманчиво… — вздохнул Механик. — Ты ведь рискуешь, Володя!
— Всю жизнь рискую, сейчас — меньше всего. Ментов здешних, если с тобой сговоримся, можешь не бояться.
— У меня и без ментов «друзей» до хрена, — сказал Олег. — Я в соседней области братве насолил. Узнают, что ты меня прикрываешь, — в напряги войдешь.
— Ну и кому ты там дорожку перешел?
— Всем помаленьку. И Булке, и Басмачу, и Крюка на воздух поднял, и Шкворня с братанами пошмалял… Опять же, у меня «СВД» лежит, из которой Пензенского завалили. Хотя я лично его не мочил.
— Ценю откровенность! — одобрительно произнес Ларев. — Другой бы, блин, не стал говорить — сразу за паспорт ухватился.
Еремин не стал отрицать, что он совсем откровенный, хотя про клад Федьки Бузуна решил не упоминать. Помнилось, как когда-то со Шмыглом получилось. От блеска золота у многих глаза слепнут. Правда, ежели просказался про то, что с Булкой неприятности имел, Володя в два счета докопается, из-за чего… Опять расчувствовался, товарищ старший прапорщик!
— Хорошего человека в тебе чую, — сказал Механик вслух. — Другому бы не открылся. Больно часто меня по жизни кидали. А тебя подставлять не хочу. Как вспомню письмишко твоей мамани — слеза на глаза ползет…
— Эх! — расстроганно вздохнул Володя, положив руку на плечо Механика. Помолчали, покурили…
— Конечно, — задумчиво произнес Ларев после этой паузы, — нездорово, что ты с тамошней братвой поцапался. У них там крепкая система, с ними мне ссориться не резон. Кстати, на карьере — не ты поигрался?
— Я, — сказал Механик, решив, что это уже ничего не решает.
— Ну, это мы затрем как-нибудь… — выпуская дым через ноздри, помыслил вслух Володя. — А с остальным — попозже разберемся. Если поживешь здесь тихо, мирно и не высовываясь — шансы будут. Охрана у меня надежная, не протреплются, надо думать… Ну как, остаешься? По рукам?!
Механик задумался, но ненадолго. Он, конечно, понимал, что Ларев, как говорится, человек сложный и неоднозначный. И ясно, за свое гостеприимство потребует не только работы по благоустройству территории хутора. Очень может быть, что опять придется кому-нибудь «Мерседес» минировать… С другой стороны, куда денешься? Откажешься — вместо друга еще одного врага наживешь.
Нет уж, от добра добра не ищут.
— Остаюсь, — сказал Механик и хлопнул жесткой ладошкой по могучей лапе Владимира Васильевича.
Настенные часы в кабинете профессора Баринова показывали 22.35, а он все еще не покинул рабочее место. И это — несмотря на то, что в ЦТМО официально был нерабочий день — суббота.
Почти все, что намечалось на сегодня, было сделано. Осталось, правда, дождаться еще двух очень важных телефонных звонков.
Задумчиво теребя бороду, Сергей Сергеевич уже в который раз прослушивал диктофонные кассеты с записями, сделанными во время и после сегодняшней встречи Никиты Ветрова с «небритым Николаем» в 15.30 на метро «Белорусская»-радиальная.
— …Бариновы никогда не звали своего покойного сына Димой, — звучал в кабинете голос Ветрова, — они называли его Митенькой, Митей, Митюшкой. И они точно знают, что он погиб. У них нет никаких оснований в этом сомневаться.
— Они видели труп? — спросил голос Николая.
— Да, видели. Правда, как сказал Сергей Сергеевич, лучше бы им было этого не видеть…
— Он вам рассказал обо всех обстоятельствах гибели сына?
— Да. Но запретил мне рассказывать вам об этом до того, как вы изложите свою версию.
— Хорошо, я расскажу. Дело было в Ленинграде, зимой 1963 года, 2 февраля. Мама, тогда еще студентка, пошла в магазин за продуктами и повезла меня с собой. В голубой колясочке с натянутыми поперек нее шариками-погремушками и откидным клеенчатым пологом. И завернут я был в голубое ватное одеяльце из атласа. Мать оставила коляску возле магазина, а сама вошла внутрь и стала в очередь. Через полчаса она вышла, но коляска была пуста. Меня украла цыганка по имени Груша, у которой умер ее родной ребенок. Она кочевала под руководством бывшего артиста театра «Ромэн» Анатолия Степановича Бахмаченко. 3 февраля они привезли меня в Москву и бросили в зале ожидания на Ярославском вокзале. Меня подобрала милиция и сдала в Дом ребенка… Теперь рассказывайте вы!
— Николай Иванович, — тактично произнес Ветров. — Вы, по вашим словам, родились 5 мая 1962 года. Стало быть, вам в феврале 1963-го было восемь месяцев. Вы не можете этого помнить. Кто-то вам это рассказал, верно?
— Это мое дело, помню я это сам или мне кто-то рассказал. Мне нужно знать, что вам рассказал о смерти своего Ди… Мити профессор Баринов!
— Пожалуйста. Там действительно была колясочка, одеяльце и погремушки. Но только мать вернулась не к пустой коляске, а к раздавленной в лепешку. Пьяный водитель какого-то «Москвича-пикапа», разворачиваясь у магазина, резко сдал машину назад и с силой притиснул коляску к стене дома… Вместе с ребенком, который там находился. Мария Николаевна провела больше месяца в больнице с нервным расстройством.
— Не было этого!
Баринов остановил кассету и заменил ее другой. Эта была записана во время разговора с эсбэшником Владимиром Николаевичем, когда тот докладывал о том, как ему удалось захватить Николая:
— …Ветрову явно угрожала опасность, Сергей Сергеевич. Объект находился в предаффектном состоянии. Тем более, что, по нашим данным, Коротков Николай Иванович, страдал хроническим алкоголизмом, на почве которого развились параноидальные явления, представлявшие общественную опасность. Несколько месяцев находился на излечении в стационаре. Навязчивые идеи, воспоминания о вымышленных убийствах — специалисты убеждены, что у него обострение.
— Брали чисто? — Сергей Сергеевич услышал собственный голос.
— Да. Никаких проблем не было. Подняли наверх, подогнали «Скорую», загрузили, ввели снотворное.
— Где сейчас находится?
— На пятом режиме. В камере. Через полчаса должен проснуться.
— Когда очнется, если он хотя бы внешне будет вменяем — ко мне…
Баринов вновь заменил кассету. На этой он с самого начала услышал самого себя:
— Согласитесь, Николай Иванович, то, что вы рассказываете, заставляет сомневаться в вашем здоровье.
— А я этого и не отрицаю. Для меня сейчас гораздо важнее знать, располагаете ли вы «черным ящиком» или нет, экспериментируете ли с препаратами семейства «зомби» или нет, обладаете-ли аппаратами типа ГВЭП или нет. Потому что если вы ведете работы в тех направлениях, о которых мне известно по прежним потокам времени, то неизбежно еще раз приведете Землю к катастрофе.
— Николай, давайте начистоту. Конечно, я мог бы сейчас еще раз посмеяться и отправить вас в Кащенко. Но боюсь, что те цели, которые вы сейчас обозначили, заданы вам отнюдь не из каких-то там мифических «параллельных потоков времени», а от весьма реальных и конкретных людей, которые хотели бы располагать максимальным объемом информации о работе ЦТМО. Личина придурка — удобное прикрытие. А если Баринов еще и поверит, будто вы его пропавший сын… Тем более, что мой единственный сын Михаил уже предал меня. Я вынужден был перевести его на четвертый режим — постоянное нахождение в Центре без права выхода из здания. Вместе с тем, с любыми другими господами, работающими на Соловьева, Сорокина, Куракина, Воронцова и Табберта, я сантиментов не проявляю. Они исчезают бесследно. Кроме тех, с которыми мне удается достичь соглашения о сотрудничестве. Надеюсь, вы понимаете, что к вам это тоже относится?
— Понимаю.
— Тогда рекомендую вам изложить поподробнее, от кого вы получили задание, как и где готовились, от кого получали информацию, каким образом вышли на Ветрова и почему именно на нем сосредоточилась ваша организация. В общем, чем больше скажете, тем больше шансов, что мы с вами начнем работать. Малоинформированные или неоткровенные люди нас не интересуют.
— Сергей Сергеевич, у вас в Центре должны быть генетики, — словно бы пропустив мимо ушей все, что сказал Баринов, произнес Николай. — Вы должны сделать сравнительный анализ на предмет проверки своего возможного отцовства. И Марию Николаевну проверьте. Если окажется, что я к вам не имею никакого отношения, — можете хоть живого в кочегарку спихнуть…
— Хорошо, — согласился профессор. — Мы отберем кровь у всех троих. Причем отбор произведет лаборантка из нашей поселковой поликлиники, не имеющая доступа в Центр. А анализ будут проводить специалисты, которые не будут знать, у кого отбирались пробы. Допустим, мою кровь обозначат как проба «А», кровь Маши как пробу «В», вашу — как «С»…
