Лидер был из «молодых». Не из тех, кто обрел пристанище в Германии еще в двадцатые годы, после победы Советской власти на Украине, а из так называемой новой эмиграции, то есть из тех, кто бежал с Украины вместе с гитлеровцами.
Злата благоговела перед ним. Это была реальная надежда — не на старцев, упивающихся прошлыми заслугами, а на энергичного, сильного человека, думающего о будущем.
Ей казалось не случайным, что Крук, как и Степан Бандера, происходил из семьи священника, что он вступил в националистскую организацию, как и Бандера, совсем юным и при случае мог вспомнить о своих встречах с «великим Степаном».
Ожидание высокого гостя наложило свой отпечаток на начало званого вечера — никто не садился за стол, беседа велась вполголоса, охранники особняка крутились у входа.
Крук пришел минута в минуту в обещанное время, демонстрируя верность новому стилю руководства — деловому, энергичному.
Стефа преподнесла ему букетик ромашки. Он, в свою очередь, передал их хозяйке:
— Щиро вдячный за запрошеня…
Поздоровался со всеми дружелюбно, как равный с равными, и гости Макивчука откликнулись на приветствие угодливыми улыбками.
Левко Степанович от оказанной ему чести немного растерялся, и прийти в себя ему помог чувствительный — локтем в бок — пинок Евгении.
— Прошу до столу! — с обретенным энтузиазмом пригласил редактор «Зори».
Вечер этот запомнился Злате присутствием кумира — Петра Крука.
Вот он взял первый номер «Зори» — Левко Степанович раздал еще пахнущие типографской краской экземпляры газеты всем гостям сразу же после появления Крука. Просмотрел бегло первую полосу, развернул. Одобрительно кивнул, задержавшись взглядом на рубрике «Вісті з України». Так же одобрил другую рубрику: «Вспоминают ветераны». Посерьезнел, прочитав заголовок «подвала» «Pyx i час»[11].
— Это надо будет внимательно изучить, — сказал Макивчуку. — Ваш материал?
— Да, я имел счастье готовить для номера основополагающую статью. — Левко Степанович, как преданный пес, заглядывал в глаза Круку.
— А кто из руководства просматривал рукопись?
Макивчук ответил, и Крук опять удовлетворенно кивнул. Он поинтересовался источниками информации, которыми намерен пользоваться редактор, посоветовал шире распространять любыми путями газету в лагерях для перемещенных лиц: «Там наши резервы. Я сейчас не говорю о доставке „Зори“ на Украину — то спе-цияльна розмова…» Посетовал, что номер неважно иллюстрирован: оно и понятно, фотографии с места событий сейчас получить не удастся.
Еще раз полюбовался «Зорей» и сердечно поздравил Макивчука, сотрудников редакции и всех присутствующих с «вызначною подіею»[12].
— Наша «Зоря» станет для миллионов украинцев ласточкой свободы… — И положил газету на столик. — Напомните, чтобы не забыл взять с собой, ночью поработаю над номером.
Макивчук кивал, кивал, кивал…
— Ваши рекомендации помогут обрести «Зоре» сильные крылья! Она действительно будет ласточкой воли, и к ее голосу прислушается каждый, кому дорого будущее-Редактор в суете поздравлений как-то позабыл, что
«Зоря» его отпечатана тиражом лишь в несколько сот экземпляров. Они пока лежат в редакционных кабинетах; неизвестно, куда и кому их направлять. Конечно, часть тиража отправят специальными каналами на Украину, но вряд ли удастся их туда доставить. А здесь число подписчиков исчисляется пока десятками…
Где-то в перерыве между немецким протертым супчиком и украинскими варениками Крук обратил внимание на Злату. Он слышал о девушке как об отчаянно смелом и до конца преданном ОУН курьере, готовом к выполнению самых сложных поручений. Мудрый говорил, что у этой девицы природная хватка отшлифована месяцами упорной подготовки. И Крук тоже отметил холодный взгляд голубых глаз — трезвый и оценивающий, и уверенность, с которой держалась девушка в этой пестрой компании. «Красивая, — подумал Крук, — надо будет проследить, чтобы эсбековцы не слопали этот лакомый кусочек раньше времени». Ему было известно, что в СБ хлопцы проворные, обучают не только специальным предметам…
Злата встретила взгляд Крука открыто и прямо. Она была в простенькой белой блузке, хорошо оттенявшей смуглую кожу лица. Голубые глаза ее непроницаемы — так смотрят на бьющих поклоны святые на иконах. Наверное, таких, как она, поэты сравнивали с гибкими, стройными тополями. Девушка уложила пшеничные косы золотой короной, пристроила на короне цветок ромашки, и Крук ясно увидел ее в разливе пшеницы под голубым небом, а вдали — отцовский хутор тонет в садах. Круку стало тоскливо, захотелось вернуться в детство, пройти сквозь почудившееся пшеничное море босиком по мягкой пыли степной дороги, приветливо помахать рукой красавице жнице…
Но этого уже не могло быть: детство давно миновало. Крук выбрал минутку, поманил Злату. Она подошла так, будто давно ждала, когда ее позовут.
— Давно не виделись, — сказал Крук.
— Сто пятьдесят шесть дней.
— Считала? — обрадовался Крук.
— Сто пятьдесят шесть дней назад вы приезжали к нам на курсы.
— А… помню, был Праздник оружия.
— Да.
— А я сейчас увидел тебя там… на нашей родине…
Злата ничего не сказала в ответ. Что же, если руководство пошлет ее на Украину, она готова выполнить приказ.
— Не скрою от тебя, что связи с «землями» оборваны, курьеры не могут туда пробиться.
Ответить, что это ей известно? Но такие вещи не положено знать рядовому члену ОУН. И опять Злата промолчала.
Крук оценил это. «Вдобавок и умненькая», — отметил он. Крук не любил красивых девиц: по его убеждению, они обычно не отличались широтой ума. Эта была исключением. Мудрый и Боркун рекомендуют ее для новой операции. Что же, пусть пройдет проверку — посмотрим.
Таково было правило: самые верные перед новым поручением все равно подвергались проверке. Какие связи появились за последнее время? Что за контакты?
В гостиной стоял разноголосый гомон. После нескольких добрячих чарок исчезла сковывавшая всех степенность. И даже хлопцы, охранявшие особняк, смотрели не так хмуро: перед ними на подносе тоже стояли чарки.
Раздался переливчатый женский смех. Запрокинув голову, смеялась Галя-машинистка; один из сотрудников редакции что-то нашептывал ей, поглаживая оголенную коленку.
Боркун увел в дальний угол Стефу, что-то ей втолковывая. «Наверное, уговаривает», — безразлично подумал Крук. Так называемые «нравственные» качества соратников не особенно его интересовали. Они жертвуют достатком и жизнью в борьбе, не получая взамен ничего, кроме призрачных надежд. Неудивительно, что иногда хотят развлечься. Такое обоснование Крук придумал давно и придерживался его, к удовольствию подручных: приятно было грешить на идейной основе.
Стефа согласно кивнула Боркуну. «Недолго сопротивлялась», — иронически отметил Крук. У Стефы был обещающий взгляд и томная походка.
Немного осоловевший Левко Степанович разглагольствовал в кругу друзей «о перспективах», рассчитывая, что его рассуждения слышны и Круку. «Орет, как на ярмарке, — поморщился Крук, — не редактор, а сорочинская тетка Параска». Гоголя он не любил (омоскалился), но почитал за яркий язык.
Крук перевел взгляд на Злату.
— В ближайшие дни мы встретимся, — сказал.
И выждал: как отреагирует?
— Предстоит важное дело. Готовы ли?
— Да, — без колебаний ответила Злата.
— Мне нравится ваша решительность. Но ее одной мало. То, что следует сделать, под силу не просто волевым — умным людям.
— Я не из дурочек, — сказала Злата и чуть покраснела: не будут ли приняты ее слова как пустая похвальба.
— Хорошо, что вы верите в свои силы…
— На Украине сегодня неспокойно, — сквозь гул голосов прорывался фальцет Левка Степановича, — украинец мучительно размышляет над местом своей державы в Европе. Украина, всегда бывшая мостом между цивилизованным Западом и дикой Азией, не может привыкнуть к большевистскому аркану…
«Мост… аркан…» Крук морщился: господа публицисты не могут без сравнений. Да и что он знает про Украину, этот «редактор»? Но других людей нет, и в этом трагедия. Смешно верить, что такие Макивчуки способны изменить судьбу многомиллионного народа. Но если не верить, что останется? Лучше борьба без веры в успех, чем прекраснодушная вера без борьбы…
— Помогите нам, Марк Иванович, — попросил полковник Коломиец.
Буй-Тур хмыкнул насмешливо. Чем может помочь он, бывший сотник бывшей УПА, чекистам? Загнали его в ловушку, скрутили, теперь третий месяц ведут беседы. Где? Что? Когда? Всего выпотрошили, все выспросили.
Пришлось вспоминать Буй-Туру свой жизненный шлях от первого шага до оврага, в который скатился он под огнем хлопцев лейтенанта Малеванного. А чекисты кое-что добавили, помогли припомнить то, что выпало из памяти у Буй-Тура. Например, как он не на словах, а на деле сражался с фашистами, не выполнив тем самым приказ своего руководства — поддерживать с представителями германского командования дружеские контакты. Мстил за смерть отца? Отец был убит карателями в сорок первом — его вместе с сельчанами вывели к обрыву реки и изрешетили пулеметной очередью. Долг сына — отплатить сполна убийцам. Это и сделал Буй-Тур — тогда еще не сотник УПА, а командир маленькой боевки, никем не управляемой — не было связи, — действовавшей на свой страх и риск.
