— Совершенно верно. — Чак рассмеялся. — Ганни, ты попал в самую точку. Они не хотели забивать всем этим голову, но до наших голов им не было никакого дела. Как один человек сказал про шлюх: мы платим им не за любовь, а за возможность уйти после любви. Вот и нам платили не за то, что мы убивали, а за то, что мы все продолжали помнить, когда они сами могли обо всем забыть, спокойно возвращались домой, праздновали Рождество со своими малышами, чувствуя себя чистыми и порядочными. Чувствуя себя героями.
— Что ж, тогда мы многим помогли почувствовать себя героями, — заметил Боб. — И все же, несмотря на прочую мерзость, мы прожили такую жизнь, о какой большинство не смеет даже мечтать.
— Аминь, ганни. Ты только посмотри на всех этих пуделей: они не представляют, что такое реальный мир, а мы сражались и умирали в мире настолько реальном, что они и вообразить его не могут.
— Выпьем же за морскую пехоту Соединенных Штатов, которая обеспечивала нас трехразовой горячей кормежкой, койкой, винтовкой и окружением, полным целей.
— Я выпью за окружение, полное целей, даже если горячая кормежка частенько оказывалась не такой уж горячей, а койка — удобной. Однако пострелять нам пришлось вдоволь, это точно. Ничего подобного я больше никогда не видел, и хотя мне должно быть стыдно, но я рассуждаю так: каждый маленький желтый человечек, которого я отправил к Будде, не всадил свою семь шестьдесят два в какого-нибудь рядового Джонса и тот вернулся домой в свое родное Жабье Логово, штат Теннесси, и устроился на работу на лакокрасочную фабрику.
— Справедливо, черт побери, — кивнул Боб. — Выпьем за отделы кадров всех лакокрасочных фабрик, которые мы избавили от проблем с персоналом.
Вот только плохо, что им приходилось пить непомерно дорогой кофе вместо какой-нибудь ядреной отравы, которая разлилась бы огнем по всему телу, притупляя боль. Наконец Чак подошел к тому, ради чего и завязал разговор со Свэггером; сам Свэггер ждал этого с самого начала.
— Ганни…
— Зови меня Бобом. Все это дерьмо с сержантами и капралами осталось в далеком прошлом.
— Ну хорошо, Боб. Мне кажется, во всей этой истории что-то не так.
— Да, не так.
— Ты знал Карла?
— Никогда с ним не встречался. Знал многих, кто знал его; все уверяли, что он храбрейший, честнейший, лучший из лучших. У меня нет никаких оснований в этом сомневаться. А ты был с ним знаком?
— И да и нет. Помнишь ту чушь про первого и второго снайперов? Самому мне было на это наплевать, но когда все всплыло, мне стало как-то не по себе. Внезапно на меня набросились журналисты, жаждущие ярких воспоминаний, но я быстро просек, кого они собираются из меня слепить, и не собирался играть эту роль. Я хотел просто быть со своей семьей. Моя дочь учится с отличием в университете штата Орегон, сын только что подписал свой первый контракт с ассоциацией моряков торгового флота. Сам я двадцать пять лет оттрубил в лесничестве, заработал приличную пенсию и мечтал проводить время со своими детьми и наблюдать за их развитием. Еще у нас там много форели, которая надеется попасть ко мне на крючок, и я не должен ее разочаровывать. Только и всего. Весь этот мусор «ты лучший» меня не трогает. От него ни горячо ни холодно. Но я встревожился, что для Карла он мог что-то значить. Просто все было не вполне справедливо, и я испугался, что Карл расстроится. Мало ли. Я имею в виду, что никто не знал точно, все цифры брались с потолка. Победа официально засчитывалась тогда, когда ее фиксировали ребята на передовой или офицеры. Наверняка были сотни других, пропущенных побед, и тебе это известно не хуже меня; если ты помнишь свои выстрелы, ты в курсе, что нет ничего более реального, чем те из них, которые никто не учел.
Боб это прекрасно знал. Официальная статистика не дает никакого представления о том, что такое убивать. Абсолютно никакого.
— Одним словом, когда вокруг меня начался ажиотаж, я посчитал своим долгом связаться с Карлом. Я хотел, чтобы он уяснил: все это никак на мне не отражается. Я тут ни при чем. Я просто занимаюсь своим делом, забочусь о жене и детях, только и всего. Кто-то решил, что мое прошлое очень важно, но только не я. Разумеется, я не представлял, как его найти, поэтому отправил для него письмо в издательство «Баллантайн», выпустившее книгу «Снайпер морской пехоты» — биографию Карла, которую написал какой-то тип. Я думал, что хрена с два послание до него дойдет. Наверное, в первую очередь я сделал это для себя. Так или иначе, я написал: «Эй, послушай, сержант, просто знай, что я не имею отношения ко всей этой возне „кто лучший“, она для меня не существует, я не вспоминал о войне тридцать лет. Ты был великим снайпером, величайшим. А мне просто чуть больше повезло, потому что какой-то козел больше раз видел, как я нажимаю на спусковой крючок, только и всего». Я отправил это письмо, и мне стало немного легче.
— Он тебе ответил?
— Да, представь себе. Не сразу. На это ушло почти два года, но черт меня побери, если я не получил письмо от Карла всего за каких-нибудь два дня до начала этого безумия. Вот почему история кажется мне такой странной.
Боб понял, что ему предлагается прочитать письмо Карла. Он также понимал, что лучше этого не делать.
Все в прошлом, кончено, забыто. Оставь все позади. Иди своей дорогой. Тебя это не касается. Былое умерло. А ты жив, у тебя семья, дети, весь мир. У тебя есть все; ни у кого нет столько, сколько у тебя. К тому же ты был снайпером в морской пехоте и насмотрелся на то, чего другие никогда не видели, а кто видел, того уже нет, и у тебя полно шрамов и стальных костей, напоминающих о том, сколько раз за все эти годы тебе приходилось бывать на волосок от смерти.
Чак достал лист бумаги и развернул его.
— Для меня в этом просто нет никакого смысла. Вот, ознакомься.
Боб взял письмо.
Ну конечно. Разве он может отказаться? Он должен прочесть. Это его долг перед Чаком, перед Карлом, перед всеми ребятами, лежащими в сырой земле. От некоторых вещей уйти нельзя.
Письмо было написано крупным тяжеловесным почерком Карла Хичкока, не таким гладким, как у человека, привыкшего много писать.
Дорогой Чак Маккензи!
Большое спасибо за Ваше письмо. Я уже слышал, что Вы к этой шумихе не имеете отношения, так что все в порядке. Не берите в голову. Вы были чертовски отличным морпехом, и жаль, что не получили медаль и звание, заслуженные по праву, хотя в те годы никто об этом не думал. Наверное, подобно мне и моим знакомым снайперам, для Вас главная награда — те парни, которые сейчас живы и здоровы и которых не было бы на свете, если бы Вы не выполнили свой долг.
Сначала я ужасно переживал. Если честно, меня все это задело. Словосочетание «лучший снайпер» наполняло пивом мой холодильник и насаживало наживку на крючок. Но я знал: это временное явление. Самое смешное, что с тех пор, как всплыла новость о Вас, хлопот у меня только прибавилось. Я боялся, что популярности придет конец, но на самом деле она лишь усилилась. В этом году я получил столько приглашений на выставки, сколько не получал за предыдущие пять лет. Я предупредил агентов, что мне придется поднять гонорар, поскольку бензин вырос в цене, и они не моргнув глазом согласились. Почему-то второй я стал для них боже интересен, чем первый, и я не понимаю, в чем дело. Штатские! Я, кстати, никогда не отказываюсь ни от чего хорошего и, если мне что-то дают, сразу же бегу в банк или в продуктовый магазин.
Semper fi,[15] морпех, привет Вам и всем Вашим.
Карл Хичкок
— Хм, — непроизвольно вырвалось у Боба, и это значило: «Весьма любопытно, но мне нужно хорошенько это обдумать». — Судя по письму, у Карла было все в порядке.
— В том-то и дело, ганни. Он совсем не напоминал подавленного депрессией типа, который собирается устраивать кровавую бойню, одержимый желанием вернуть себе звание лучшего.
Боб посмотрел на дату: отправлено за две недели до убийства киноактрисы на Лонг-Айленде. Это еще больше распалило его интерес.
— Ты кому-нибудь показывал письмо?
— Нет, у меня просто не было возможности завести о нем разговор. Я слышал, ФБР наводило обо мне справки, но напрямую никто на меня не выходил, никто со мной не встречался.
— Да, обо мне тоже спрашивали, — сообщил Боб, вспомнив звонок Ника, раздавшийся еще до того, как история прояснилась.
— А теперь я даже не знаю, что делать. — Чак пожал плечами. — Рассказать все ФБР? Мне нужен совет. Может, я чего-то не понимаю? Просто в голове не укладывается, как Карл написал такое письмо и всего через несколько недель проделал дыру в грудной клетке Джоан-Ханой.[16] Это никак не стыкуется.
— Да, — согласился Боб, — не стыкуется.
— Однако ФБР заявляет категорически, снова и снова, во всех газетах, что убийства — дело рук Карла, что есть неопровержимые доказательства и скоро будет готов окончательный отчет со всеми уликами, дело закроют и в таком виде оно останется в учебниках истории.
