– Филька? Филька… – бизнесмен-неудачник заметно оживился и даже разошелся. – Филька – это, я вам скажу, тот еще тип.
Саланцев скрестил на груди руки, дивясь невозмутимости «важняка». Об этой невозмутимости среди узкого круга специалистов разных мастей, занимающихся в столице вопросами права, ходили если не легенды, то уважительные разговоры. Кряжин был одним из тех немногих, от показаний которому в суде под предлогом физического и психологического давления со стороны следователя не отказался еще ни один из подсудимых. Он умел строить разговор так, чтобы потом у лица напротив не появлялось ни малейшего желания его оболгать. Не помогали даже увещевания адвокатов.
Сам же Саланцев у себя в триста пятнадцатом кабинете уже давно бы держал в руке шею Галабердина, не ломая ее только потому, что ее хозяин писал явку с повинной.
Филька, говорил Галабердин, жил в соседнем дворе со своими родителями. Борис Петрович с его папиком, Никитой, во втором таксопарке баранку вертели, а когда парк реорганизовали пять лет назад, остались без работы. Никита на горькую присел, причем присел очень хорошо и за три года угорел. А Феликс, сын Никиты от первого брака, срулил из дома еще в девяностом, когда ему пришла пора идти в армию. После этого Галабердин его всего два раза и видел. Вчера и год назад, на Черкизовском рынке. Заехал купить осенние ботинки, а он там в джинсовом ряду с продавщицами на «рэ» разговаривал. Мол, платить нужно вовремя, мол, Центробанк поднял ставки… этого… рефи… рефанс…
– Рефинансирования, – подсказал Кряжин.
– Да, его. Вот и все.
Следователь всепрощающе посмотрел на Саланцева и улыбнулся Галабердину.
– Можешь ведь, когда хочешь, – прикурил, откинулся в кресле и включил кондиционер. – В джинсовом ряду, говоришь?
Галабердина принял тот самый райотдел, куда им было сделано заявление об угоне автомобиля. Так быстро в Москве без операции «Перехват» машины возвращаются владельцам крайне редко. Девять миллионов жителей, двести тысяч домов, две тысячи тридцать шесть улиц, переулков, бульваров и мостовых…
Сыщики МУРа принесли следователю то, чего он от них добивался. Сообщили ему свое мнение о преступлениях, связанных с похищениями и захватом заложников по примерам, предложенным Кряжиным. Каждый из них, как и требовалось, высказывал свое мнение, независимое от остальных, и советник, сверив информацию, остался удовлетворен.
– Что мы имеем в итоге? – сказал он, небрежно сминая письменные доводы сыщиков и, к их величайшему изумлению, бросив бумажный комок в урну. – Мы имеем характерное среднестатистическое мнение по факту отношения к тяжкому преступлению.
Кряжин вынул из шкафа в углу связку ватманских листов, покрытых пылью и свернувшихся на углах от проникающих сквозь старые дверцы солнечных лучей, отделил один, сдул с него пыль и выскреб из канцелярского набора несколько кнопок. Лучшего места, чем под портретом Чезаре Ломброзо, советник не нашел (не под портретом же Президента на противоположной стене вешать), и пришпилил лист на германские обои «Rasch», любезно предоставленные для ремонта в Генеральной прокуратуре строительной команией «Баухаус».
«Похищения, сопряженные с захватом заложника» – написал Кряжин вверху своим малопонятным почерком и обвел фразу резким взмахом маркера.
– Теоретически, – сказал советник, – подобные преступления подразделяются на три категории. Деление это условно. Оно связано с характером предъявляемых требований, как условий освобождения захваченного лица.
Он резко набросал: «Политические» – и тут же развел понятие стрелами для более точного уяснения материала.
– Мюнхен, семьдесят второй год, Олимпиада. Террористическая группировка «Черный сентябрь» захватывает двенадцать израильских спортсменов, предъявляя требование освободить из тюрем несколько сотен своих сообщников. Требования не выполняются, спортсмены погибают, последний из группировки, осуществлявший захват, умерщвлен израильской спецслужбой «МОССАД» в 2002 году. Охота за террористами длилась двадцать лет и закончилась лишь после того, как был уничтожен последний участник тех событий. Ирак, наши дни. Иракские реакционные исламские группировки захватили в плен американского солдата с последующим требованием вывести войска. Срок истек, и солдат был обезглавлен. То же произошло и с корейским рабочим. То же с рабочим английским. Не изменились лишь требования.
«Социальные» – чирнул маркером Кряжин и тут же подписал: «Принуждение правительства или руководства субъекта Федерации выполнить или отказаться от выполнения каких-либо действий».
– Я бы разделил их фрагментарно на похищения в условиях невозможности использования других методов и на те, что осуществляются демонстративно, в целях информирования мирового сообщества. И, наконец, откровенно «Уголовные».
Маркер Кряжина пробежался по последней трети ватманского листа. Стало ясно, что это последняя группа, о которой намерен рассказать следователь.
– Это выкуп. Просто выкуп. Требования могут излагаться в любой форме, действия похитителей возможны в любых вариациях, однако их цель одна: добиться получения денег или права на владение и распоряжение имуществом. Чем выше статус заложника, тем серьезнее требования и крупнее ущерб.
Например, в Чечне, когда захватывали родственников государственных деятелей и влиятельных людей страны… А теперь скажите мне, господа, к какой группе вы отнесете захват заложников из числа работников администрации тюрьмы с последующим предъявлением администрации требования прекратить беспредел со стороны этой же администрации или улучшения условий жизни?
Кряжин бросил маркер на свой стол, отошел к окну и рассмеялся.
«Наверное, к политической», – подумал, но не сказал Саланцев. Это давление на представителей власти на уровне субъекта Федерации. Более того, сюда входят все признаки, указанные Кряжиным: налицо и невозможность использования других методов, и демонстрация.
Сидельников тоже промолчал, хотя и смотрел на то место ватманского листа, где было начертано: «Политические».
Так и не добившись нужного ему ответа, Кряжин вернулся к столу, обвел все написанное на стене жирным овалом и установил маркер в набор.
– Я прошу вас рассматривать любое похищение человека, сопряженное с захватом заложника, лишь с одной точки зрения. С позиций статьи двести шестой Уголовного кодекса России. Захват заложника – это просто противоправное завладение человеком, сопровождающееся лишением его свободы. Условия освобождения заложника являются требованиями преступника. Обращены они могут быть к кому угодно: к государству, организации или гражданину. Они принуждают перечисленные инстанции совершить какие-либо действия или воздержаться от совершения таковых. Мы имеем дело с организованной группой, действующей по предварительному сговору в отношении несовершеннолетнего, и я уверен, что из корыстых побуждений… В общем, для того, чтобы запудрить вам мозги с помощью моего авторитета следователя Генеральной прокуратуры, маркера и листа бумаги, мне потребовалось пять минут. У похитителей, я полагаю, времени для подготовки было больше.
Кряжин подошел к окну, вытянул на себя створку, и в кабинет тотчас влетел прохладный воздух, чуть пахнущий асфальтом и автомобилями.
– Я прошу вас уяснить одно. Мы имеем дело с дерзкой, слаженной, резко уголовно настроенной группой преступников, наказание за действия которых предусмотрены законом по максимуму – двадцать лет лишения свободы. За исключение возможности оказаться на такой срок изолированным от нормальной жизни каждый из группы не остановится ни перед чем. Я прошу вас учесть это. Захват в заложники ребенка никогда не обусловлен благородными побуждениями. Это всегда особо опасное преступление.
На выходе, пропустив Смагина из кабинета, Кряжин остановился и встретил удивленный взгляд сыщиков:
– Чуть не забыл. Хорек – не хорек, если его взяли без курицы.
Похищений в практике Кряжина было много. В феврале 2000 года схватили дочь заместителя руководителя фракции «Русская линия» в Государственной Думе. Похитители просили миллион долларов. И все потому, что папа маленькой Лиды, отстаивающий права бедных и автолюбителей, беззаветно воюющий с коррупцией, имел в Подмосковье сеть автозаправок и не хотел отдавать деньги, одолженные у тех, кто иногда эти заправки, отчаявшись, поджигает. Дело по причине особой важности принял Кряжин, но потом, когда выяснилась вся подноготная, его передали Любомирову. Дело тот довел до конца, девочка вернулась домой, но возвращать ее пришлось СОБРу уже после того, как преступникам уплатили меченые купюры из кассы фракции «Русская линия». Похитителей не нашли, как, впрочем, и денег. Фракция едва не выдвинула иск к прокуратуре за нецелевое использование ее партийных средств. Зампредседателя вышибли из фракции, тот стал заниматься бизнесом активнее, чем во время работы в Думе, и уже в декабре 2003 года, компенсировав однопартийцам ущерб, вернулся к политической борьбе.
